В Саксонии остатки корпуса по дошедшему приказу Петра I объединили в сводный полк, который отважно бился под Ильменау и сумел-таки прорвать железное шведское кольцо. Оттуда славный полк ушёл на запад, во Франкфурт-на-Майне. В обозе полка спасся и саксонский командующий, фельдмаршал Шуленбург. Русский полк, волей переменчивой военной фортуны заброшенный в Западную Германию, казалось, был обречён на верную гибель, но по весне 1707 года совершил тысячевёрстный переход и, пройдя через Германию, Австрию, Моравию и Польшу, сумел соединиться с армией Шереметева. Неудивительно, что на офицеров этого полка все взирали с особым почтением, как на закалённых ветеранов.

Поскольку полк был наименован теперь пехотным, то офицеры-драгуны, желавшие служить по кавалерии, были оставлены пока при штабе Шереметева, ожидая нового назначения. Был среди них и Роман Корнев, прославившийся ещё среди новгородских драгун своей удалью.

Даже Лука Степанович обращался с молодым поручиком с особой предупредительностью, тем более что жестокий шрам на лице офицера лучше всего свидетельствовал о его участии в самых жарких схватках, а крепкая плотная фигура, как влитая сидевшая в седле, говорила о нём как о добром коннике. Молодцевато повернувшись в седле, Корнев бросил с насмешкой:

   — Поляки почитали Львов неприступной фортецией, но шведский Каролус показал им, что на свете нет неприступных фортеций! — И добавил со злостью: — А король польский Август, стоявший со всем войском у Варшавы, палец о палец не ударил, чтобы помочь осаждённому Львову! У нас в полку тогда много о том толку было! — Роман замолк и мрачно задумался, вспомнив, что большинства тех молодых и задорных офицеров, толковавших с ним о предательстве Августа, уже нет в живых.

   — Говорят, шведы вывезли из Лемберга четыреста телег золота и серебра только в королевском обозе! А сколько было припрятано добра в солдатских ранцах и офицерской поклаже?! — восхищённо причмокнул языком толстый майор из немцев-наёмников.

   — Что, Фриц, завидуешь, что в срок не переметнулся на шведскую сторону?! — оглушительно захохотал Лука Степанович. — Так погоди, швед ещё к нам заявится!

   — А сколько, должно быть, в таком славном городе славных сударушек! — преважно бросил юноша-прапорщик, осмелившийся подскакать к Чирикову.

   — Ах ты, старый амантёр! — Железная длань Луки Степановича отвесила такой мощный шлепок по спине прапора, что тот едва не вылетел из седла.

   — Да я что? Я так, к слову! — сконфуженно пробормотал прапорщик под общий смех господ офицеров.

   — Ничего, воробышек, не стесняйся! Я ныне же тебе славную кралю подберу! — продолжал насмешничать черноусый ротмистр.

   — Лучше вам, прапорщик, нового конька подобрать — не то эта кляча, что под вами, не вынесет дальнего похода! Уже сейчас с одышкой! — как бы нехотя процедил Роман.

   — И то верно! — уже деловито поддержал его Чириков. — Глянь, воробышек! Да, никак, у городских ворот конная ярмарка? Вот и выберем тебе там кобылу вместо бабы! Вперёд, господа!

И офицерская кавалькада с шумом помчалась к городским воротам.

На Бальную Раду во Львов съехалось тысячное панство. А где панство — там и непременная конная ярмарками каким разнообразным конным составом блистала она! Поражали своей силой и мощью здоровенные першероны и брандербуржцы, способные тянуть многопудовые пушки и тяжёлые фуры; красовались стройные арабские аргамаки самых разных кровей; табунками носились по кругу выносливые татарские лошадки-степняки, которые легко могли отмахать без отдыха полсотни вёрст, мужицкие коняги-трудяги стояли по соседству с холёными жеребцами для шляхетского выезда; а подобранных по мастям вороных, гнедых и белых в яблоках красавцев для полковых смотров явилось столько, что у наших офицеров от такого конного парада глаза разбежались! Были там и диковины! Целая толпа стояла, к примеру, вокруг полосатого жеребца. Еврей-фактор, продававший лошадь, устал всем объяснять, что порода сия гишпанская, именуемая тарант.

   — Поверьте, Панове, этот тарант не уступит татарской лошадке по выносливости, а по резвости даст фору любому «мадьяру», — уверял фактор покупателей.

   — Врёшь, собака! — Толстый багроволицый пан, выставив вперёд брюхо, обтянутое золочёным поясом, весело оглядел собравшихся и подмигнул. — И как ещё складно врёшь!

   — Ваша воля, ясновельможный пан, не покупайте таранта! Никто и не заставляет пана покупать. Да только, я думаю, у пана в карманах и таких грошей нема! — насмешливо бросил фактор, оглядываясь на настоящего хозяина полосатика, высоченного жолнера с иссечённым жестокими Шрамами лицом. Шпага у жолнера была столь длинной, стальные латы на груди так зловеще поблескивали, что вряд ли кто решился бы с ним сейчас связываться.

Глянув на брюхо толстяка, жолнер бросил с презрением:

   — Перестань, Яцек, лаяться с этим дураком! Сразу же видно, что у пана язык такой же длинный, как и рукава на жупане!

Дружки жолнера, толпившиеся за его спиной, разразились хохотом от удачной, на их взгляд, шутки своего главаря.

   — Да как ты посмел, молокосос, оскорблять меня, пана Ильховского! Сейчас я покажу тебе, как бьются золотые гусары короля Яна!

Толпа не успела опомниться, как багроволицый пан выхватил из ножен прадедовскую саблю и бросился на жолнера. Однако в гневе пан не разглядел грязной весенней лужицы и грохнулся в неё как раз перед тем холмиком, на котором красовался жолнер. Толпа захохотала.

   — А не пощекотать ли мне этого самозваного гусара? — Жолнер потянулся уже было за своей страшной шпагой, когда руку его перехватила тяжёлая длань Луки Степановича.

   — Негоже обижать старика! — Чириков говорил на польском с таким акцентом, который сразу выдавал в нём московита.

   — Ах ты, проклятый москаль! — Жолнер хотел вырвать шпагу.

Но про ротмистра недаром говорили, что при одном штурме он взошёл на вал с пушкой на своей широкой спине. Лука Степанович с такой силой сдавил руку жолнера, что тот побелел и шпага осталась в ножнах. Дружки бросились было на выручку своему главарю, но, встретив строй русских офицеров, отступили.

   — Ты ещё у меня заплатишь, москаль! — прошипел жолнер, громоздясь на своего таранта.

   — Валяй, валяй, Хвостатый! — Роман узнал в жолнере одного из ватажников-станиславчиков, которые шлялись по всем дорогам Речи Посполитой и, якобы защищая дело короля Станислава, грабили всех проезжих. — Чай, помнишь, как к нам в прошлом году в полон попал!

Жолнер не стал отвечать Роману, потому как тоже узнал полонившего его офицера. Хорошо ещё, что сдали его тогда в польскую тюрьму, бежать из которой плёвое дело.

   — А лошадка-то под паном растаяла как вешний снег! — удивился прапор-воробышек.

Тут и вся толпа заметила, что дивные полосы на боках таранта стали таять и краска, нанесённая смелой кистью деревенского маляра, стала стекать по крупу лошади. В толпе дружно захохотали: «Ай да тарант! У какого цыгана купил ты эту лошадь?»

Жолнер словно уселся на живой мольберт: не только его сапоги, но и платье перемазалось краской. Бессильно погрозив всем плёткой, он ускакал, а толпа накинулась на торгаша-фактора, чтобы вывалять его за обман в грязной луже.

   — Благодарю, Панове офицеры, за выручку! — Пан Ильховский поклонился Луке Степановичу. — Ну а с этим наглецом, Рыбинским, я ещё посчитаюсь!

   — Так Хвостатый и есть Рыбинский?! — вырвалось у Романа.

   — А что, пан о нём слышал? — Ильховский с видимым уважением посмотрел на шрам русского офицера.

   — Да так, брат рассказывал об одном поединке! — Роман обращался не столько к поляку, сколько к Чирикову. — Жаль, не знал я, что Хвостатый и Рыбинский — одно лицо. Я под Краковом его в руках держал!

   — Никита-то твой ныне в зарубежной поездке обретается? — Хотя Лука Степанович как бы и спрашивал, но как адъютант Шереметева знал наверное, что Корнев-старший приставлен в охрану к князю Сонцеву и вместе с оным убыл с тайным посольством в Дрезден.