Мышь, мелко подергивая головой, поводила носом из стороны в сторону, высунула мордочку из норы и увидела перед очагом огромного барана, лежащего на боку. Из его плохо остриженной шкуры то и дело выскакивали жгучие черные блохи и сломя голову бросались на поиски нового хозяина. Поленья в очаге догорали, редкие языки пламени с шуршанием и треском еще лизали черное дерево и малиновые камни, но они уже не могли утолить своего вечного голода. Двери запели, и вошел мальчик, замерзший и белый от снега. Одежда на нем звенела, как медный колокол. Он волок за собой большой кожаный мешок, в котором сухо перекатывались куски льда. Холодный воздух коснулся мышиного носа, и она юркнула назад в нору. Но скоро лукавый дух любопытства снова вытолкнул ее на кухню, к бараньей туше, к пышущему жаром очагу, и она увидела, что мальчик держит барана за ноги, а повар засыпает в его утробу большие куски речного льда с застывшими в них пузырьками воздуха. Затем повар взял большую костяную иглу, в ушко которой была вдета прозрачная тонкая жила, и, ловко перебирая пальцами, принялся крупными стежками зашивать шкуру на лысом бараньем брюхе. Когда все было готово, повар с мальчиком взяли лопаты и стали разгребать угли в очаге. Угли тут же напыжились, защелкали, заалели, выбрасывая в трубу тысячи огненных светлячков и языки пламени, сухой и плотный жар пополз по кухне, накаляя ее, как перевернутый таз. Лица людей стали густого малинового цвета. «Дели» мальчика быстро оттаяло и засочилось крупными бледно-голубыми каплями, которые падали в угли, заставляя их надсадно шипеть, словно кто-то посадил в очаг выводок черных гадюк. От одежды повалил густой пар, и мышь подумала, что если повар не прогонит мальчишку от очага, тот сварится живьем. Но вот повар с мальчиком вырыли в углях довольно большую яму и положили лопаты у очага. Они взяли барана за ноги и одним сильным броском закинули тушу в яму — тут же запахло вспыхнувшей шерстью. Мышь сморщила нос — запах ей был крайне неприятен. Мальчик схватил лопату и стал торопливо забрасывать баранью тушу жаркими углями, а повар сел чуть поодаль, налил в глиняную чашку густого зеленого чаю с верблюжьим молоком и стал шумно прихлебывать равнодушно глядя, как мальчишка орудует лопатой. Мальчик засыпал барана, отер рукавом пот со лба и наклонился к тазу с бараньими потрохами. Он взял таз и, уперев его в бок, понес к дверям. Мышь знала, что сейчас поваренок разбросает потроха по двору и скоро, шумно хлопая огромными крыльями, к кухне слетятся бородачи, глаза которых бегают быстрее, чем форель прячется в камнях на дне ручья и видят даже блоху в густой ячьей шерсти. Им все равно, что будет на обед: бараньи потроха, умерший монах или десяток серых кухонных мышей. Мышь знала, что, привечая страшных тварей, люди сами до смерти их боятся, но кто бы смог изменить человеческую природу? Три дня назад она почувствовала, что беременна, и теперь ей предстояло отправиться к храму молить бога о душе для ее ребенка. Дацан был расположен в семи тысячах шагов от кухни с другой стороны горы. Путь до него был труден и опасен: в небе кружили быстроглазые бородачи и канюки, по окрестностным горам рыскали снежные барсы и дикие собаки. Серая мышь была слишком хорошо заметна на снегу! Каждый день она уговаривала себя отправиться к дацану просить бога о душе мужественной и бесстрашной, и каждый день откладывала путешествие, представив себе подстерегающие на пути опасности. Но как раз сегодня был удачный день — пока бородачи будут заняты потрохами, им будет не до мыши, а по дороге она побежит быстрее снежных барсов и диких собак, и даже самих монахов, которые могут бежать днями и ночами, не замечая усталости и боли.

Мальчик отворил тяжелую дверь. Мышь видела, как по «дели» заструилась, закапала на порог черная баранья кровь. "Мальчик всегда будет пахнуть кровью, вяленым мясом, молоком, углями и дымом, даже когда умрет и перестанет приходить на кухню — таков его удел, " — подумала Мышь и побежала к двери, быстро перебирая лапками и стуча по каменному полу коготками. Она стала ждать, пока мальчик разбросает по снегу потроха и бородачи спустятся вниз, чтобы растащить, разорвать, расклевать то, в чем когда-то теплилась глупая баранья душа. Птицы не заставили себя долго ждать — они уселись на снег, принялись скрипуче клекотать, хлопать крыльями и наскакивать друг на друга, стараясь урвать куски получше. "Пора! " — решила Мышь и прыгнула с порога в снег. Она пробежала рядом со страшными, изогнутыми, как кошачьи клыки, когтями, трепеща от ужаса и стараясь не думать о том, что будет, если птицы заметят ее, но бородача были настолько увлечены бараньей требухой, что их быстрые глаза не увидели нахохлившейся от ужаса мыши, катящейся по снегу серым шаром. Мышь выбежала со двора и, оказавшись на протоптанной людьми, яками, буйволами, верблюдами, лошадьми и овцами дороге, перевела дух. Небо над ее головой было похоже на вымытую в молоке бирюзу, солнце нагревало камни, они плакали мутными слезами, но время весны еще не пришло, и слезы, падая в сияющий снег, тонули, делая его рыхлым вязким, как ячменный кисель. Мышь отправилась в путь.

Навстречу мыши бежали двое мальчишек в остроносых мягких сапогах. Подошвы сапог, сделанные из грубой буйволиной кожи, чиркали о наст, выбивая сверкающие на солнце искры.

— Мышь, мышь! Мышь из княжеского дворца! — закричали мальчишки, увидев ее. Снежная пыль осыпала ее шерсть, заставив сердце мелко затрепетать. Мышь прибавила шагу. Мальчишки остановились, пропуская ее вперед, и побежали следом. Они весело смеялись.

— Они живет в спальне и будит князя по ночам, грызя черешневые чубуки его длинных трубок! — кричал, оглушая оттаявшие камни, один мальчишка.

— Нет, она сидит с ним на коврах, если он пьет чай, и ждет, когда крошки борцока упадут с его колен, — спорил с ним второй.

— Я видел ее около кухни, с ее усов капали жирные молочные капли! Это кухонная мышь, смотри, какая она толстая, словно проглотила годовалого верблюда! Мышь, куда ты так торопишься? Поговори с нами! Правда ли, что жена князя похожа на луну и освещает дворец по вечерам, когда съезжаются гости?

Мышь видела луноподобную жену князя, когда она приходила за овечьим сыром, но света от ее лица было меньше, чем от фитиля масляной плошки.

— Князь послала тебя в дацан сообщить о рождении сына? — мальчишки запыхались, но не отставали.

Мышь видела княжеского сына. Был он маленький и пухлый, а лицом походил на спелое яблоко. Его приносили на кухню, чтобы смазать волосы овечьим жиром. Он верещал и бил ногами, и от голоса его скисало молоко, а сковороды и тазы сыпались на пол, как горох из прорвавшегося мешка.

— Что же ты молчишь? Поговори с нами, княжеская мышь!

Но Мыши было некогда разговаривать с мальчишками — она торопилась к своему богу. Вот из-за горы показался дацан, и мальчишки отстали.

— Я говорил, что она бежит с известием от князя! — тяжело дыша, сказал один мальчишка.

— Нет, она бежит молиться, — возразил ему другой.

Мышь, поджав когти, ступила на деревянный пол. Она увидела пятки лежащего ниц монаха. Монах молился, и от усердия его пятки приобрели вишневый цвет. Мышь приблизилась к ним и ощутила исходящий от ступней жар, будто монах наглотался горячих углей. Мышь обошла его и, стараясь унять быстрый бег крохотного сердца, заглянула в его закрытые глаза. На мгновение она увидела его бога — был он большой, страшный и круглолицый, такой же красный, как монашеские пятки, а глаза его сверкали золотом солнца. Мышь пала ниц, закрыла глаза и принялась усердно молиться. Ее Мышиный бог был серого цвета, усы его топорщились, он водил носом и в гневе бил хвостом о крашеные деревянные балки под крышей храма, от чего все в округе тряслось и дрожало, заставляя монахов в ужасе разбегаться. Но сейчас его желтые глаза были полузакрыты, хвост лежал на балке, лапы покоились на свисающем до колен животе, и по всему было видно, что он в благодушном настроении. Мышь попросила его о сыне, который был бы сильнее северного ветра, срывающего крыши с домов и камни со склонов, мужественней буйволицы, защищающей своего детеныша от стаи голодных волков, быстрее бородачей и канюков, кружащих в небе, ловчей и изворотливей гадюки, заползшей в гнездо кекликов, хитрее и коварней человека с его большой головой и вертлявым языком. Бог открыл один глаз и произнес: «Будет». Мышь пообещала ему зерна, овечьего сыра и вяленой верблюжатины, после чего поднялась и побежала к выходу. Она опять увидела пятки монаха, но теперь они были сиреневого цвета, словно наступили на усыпанный черникой куст, и Мышь подумала, что угли в животе у монаха превратились в золу. Она снова обежала его, приблизилась к лицу и лапкой приподняла правое веко. В уже помутневшем глазу Мышь увидела его круглолицего бога, который поднимался на гору, волоча за собой что-то похожее на изношенное «дели». Потом он исчез. «Значит, у бородачей сегодня будет много еды», — подумала Мышь и побежала своей дорогой.