Я могу потешить наших ревнителей древнего благочестия – восьмиконечный и семиконечный крест, действительно, были чрезвычайно распространены в России, так что их надо отнести к особенностям русской церкви. На Востоке их почти не знают, как не знают наших фелоней с коротким передом, наших каптырей, клиросов, нотного пения (хоть по крюкам) и т. п. С глубокодревних времен русская церковь была вполне народного и развивала православие независимо от греческой, передавшей ей, при правлении Цареграда, все свои права на православный восток. Новых русских книг в библиотеке нет – наши писатели и наши ученые общества даже не знают о существовании здесь русских и не удостаивают их, бедных, своим вниманием; но духовенство наше знает этот край. Отец Григорий говорить, что ему присылают наши духовные журналы. “Дуже гарно, говорил он, идет у вас богословская литература. Статьи все дельные, видно серьёзное изучение предмета, а он человек хорошо знакомый с богословием. Об унии и ее будущности, как вообще обо всех этих вопросах, щекотливых для здешних жителей, я не заговаривал, да и не стану заговаривать. Дело разъяснится само собою, а Рим и Польша сами разбирают этот гордиев узел Галиции.

Отцу Григорию нужно было идти на какое-то заседание – мне нужно было побродить по городу. Капитула стоит на горе; и недалеко от нее развалины польской крепостцы, поставленной на месте русской, которая, по преданию, была деревянная. Тут же; где-то, говорят, хоронились русские князья. Подле развалин хорошенький городской сад. Польская надпись поручает его покровительству жителей. Вид с горы великолепен. Весь городок как на ладони: река Сян змеится по долине. Помнится, в наших географиях она обозначена польским именем Сан – это ошибка. Сян очень мелок, так здесь его в брод переезжают; у него песчаное дно, и здешние жители хвалят купанье в нем. Но весною он очень сильно разливается и нередко разоряет крестьян. В этих разливах вода размывает старые могилы; кости русских и поляков, не раз обливавших кровью его берега, вновь являются на свет божий. Хороша эта сторона, но тяжелую историю прошла она, и много горя видела и видит здесь бедная Русь. “Знай ляше – по Сян наше!” говорят до сих пор русские полякам, указывая на свою речку; а она, в самом деле служит этнографическою границею мазуров с русскими.

* * *

Смерклось. Я пошел в театр, устроенный временно в одной из зал еврейского отеля (здесь все еврейское). Над занавесом – увы! я понимаю, за что этот театр не любят поляки – красовался не белый орел, а галицкий лев. Народу было полно. Афиша гласила... но я выписал вам всю афишу, чтоб вы видели какой здесь язык.

Я заплатил золотый ренский (гульден), как здесь говорят и за это достал себе местце нумероване, то есть кресло или, попросту, стул в партере. Мой № 80-й пришелся в пятом ряду, против самой сцены. Театр, как я сказал, был полон, и между зрителями было очень много священников. Священники русские костюмом ничем почти не отличаются от ксендзов, разве только волоса носят несколько подлиннее, из оппозиции латинству. Главные поддерживатели театра, присутствие свое они тем объясняют, что “Кормчая” запрещает ходить только на безнравственные позорища, как бои гладиаторов, непристойные пьесы, а вовсе не на такие представления, которые совершаются добрыми христианами, а другое, толкуют здесь, нельзя же пастырю не наблюдать за увеселениями его паствы. Я не богослов, поэтому ничего не скажу – так это или не так.

Соседи мои то и дело заговаривали со мною: як господину ся подобае наш театр? господин есть здалека? В маленьком городе уже знали, что я приезжий и россиянин. Представление началось водевилем : “Котра з них?”, Бачинский говорил мне, что это перевод с российского[3], и что его дают у нас. Сюжет тот, что Смеленко докутился до тюрьмы и если не женится на вдове Кривской, то дядя не выкупит его и не сделает своим наследником. Он приходит к Кривским, объявляет, что женится на одной из них, но спрашивает на которой, потому что он не знает, которая из них вдова. Они удивлены таким сватовством ех аbrupto, сердятся на него, мистифицируют его и заставляют угадать, кто из них его нареченная. Я ожидал перед поднятием занавеса, что все выйдет очень печально: во-первых, театр устроен в захолустье, на копеечные средства, другое – малорусский язык может куда угодно идти, но никак не в водевиль, и, как всякий предубежденный человек, жестоко ошибся.

В Польше сильно развита провинциальная жизнь: поэтому, человек из какого-нибудь Перемышля вовсе не походите на человека из какого-нибудь Царевококшайска, а потому и польские провинциальные труппы, в которых образовалась большая часть русских актеров, вовсе не плохи. Разумеется, что публика, между которою я сидел, была далеко не так взыскательна, как наша, и что народный театр обязан нравиться ей, что неизбежно портит актеров; но я думаю, что этим актерам даже и не в Перемышле всякий стал бы аплодировать от чистого сердца. Чацкий (собственно Владимир Хрисанович Бучацкий) превосходно сыграл свою роль. Про актрис я ничего не скажу: они играли не худо, но в этой пьесе не могли показать своего таланта. Язык ... но сами украинские писатели приучили нас читать и слушать на этом языке только наивности, а между тем он ничуть не странен в устах светских людей, какие были выведены в этой пьесе. Разумеется, из него, как и из всякого провинциализма, можно очень легко сфабриковать новый язык, и тут-то надо дивиться непредусмотрительности поляков, которые ничего не сделали для этого языка, тогда как вечно толковали, что он-то и есть настоящий русский, а не российский. Они сами помогали и помогают слитию воедино всех русских племен, и если когда осуществится это слитие, если когда-нибудь и сама уния исчезнет, то это, опять-таки, будет польская работа; не надо пророком быть, чтоб предсказать это: вся польская политика последнего времени есть политика политического самоубийства.

“Галя” шла также очень хорошо, но эта пьеса уже из народного быта и с направлением. Глупый Гаврилко, сын богатой Гордыни влюбился в дочь отставного солдата Ивана. Солдат грустит, что его дочь невесела; Гаврилка, в простоте души, уверяет его, что она в него влюблена и просит старика, чтоб он поговорил за него с его гордою и богатою матерью. Мать не соглашается. В это время приезжает в село капитан Славский, в которого и влюблена Галя; старый солдат просит поговорить за него с богачкою. Славский самоотверженно решается сватать за Гаврилку девушку, в которую успел сам влюбиться. Выходит путаница; никто ничего не понимает. Наконец, Славский женится на Гале и делается мужиком, что торжественно и объявляет присутствующим, советуя убегать из развратных городов и возвращаться на лоно сельской тишины к своим землякам для службы своему народу, для того, чтоб жить одною жизнью с народом, а народ этот на сцене одет здешними русскими – стало быть, камень кинут в польский огород. Кто хорошо играл в этот вечер, то это г. Витошинский, – на вид еще очень молодой человек. Роль его была – представить наивного дурака Гаврилку, и он сделал это прекрасно. Не хохотать от души было невозможно. Но любимец здешней сцены, Александр Клементьич Концевич, бенефициант нынешнего вечера, или был не в ударе или роль его была неисполнимая – он меня ничем не поразил. Да и трудно было что-нибудь сделать из этих фраз. Представьте себе не то Печорина, не то Грушницкого, который приветствует родные Карпаты в самых высокопарных выражениях и объявляет Гале, что он ранен. “Куда?” с испугом спрашивает дитя. “В сердце!” провозглашает разочарованный капитан. Тут никакой талант себя не покажет . Но баритон Концевича действительно хорош и он очень хорошо и выразительно пропел свою финальную арию мужикам, в которой объявлял и о любви к народу и о необходимости сближения с ним высших сословий.

В этой бедной Галичине даже композиторы есть. Музыку писал тоже священник, отец Михаил Вербицкий. Мне указали его в партере. Стриженый и бритый, в очках, на вид человек лет сорока – простой сельский поп. А музыка очень недурна, сколько я понимаю. Она вся основана на южнорусских мелодиях, но вовсе без рабского подражания им. Отец Михаил сделал из них что-то совершенно самостоятельное. Наши дирекции и консерватории могут снестись с ним через г. Бачинского, если им любопытно знать, что делается на Руси. Мне понравилось; здешние хвалят, а здешним я верю, потому что здесь в доме каждого священника найдется если не фортепьяно, то скрипка или флейта, потому что здесь заведение хоров при церквах считается делом патриотизма; музыкою здесь очень многие занимаются.