Вульф поступил типично в своем духе. Он не сказал: «приемлемо», или «разорви этот чек», или даже «проклятье!». Он просто взял его, внимательно прочитал, сунул под пресс-папье и произнес:

– Я готовлю копченого осетра по-московски. Принеси мне бутылку мадеры из кладовой.

И снова погрузился с головой в кроссворд.

Объявление появилось во вторник на шестой странице утреннего выпуска «Таймс» и на девятой странице «Газетт». Два столбца, набранные жирным шрифтом, с широкими полями со всех сторон – и с двумя новыми условиями:

«1. 65,000 долларов могут быть выплачены одному человеку или разделены между несколькими людьми.

2. 65,000 долларов или какая-то их часть будут выплачены только за точные сведения, а не за предложение, предположение или гипотезу».

Ниже следовали остальные условия, в которых были изменены только три слова.

Мы обсудили одну возможность и пришли к выводу, что ничего поделать нельзя. Увидят ли наше объявление в манхэттенской уголовке? Наверняка. Установят ли они неусыпное наблюдение за нашим домом, чтобы увидеть, кто к нам придет? Безусловно. И что тогда? Они вторгнутся к нам и попытаются получить задаром то, за что наш клиент предлагает 65 тысяч. Они, наверное, начнут прослушивать наш телефон, а ученые наизобретали столько сногсшибательных устройств, что простому смертному уже стало невозможно определить, подслушивают его или нет. Как бы то ни было, во вторник, в два часа дня, Сол, Фред и Орри сидели в нашей гостиной и играли в пинокль. Мы приготовились к приему гостей.

Самый первый оказался презанятной личностью. До него еще четверо звонили по телефону, но все оказались чокнутыми. Первый живой посетитель позвонил в дверь около трех часов дня. На первый взгляд он тоже был чокнутым, но дверь я все же открыл, и он вручил мне визитку – крохотную голубую карточку, на котором витиеватыми черными буквами значились имя и фамилия:

Назир ибн-Бекр.

Что ж, иностранцы тоже бывают чокнутыми, но я его все же впустил. Худой, смуглый и чернявый, ростом он доходил мне до подбородка, а вот его носика вполне хватило бы на двоих. Несмотря на жаркий июньский день, на нем был застегнутый на все пуговицы пиджак, а воротничок сорочки потемнел от пота. Когда, заперев дверь, я повернулся к нему лицом, он вручил мне вырезанное из «Тайме» объявление и сказал:

– Я увижу Ниро Вульфа.

– Возможно, – сказал я. – Он занят. У вас есть интересующие его сведения?

– Я не вполне уверен. Возможно, да.

Нет, не чокнутый. Чокнутые не знают сомнений. Я попросил его подождать, кивнул на скамейку, отнес карточку в кабинет, вручил Вульфу, получил приказ ввести гостя, но выполнить его не смог. Назир ибн-Бекр уже стоял за моей спиной. Кабинет был устлан толстенным персидским ковром, но в прихожей пол был голый; смуглолицый ступал бесшумно, как кошка. Желая быть к нему поближе, я преградил ему доступ к красному кожаному креслу и кивнул в сторону одного из желтых, стоявшего возле угла моего стола. Затем я вышел из кабинета и закрыл за собой дверь. Замысел состоял в том, чтобы незаметно легонько постучать в дверь гостиной. Это будет знак нашей троице, что посетитель уже в кабинете и они могут спокойно идти в нишу возле кухни, чтобы рассмотреть гостя через отверстие, замаскированное со стороны кабинета картиной с изображением водопада. Кроме того, они услышат все, о чем мы говорим. Когда я вернулся к своему столу, Назир ибн-Бекр сказал:

– Разумеется, наш разговор записывается.

– Прекрасно, – сказал я. – Значит, мне не придется стенографировать.

Вульф спросил:

– Условия вам ясны?

Ибн-Бекр кивнул.

– Совершенно. Кристально ясны. Сведения, которыми я располагаю, находятся у меня в голове, а о том, какую ценность они представляют, судить вам. Я должен задать вопрос. В вашем досье мы не обнаружили ровным счетом ничего, что позволило бы нам составить мнение о том, как вы относитесь к положению на Ближнем Востоке. Вы не антисионист?

– Нет.

Смуглолицый повернулся ко мне:

– А вы?

– Тоже нет. Единственное мое предубеждение против евреев состоит в том, что один из них играет в покер не хуже меня. А иногда даже лучше.

Назир ибн-Бекр кивнул.

– Да, им палец в рот не клади. Привыкли обманывать.

Он обратился к Вульфу:

– Возможно, вам известно, что в этой стране, в основном в Вашингтоне и Нью-Йорке, вовсю орудуют арабские террористы – главным образом, палестинцы.

– Да, говорят, что это так.

– Не просто говорят. Так и есть. Один из них как раз перед вами. – Он расстегнул верхнюю пуговицу пиджака, полез внутрь и вытащил небольшой коричневый конверт. Затем достал из него сложенный лист бумаги и встал, чтобы протянуть его Вульфу.

Поскольку террористы проходят по моей части, я поспешно вскочил и перехватил бумагу. Пока я ее разворачивал, он снова сел и сказал:

– Здесь имена пятерых людей, хотя я не уверен, что они подлинные. Но я их знаю только под этими именами. Мы встречаемся еженедельно по воскресеньям на одной квартире в Джексон-Хаите. Здесь есть адрес и номер телефона. В квартире живет Армад Кармат. Адресов остальных у меня нет. Как видите, мое имя здесь не фигурирует. Я написал их печатными буквами, потому что в нашей профессии это надежнее, чем оставлять запись, сделанную собственным почерком.

Я пробежал листок глазами и передал его Вульфу.

– Я вижу, у вас есть телевизор, – произнес Назир ибн-Бекр. – Возможно, вы видели в мае программу КВС под названием «Нефть и Мекка»? Седьмого мая.

Вульф потряс головой.

– Я редко включаю этот прибор, – признался он. – Всякий раз я убеждаюсь, что не зря придерживаюсь столь низкого мнения о телевидении.

Моим мнением никто не интересовался, поэтому я скрыл, что посмотрел «Нефть и Мекку», когда был у Лили Роуэн.

– Программа шла целый час, – сказал террорист. – Частично она была посвящена добыче нефти в арабских странах, но, кроме этого, в ней содержались и определенные комментарии. Напрямик там сказано не было, что существование и процветание Израиля куда важнее для цивилизации и демократии, чем арабская нефть, но намеков было предостаточно. Вся программа была произраильской и антиарабской. Это было в среду. А в ближайшее воскресенье мы отправили в КВС письмо с требованием публичного извинения за клевету и ложь. В следующее воскресенье Армад заявил, что ответа на письмо мы не получили, но зато ему удалось выяснить, что ответственным за выпуск программы был вице-президент КВС по имени Эймори Браунинг. Это было в воскресенье, восемнадцатого мая. Мы решили, что следует воспользоваться этим случаям, чтобы объявить войну антиарабской пропаганде в этой стране.

Он посмотрел на меня, потом снова перевел взгляд на Вульфа.

– Должен объяснить, что я сам стал членом этой группы всего год назад, даже меньше, и еще не пользуюсь их доверием. Армад Кармат до сих пор не принял насчет меня окончательного решения – вот почему я и сказал, что не вполне уверен, есть ли у меня именно те сведения, которые вас интересуют. Я знаю, что у них было три бомбы, я их видел собственными глазами. В апреле. А в то воскресенье, восемнадцатого мая, один из них предложил, что нужно заложить бомбу в контору КВС, желательно – в кабинет самого Эймори Браунинга. Завязалось обсуждение, которое прервал Армад Кармат – как мне показалось, из-за меня. Как я говорил, он мне еще не доверял. В следующее воскресенье, двадцать пятого мая, один из них сказал о том, что в кабинете Эймори Браунинга взорвалась бомба, в результате чего погиб другой вице-президент, Питер Оделл, но Армад Кармат сказал, что мы это обсуждать не будем. С тех пор мы встречались еще четырежды, но про бомбу никто не вспоминал.

Назир ибн-Бекр закинул голову назад, пару раз вздохнул, потом снова обвел глазами меня и Вульфа.

– Вот, – сказал он. – Я вам все рассказал. Сегодня утром я прочитал ваше объявление. Шестьдесят пять тысяч долларов – это большие деньги. Я был с вами предельно откровенен. Это все, что я знаю. В объявлении не сказано, что я должен предъявить доказательства.