Вульф хмыкнул.

– Мисс Веннер, а теперь еще и мисс Лугос.

– В том смысле, что мне следовало соблазнить хотя бы одну из них? Увольте меня.

– Пф! Я ропщу на твое поведение только тебе в лицо и никогда не злобствую. Ты же всегда пытаешься вывести меня из себя преднамеренно, а не по недосмотру. Значит, мисс Лугос невиновна?

– Ставлю десять против одного.

– А она знает виновного?

– Ставить не готов. Возможно, она думает, что знает. Или нет.

– Проклятье! – Он встал и прогромыхал к книжным полкам, чтобы отобрать очередную книгу.

Шесть дней спустя, в воскресенье двадцать второго июня в полдень, мы сидели в кабинете впятером и пялились друг на друга. Точнее, Сол, Фред, Орри и я пялились на Вульфа, а он смотрел на нас, поочередно обводя нас взглядом; при этом двигались только его глаза, а голова оставалась неподвижной, как скала.

– Нет, – отрезал он. – Это нелепо. Смешно. Абсурдно. И неприемлемо. – Он перевел взгляд на меня. – Сколько мы всего затратили, включая твои расходы?

Я закрыл глаза и открыл их секунд двадцать пять спустя.

– Скажем, три тысячи долларов. Немного больше.

– Вычтем эту сумму из моих налоговых выплат. Позвони миссис Оделл и скажи, что я выхожу из игры. И выпиши ей чек на всю сумму полученного от нее аванса.

Фред и Орри переглянулись, потом дружно повернули головы и посмотрели на меня. Солу, сидевшему в красном кожаном кресле, крутить головой не пришлось. Я же уставился на Вульфа, точнее – на левый уголок его рта, чтобы попытаться определить, насколько плохи наши дела.

А случилось за это время предостаточно. В среду днем, например, разразились подряд аж целых три грозы. Стихия бушевала целый день. Джилл Кэтер, жена Орри, пригрозила уйти от него за то, что накануне он посмел заявиться домой в пять утра, после того как сводил сотрудницу КВС в театр, а потом угостил ужином, хотя Орри и объяснил, что все это делается за счет клиента. В четверг Вест-Сайдская автострада на выезде из Нью-Йорка в северном направлении была весь день перекрыта из-за дорожных работ, из-за чего не знавший этого Фред Даркин, который следил за другим сотрудником КВС, упустил его, а Фред терпеть не может упускать свою жертву; в пятницу Элейн, старшая дочь Фреда, призналась, что курит марихуану. Сол Пензер провел два дня и одну ночь в Монтаук-Пойнте, пытаясь найти человека, изготовлявшего бомбы, но тщетно. Наконец, в пятницу департамент труда возвестил о том, что в мае индекс потребительских цен вырос еще на три десятых процента. Словом, занятная неделька выдалась.

Лично я творил чудеса. Ответил на добрую сотню телефонных звонков, включая целую дюжину от наших помощников. Они и в самом деле из кожи вон лезли, пытаясь помочь. Трижды звонила миссис Оделл. Битый час я проговорил с одним кавээсовцем, которого привел Орри. К нам, как выяснилось, он набился сам, чтобы поточить лясы с самим Ниро Вульфом. Один вечер я провел в компании Сильвии Веннер и ее приятеля, мужского шовиниста из КВС, – мы собирались у нее в квартире. Ежедневно я умывал лицо и руки. Я мог бы продолжать и продолжать, но вы уже и сами поняли, что я вкалывал не покладая рук.

Вульф тоже не бил баклуши. Когда в пятницу утром, в половине двенадцатого, в дверь позвонил инспектор Кремер, Вульф велел мне впустить его и даже выдержал целых двадцать минут беседы. Зуба на нас Кремер не имел. А пожаловал он лишь потому, что накануне Кэсс Р. Эбботт, президент КВС, заходил к нам около шести вечера и провел с Вульфом целый час. Судя по всему, Кремер установил за нашим особняком наблюдение, и столь затянувшийся визит высокопоставленного лица не давал ему покоя. Возможно, он решил, что это посещение означает, что Вульф уже расшевелил осиное гнездо, и, если так, торопился и сам погреть руки. Думаю, что, уходя, Кремер вынес впечатление, что мы с ним – собратья по несчастью, – хотя, с этой парочкой нужно всегда держать ухо востро.

Приход Эбботта наверняка означал, что ожидание начало действовать ему на нервы, а для человека подобного положения это невыносимо. Угнездившись в красном кожаном кресле, Эббот проквакал, что хотел бы побеседовать с Вульфом конфиденциально, на что Вульф ответил, что не возражает – разговор записываться не будет. Тогда Эбботт покосился на меня, перевел взгляд на Вульфа и пояснил:

– Я имею в виду – с глазу на глаз.

Вульф помотал головой.

– В профессиональном отношении мы с мистером Гудвином ничего друг от друга не скрываем. Если он покинет эту комнату, а вы скажете мне что-либо, имеющее хоть отдаленное отношение к делу, которое мы расследуем – пытаемся расследовать, – я расскажу ему все без утайки.

– Что ж… – Эбботт задумчиво почесал кончик носа и провел рукой по седой шевелюре. – Я наводил о вас справки, а вот про Гудвина почти ничего не знаю. Вы-то надежны, а он как?

– Так же. Что толку от цепи, если одно звено в ней пришло в негодность?

Эбботт кивнул.

– Хорошо сказано. Чьи это слова?

– Мои. Мысль не нова, но изложена лучше.

– Я знаю, вы любите словесные игры.

– Да. Случается – на шести языках, хотя мои знания довольно поверхностны. Я хотел бы уметь общаться с любым жителем нашей Планеты. К сожалению, зачастую общение бывает непростым, как, например, сейчас.

Эбботт приподнял брови.

– Говоря «конфиденциально», я подразумевал, что вы не станете делиться услышанным с миссис Оделл.

Вульф кивнул.

– Вот видите? Вы опять за свое. Разумеется, я поделюсь с ней любыми сведениями, которые могут представить интерес. Она моя клиентка. Если вы не хотите, чтобы она узнала, из какого источника я эти сведения почерпнул, я готов пойти вам навстречу и держать рот на замке… Что, Арчи?

– Все в порядке, – сказал я. – Записано и взято на заметку.

– Хорошо, я согласен, – произнес Эбботт, устраиваясь поудобнее в глубоком кресле. – Я знаком с миссис Оделл вот уже двадцать лет. Думаю, вам известно, что она владеет крупным пакетом акций компании «Континентальные вещательные сети». Я знаю ее очень хорошо, да и ее покойного мужа знал прекрасно. Это одно. Второе заключается в том, что я был президентом КВС в течение девяти лет, а через несколько недель ухожу на пенсию, – и мне не хотелось бы оставлять компанию, пронизанную духом недоверия, сомнения и подозрительности. Не по отношению к кому-либо конкретно, а вообще – такой дух и впрямь витает в наших стенах. Он чувствуется буквально во всем. Нет, уйти в такой обстановке – все равно, что бежать с тонущего корабля.

Он стукнул кулаком по подлокотнику кресла.

– Вы должны раскрыть тайну этого убийства! Вам, должно быть, показалось странным мое решение позволить вашим людям свободно перемещаться по всему нашему зданию и задавать вопросы любым сотрудникам. Я поступил так по той лишь причине, что полиция и прокуратура окончательно сели в калошу, и все мои надежды связаны теперь только с вами. И не в последнюю очередь потому, что я надеюсь на то, что миссис Оделл рассказала вам нечто такое, что утаила от полиции. Но вы работаете над этим делом уже целую неделю – даже больше; на сколько вы продвинулись?

– Вот сюда. – Вульф постучал по своему пресс-папье. – Я всегда здесь.

– Это я знаю, черт возьми! Но выяснили ли вы, кто подложил бомбу? Хотя бы хорошая догадка у вас есть?

– Да. Бомбу подложили вы. Вы думали, что выберут мистера Браунинга, тогда как сами предпочли бы мистера Оделла.

– Безусловно. Вам только осталось это доказать. Значит, вы продвинулись не дальше полиции. А ведь прошло уже почти десять дней. Вчера вечером я обсуждал сложившееся положение с тремя членами совета директоров, в результате чего позвонил утром вам и договорился о встрече. От имени совета директоров хочу сделать вам предложение. Полагаю, что миссис Оделл уплатила вам задаток. Если вы вернете ей эти деньги, то мы готовы поручить вам расследовать убийство Питера Оделла от имени нашей компании, и мы возместим вам все расходы и заплатим в качестве задатка ту же сумму, что заплатила вам миссис Оделл. Или даже больше.