Билли Джино и еще двое его ребят, съехав на обочину, внимательно следили, как остальные машины проносятся мимо и занимают свои места на стоянке.

Четверо охранников заняли наблюдательные посты по углам здания, а другая пара быстро проверила площадки возле лифтов и подала сигнал, что все в полном порядке.

Джино не торопился в дом. Ему еще следовало удостовериться в безопасности припаркованных автомобилей. Подозвав водителя, он отдал последние распоряжения:

— Никуда не отлучаться. Не сиди в машине и будь все время начеку. Никого не подпускай к автомобилям. Когда мы начнем спускаться, я подам по рации сигнал. Запусти двигатель и сразу подъезжай, как только мы выйдем из лифтов.

Парням, стоящим внизу, он приказал:

— Ведите себя естественно, но не теряйте бдительность. Если хоть какая-нибудь мелочь вас обеспокоит, немедленно дайте знать по рации. — С этими словами он вытащил карманный радиопередатчик, включил его и прицепил на пояс. — Как только я поднимусь в дом, произведем проверку радиосвязи.

После чего он направился к парадной двери. Его работа всегда была нервной, особенно когда они выезжали в город. В конце концов, Билли Джино платили именно за то, чтобы он постоянно волновался, и он честно отрабатывал причитавшиеся ему деньги. Он был хорошим телохранителем и серьезно относился к своей работе.

Но в этот день волнение было сильнее обычного. Что-то тревожное и зловещее словно кружилось вокруг дома, а хороший начальник службы безопасности всегда обязан был чутко прислушиваться к подобным ощущениям. Не то чтобы Джино ожидал засаду или стрельбу прямо в центре Манхэттена — под самым носом высокопоставленных лиц из Совета такое просто не могло случиться. Но чутье подсказывало ему: где-то произошел сбой и следует быть готовым к самому неожиданному повороту событий. А вот к каким именно, где и почему — этого Билли Джино никак не мог понять, и подобная неопределенность раздражала более всего, вызывая чувство неуверенности и даже страха. И за своего босса, и, конечно, за себя.

Выйдя из лифта, он оказался в фешенебельном холле под самой крышей. Здесь он приказал двум охранникам переместиться на другую позицию, жестко добавив:

— Не смешиваться с толпой. Не зевать. Быть начеку.

Затем он проверил связь. Все большие здания, подобные этому, строились с применением изрядного количества металла, но сейчас радиосвязь была отменная. У Джино давно вошло в привычку проверять связь в этом доме, и ни разу он не был полностью удовлетворен результатами проверок, хотя до сих пор надобность во всяких дрянных радиоштуковинах не возникала.

Ему даже никогда не приходило в голову, что в нормальном людском мире не принято поступать так, как делал он. Билли было ведомо совсем иное: бесконечная забота о строжайшей безопасности на вверенном ему участке, напряженные до пределов нервы, угрюмые подозрения и оружие, которое всегда под рукой. Такой стиль жизни существовал уже долгие годы, и мало что могло измениться в будущем. А других миров, где принято жить по-другому, Билли Джино попросту не знал.

Из холла Джино прошел в огромную комнату, куда имели доступ только высокопоставленные люди компании и их личные помощники. Весь этаж патрулировался людьми с каменными лицами и с глазами, холодными как сталь, за что вся эта публика и получила прозвище «стальные глаза». Их разряженные костюмы сливались с окружающей обстановкой и делали этих людей похожими на ожившую мебель. Они полностью принадлежали мафии — своего рода элитное гестапо, им даже не полагалось иметь никаких семейных связей, а если таковые и были, то «стальные глаза» тщательно это скрывали. Они не служили никакому определенному человеку и скорее несли ответственность за всю организацию — они служили идее, а не людям. По крайней мере, так принято было считать. Билли никогда не нравились эти ребята, и он никогда не доверял им. А сегодня они и подавно его раздражали.

Один из них, завидев Джино, тотчас обратился к нему громовым голосом, словно прятал под пиджаком мощный громкоговоритель. Ни глаза, ни лицо ничего не выражали, даже губы не двигались — ну, прямо форменный чревовещатель.

— Как дела на Лонг-Айленде, Билли?

— Все прекрасно, спасибо, — так же громко отозвался телохранитель.

— Я слышал, вам сегодня утром доставили странную партию мяса.

— Где ты слышал об этом? — небрежно поинтересовался Билли Джино и, не дожидаясь ответа, продолжил свой путь.

Дэвид встретил его возле двери в Палату Совета.

— Все отлично, господин Эритрея, — отрапортовал начальник службы безопасности. — Но что-то я чувствую себя не в своей тарелке.

— Я тоже, Билли, — тихо выдавил из себя Дэвид.

Подобные слова несказанно удивили Джино: и не потому, что его начальник испытывал те же чувства, а потому, что тот доверил их своему телохранителю. Билли никогда еще не видел, чтобы Дэвид Эритрея при ком-то откровенно проявлял свои эмоции.

Они вошли в зал, и, пока Дэвид обменивался сдержанными приветствиями с собравшимися, Билли произвел привычный осмотр помещения. Протокол соблюдался безупречно. Дэвид не был боссом, но в эту Палату он всегда входил последним и садился во главе стола. Здесь Дэвид как бы переставал быть на время господином Эритрея, а превращался в самого Оджи Маринелло, вернее, в ходячее и разговаривающее добавление к боссу глав всех мафиозных кланов.

Билли Джино показал ему взглядом, что все «о'кей», и, выйдя из комнаты, занял свое место сразу за дверью. Этот пост был закреплен только за ним — личным телохранителем босса глав всех семей. Все регламентировалось неписанными законами, которые никто не обсуждал, и Билли пользовался ими в полной мере. Даже «стальные глаза» не отваживались оспаривать у него этот почетный пост около закрытой двери. И лучше было никому и не пробовать сделать это.

И все же что-то явно изменилось. Чутье никогда не подводило Билли Джино.

Неожиданно один из «стальных глаз» быстрым шагом приблизился, словно намеревался пройти мимо Билли Джино и открыть дверь. Билли пронзил его зверским взглядом, и парень резко замер.

— Куда это ты собрался, приятель? — елейным голосом осведомился телохранитель.

— У меня сообщение для господина Ди Англиа, — последовал ответ, хотя было совершенно очевидно, что незваный гость брякнул первое пришедшее ему в голову.

Билли указал на внутренний телефон, стоявший рядом на столике:

— Вот и сообщай, сколько тебе нужно.

Джино терпеть не мог, когда кто-то пытался его одурачить.

Парень снял трубку и вызвал Ди Англиа, повелителя Бронкса и Стейтен Айленда. Разговор велся шепотом и длился очень недолго. Билли отчетливо разобрал лишь одно слово — «Питтсфилд».

После чего парень бесшумно удалился, скользнув за угол, словно ядовитая, страшно опасная змея.

Оставшись один, Билли Джино еще минут десять напряженно размышлял, что бы могло значить это странное сообщение и вообще при чем здесь Питтсфилд. Неожиданно дверь отворилась и на пороге возник Дэвид.

— Пошли кого-нибудь за Энджело Флавия, — приказал он и вновь скрылся за дверью.

Флавия был одним из чиновников Совета, чьи офисы располагались этажом ниже. Билли поднял руку, и к нему тотчас заспешил парень «стальные глаза».

— Им нужен Флавия, — коротко бросил Джино.

Спустя минуту появился тот, кого вызвали.

Это был человек лет сорока, толстый, холеный и вальяжный — типичный представитель штабных крыс, живших в шикарной многоэтажке в восточной части города. Все вечера он проводил в клубе «Плейбой», делал себе маникюр и стригся дважды в неделю. Все остальное время он посвящал тому, чтобы к уже имеющимся у него акциям компании прибавить еще хоть сколько-то.

Билли всегда был невысокого мнения о подобной категории людей. Он считал их всех, и не без основания, натуральными паразитами, которые бесстыдно наживались на доверчивости простых рабочих. Эти ребята брезгливо отвергали любую грубую работу, почитая ее ниже своего достоинства. Даже если бы им и довелось вдруг заняться каким-либо «пыльным делом», считал Джино, они бы прежде всего демонстративно нацепили на себя дорогие кожаные перчатки, стремясь защитить холеные ладони и наманикюренные ногти.