– Нет.

Вульф покачал головой.

– Так не пойдет. Сегодня утром я резко поговорил с мисс Лугос; я сказал, что, по моему мнению, она лжет. О вас я сейчас думаю то же самое. Я не сказал еще кое о чем, что имеет к вам отношение, но теперь скажу. Почему вы сказали одному человеку, что расследование должно сосредоточиться на Хелен Лугос?

Мир не нахмурился, не вздрогнул и даже ухом не повел. Он просто сказал:

– Я этого не говорил.

Вульф повернул голову.

– Арчи?

– Вы сказали это, – напомнил я Миру, – Питу Дамиано. День точно не назову, но вскоре после случившегося. Примерно месяц назад.

– Ах, ему! Он ухмыльнулся или ему показалось, что он ухмыляется. – Пит соврет – не дорого возьмет.

– Это глупо, – сказал Вульф. – Вы знали, что рано или поздно эти слова могут припомнить, и должны были подготовить приемлемый ответ заранее. Голословное отрицание вам не поможет. Я сейчас задам вам тот же самый вопрос, который утром задал Хелен Лугос, причем теми же самыми словами: в понедельник девятнадцатого мая, днем, сразу после обеда, вы находились в комнате мисс Лугос. Наедине с ней. О чем вы разговаривали? О чем шла речь?

На этот раз он уже нахмурился.

– Вы задали ей этот вопрос? И что она ответила?

– А что вы ответили?

– Ничего. Я просто не помню.

– Пф! Я задал вам семь вопросов и услышал в ответ одни «нет». Я перед вами извинился; теперь я приношу извинения самому себе. В другой раз, мистер Мир. Мистер Гудвин проводит вас.

Я встал, но приостановился, потому что мне показалось, что Мир хочет что-то сказать. Его губы дважды размыкались, но оба раза он промолчал. Он посмотрел на меня, увидел безучастную физиономию, заткнул под мышку портфель и поплелся к двери. Я вышел следом.

Вернувшись в кабинет, я спросил:

– Нам нужно обсудить догадки?

Вульф пробурчал:

– Ты бы вполне мог уехать еще до обеда. Извиниться перед тобой?

– Нет, благодарю. Номер телефона, как всегда, у вас на столе.

Я вышел в прихожую, прихватил дорожную сумку, прогулялся пешком до гаража, сел в «герон» и покатил к Вест-Сайдскому шоссе. Лили Роуэн ждала меня на своей вест-честерской поляне. Так уж она почему-то окрестила свою виллу – поляна.

В понедельник утром Эймори Браунинг сделал то, чего не делал прежде никогда. Он протопал по всем трем комнатам оранжереи до самого питомника, не заметив по пути ни одной орхидеи. Я его не видел, поскольку он шел за моей спиной, но уверен, что прав. Трудно в это поверить, ведь вокруг пылали ослепительные, дразняще-яркие цветы немыслимой красоты, не заметить которые мог только слепой. Впрочем, в каком-то смысле он и был слеп.

Было двадцать минут одиннадцатого и я только успел вернуться после похода в банк, где я депонировал полученный от вдовы чек, когда задребезжал дверной звонок; на крыльце стоял будущий президент КВС. Едва я успел открыть дверь, как он протопал в прихожую и, не останавливаясь, промаршировал в кабинет. Когда я, заперев дверь, вошел следом за ним, Браунинг стоял перед столом Вульфа.

– Где он? – требовательно спросил он.

– Там, где бывает всегда в этот час. В оранжерее. В одиннадцать он спустится. Вы можете подождать здесь. Если нужно, то я к вашим услугам.

– Вызовите его сюда. Немедленно.

Голос командирский, хотя по внешности этого не скажешь. Раньше я определил, что брюшко у него появилось лет пять назад, но сейчас, глядя на его одутловатую и обрюзгшую физиономию, я дал его пузу лет десять.

– Это невозможно, – сказал я. – Для него правило превыше всего. Он наполовину мул. По меньшей мере, помесь дикого онагра с самым упрямым ослом. Если дело у вас и вправду неотложное, то я могу ему позвонить по телефону.

– Вызовите его.

– Попытаюсь.

Я прогарцевал на кухню, сел за маленький столик, за которым обычно завтракаю, подтянул к себе внутренний телефонный аппарат и нажал кнопку «О».

Пару минут спустя, что близко к норме, в ухо ворвался знакомый голос:

–Да?

– Я, из кухни. Эймори Браунинг ждет в кабинете. Как-то раз в детстве меня пугали картинкой с изображением дракона, извергающего пламя. Так вот, я его узнал – это Браунинг. Он приказал, чтобы я вас немедленно вызвал. Я сказал, что вы можете поговорить по телефону.

Молчание растянулось секунд на восемь. Потом:

– Приведи его.

– О'кей, но запаситесь чем-нибудь тяжелым.

Лифт выдерживает вес в шестьсот фунтов, но я решил, что Браунингу не помешает немного поостыть, и увлек его к лестнице. Однако вице-президент взлетел по ступенькам с легкостью серны и даже ни разу не остановился половить легкими кислород. И наверху не задыхался. Как я говорил, по оранжерее он топал за мной, но перед питомником я остановился и пропустил его вперед. Вульф, облаченный в канареечно-желтый рабочий халат с длинными рукавами, высился возле скамейки и ковырялся в брикетах спрессованного древовидного папоротника. Покосившись в нашу сторону, он сказал:

– Вы не любите, когда вас отрывают от работы. Я тоже не выношу этого.

Браунинг остановился, рассставив ноги.

– Вы дешевый, чванливый хам!

– Не «дешевый». Такого упрека я не заслужил. Что вы хотите?

– Ничего. Как вы смели обвинить мою секретаршу во лжи! Вызвать ее к себе в субботу утром только для того, чтобы тешить свое дурацкое самолюбие и оскорблять человека. Я пришел сказать вам, чтобы вы передали миссис Оделл: отныне помощи от КВС не ждите. Если ей захочется узнать, в чем дело, пусть перезвонит мне. Вы все поняли?

– Да, разумеется. Вы только для этого и пришли? Чтобы сказать мне это?

– Да!

– Очень хорошо, я все слышал.

Вульф повернулся к нему спиной и занялся папоротниками.

Браунинг остолбенел. Конечно, сказав «вы все поняли?», ему следовало самому повернуться и двинуться к двери, теперь же достойный уход со сцены был уже испорчен. Ему оставалось просто уйти, что будущий президент, к моему облегчению, и сделал, а я последовал за ним. И он снова не увидел ни одной орхидеи! Я предположил было, что, спускаясь по лестнице, Браунинг придумает какую-нибудь уничтожающую прощальную реплику и испепелит ею меня, но он был, видимо, слишком взбешен, чтобы думать над такой ерундой. И даже когда я распахнул перед ним дверь, он просто вышел, так и не сказав ни слова.

Вернувшись в кабинет, я сел и спросил себя, какого черта так поспешил депонировать чек.

Еще три минуты спустя в дверь позвонили, я уныло поплелся в прихожую и – о чудо! – на пороге стоял Сол Пензер.

Случаются в жизни мгновения, ради которых стоит жить. Это было одно из них. При виде Сола я мигом воспрял духом. Не случись ничего важного, он бы просто позвонил по телефону. Возникни необходимость проконсультироваться с Вульфом, он бы пришел к одиннадцати. А явись он с дурными новостями, то изобразил бы на лице скорбь еще на пороге. Итак, Сол принес хорошие новости. Я готов был расцеловать его! Распахнув дверь во всю ширь, я проорал:

– Привет, дружище! Как я рад тебя видеть! Хорошие вести?

– А разве по мне не видно? – в свою очередь спросил Сол, заходя в прихожую. – Мне кажется, что вполне приемлемые.

Я радостно хлопнул дверью и кинул взгляд на ручные часы. Десять сорок семь.

– Не хочу томиться еще тринадцать минут. Ты, видимо, тоже, раз пришел так рано. Потопали наверх.

Мы взлетели на крышу, потратив времени ровно в два раза меньше, чем совсем недавно, когда я сопровождал в оранжерею Браунинга. Не могу сказать, что мы тоже не обращали внимания на орхидеи, но останавливаться и восхищаться ими не стали. Вульф, все еще, в канареечном халате, стоял возле умывальника и отмывал руки, а Теодор ждал рядом, держа наготове бумажное полотенце. Теодор возится с ним, как наседка с цыплятами, – именно поэтому он не относится к числу моих излюбленных братьев по разуму.

Вульф, повернувшись и увидев Сола, сообразил, в чем дело, так же быстро, как и я.