Я приблизился и вежливо поинтересовался:

– Какой счет?

Карие глаза взметнулись ко мне, потом вернулись к игре.

– Четыре – два в пользу «Пиратов», конец четвертого иннинга. Садитесь.

Я сел в кресло рядом с диваном и посмотрел на экран. Принимал Эд Крейнпул. Он благополучно справился с подачей, преодолел все базы, завершив иннинг, и тут же затявкала реклама. Я завертел головой, высматривая секретаршу, но та уже ушла; в ту же минуту телевизор замолчал, и я поспешно повернулся к миссис Оделл. Дистанционнное управление – она выключила звук.

– Картинку я оставлю, – сказала она. И неторопливо смерила меня взглядом.

Я не волновался: брюки у меня были тщательно отутюжены.

– Предлог для своего письма вы придумали слабый. «Самый важный факт» вы даже не привели.

– Разумеется, нет.

– Почему «разумеется»?

Рекламный ролик кончился, и к приему изготовился очередной «пират». Звук она так и не включила, но уставилась на экран; мне ничего не оставалось, как последовать ее примеру.

– Я работаю на Ниро Вульфа, – пояснил я «пирату», который, должно быть, от неожиданности промахнулся. Он зарабатывает на жизнь, разгадывая для клиентов шарады, а часть заработанного отдает мне в виде жалованья. Хорош бы я был, выложив задаром то, что он высказал по поводу одной из таких шарад. А письмо я написал только потому, что горько видеть, как рассыпается в пух и прах ваше дело.

– Ох, оставьте! – Ее глаза метнулись ко мне, потом вернулись к телевизору. – Вы намекнули, чтобы я связалась с вами, и отказались соединить меня с вашим шефом, когда я позвонила. Сколько вы хотите?

– Можете начать с миллиона. Никто еще не сумел назвать сумму, на которую я бы клюнул. Но я и впрямь намекнул, что хотел бы встретиться с вами. Знаете, что я подозреваю? Я почти уверен – и это идет из каких-то скрытых глубин моего мозга – после того, как за семнадцать дней ни полицейские, ни парни окружного прокурора не продвинулись ни на шаг, вы, должно быть, не прочь обсудить свое дело с Ниро Вульфом. Вы что-нибудь знаете о нем?

– Нет, ничего определенного. Хотя, без сомнения, наслышана.

Третий «пират» угодил битой по мячу с такой силой, что тот взмыл в небеса, и за ним со всех ног устремились Клеон Джонс и Томми Эйджи. Мяч уже, казалось, должен был упасть, когда Джонс в немыслимом прыжке успел подхватить его одной рукой… Здорово! Едва началась реклама, я снова повернулся к дивану.

– Честно говоря, – сказал я, – я готов признать, что письмо и в самом деле глупое. Как вы можете проедать плешь окружному прокурору, если я так и не удосужился раскрыть вам «самый важный факт»? Прошу у вас прощения. Больше того – я готов уплатить штраф. Самый важный факт состоит в том, что ваш муж вошел в ту комнату и выдвинул тот самый ящик, а самый важный вопрос – почему? Если и пока на этот вопрос не ответят, и десять лучших сыщиков мира не справятся с этим делом. Передайте это инспектору Кремеру, но только не ссылайтесь на Ниро Вульфа. При упоминании этого имени инспектор звереет. – Я встал. – Я прекрасно понимаю, что вам, возможно, ответ на этот вопрос известен, и вы поделились им с окружным прокурором, который это скрывает, но, судя по опубликованным отчетам, это не так. Во всяком случае, мы с мистером Вульфом в этом сомневаемся. Спасибо, что позволили увидеть, как Клеон Джонс выцарапал безнадежный мяч.

Я повернулся и зашагал к двери, но резкий, как щелчок, голос впился мне в спину:

– Черт возьми, сядьте!

Я повиновался, чинно вперился в экран и проследил, как Джерри Гроут и Бад Харрелсон приносят очко «Метсам». Когда Эд Чарлз сравнял счет и снова пустили рекламу, миссис Оделл снова выключила звук, посмотрела на меня и сказала:

– Позвоните Вульфу и передайте, что я хочу его видеть. Сейчас же. – Она указала пальцем. – Телефон на столе. Сколько времени ему понадобится, чтобы приехать?

– Много. Целую вечность. Я верю, что ничего «определенного» вы о нем и в самом деле не знаете. Он выходит из дома крайне редко, и только по своим личным делам, никогда не покидая дом по делам, связанным с работой. Думаю, что по телефону обсуждать свое дело вы не захотите, поэтому вам остается только поехать к нему самой. Адрес указан на бланке. Хорошо бы в шесть часов – он к этому времени освободится, да и матч закончится…

– Боже мой, какое нахальство! – прошептала она. – Вы считаете, я должна поехать?

– Нет, я считаю, что вы не должны. Но вы сказали, что хотите его видеть, а я…

– Хорошо, хорошо. Не будем об этом. – Она снова нажала на кнопку.

Комментатор Боб Мерфи сменил Ральфа Кайнера, а говорит он громче. Ей пришлось повысить голос:

– Мисс Хабер проводит вас вниз. Она в холле.

Я встал и двинулся к двери. Меня проводили, я прошагал до Мэдисон-авеню, заглянул в бар с телевизором и уселся досматривать матч, так и не зная, зря потратил бланк, конверт, почтовую марку и большую часть дня или нет. Делать ставку я бы не решился. Проще было бросить монетку. Правда, она все-таки сказала, что хочет его видеть, а если я знаю женщин хотя бы на одну десятую от того, что притворно приписывает мне Вульф, то она привыкла добиваться того, чего хочет. К тому времени, когда матч закончился («Метсы» выиграли 7:5), я уже пришел к определенному мнению. Два против одного, что мне удалось подцепить ее на крючок. Так, во всяком случае, мне казалось, когда незадолго до шести я отпирал ключом входную дверь нашего старенького особняка.

Конечно, я и думать не мог, чтобы в этот вечер уйти из дома. Когда меня нет, к телефону обычно подходит Фриц, но порой снимает трубку и сам Вульф, а она могла, позвонить в любую минуту. Могла. Но не позвонила. Она могла наябедничать Кремеру или окружному прокурору, и тогда позвонил бы кто-то из них. Но они тоже не позвонили. Когда, около полуночи, я отправился спать, я уже не ставил два против одного.

Впрочем, надежды я еще не утратил, поэтому в воскресенье утром, зайдя после завтрака в кабинет, я позвонил Лили Роуэн и сказал, что буду весь день занят, но билеты на игру пришлю с нарочным, и надеюсь, что она найдет мне подходящую замену, которая будет орать так же громко, как и я. И вот, представьте себе, – всего восемь минут прошло, как я отослал нарочного, и позвонила мисс Оделл. Сама, не через секретаршу. Она заявила, что хочет поговорить с Вульфом, а я ответил, что нет, мол, он еще даже не подозревает о нашей с ней встрече.

– Господи, – вздохнула она, – можно подумать, что он президент Соединенных Штатов. Я должна с ним поговорить. Приведите его.

– Я не могу, да и он не согласится. Честное слово, миссис Оделл, я был бы рад вам помочь, но это невозможно. Ему бы это пошло только на пользу, но проще привести гору к Магомету. Если можно было бы устроить состязание по упрямству, он бы вас победил.

– Да, я упряма. И всегда была.

– Я готов назвать это упорством, если вы не против.

Молчание. Оно так затянулось, что я даже начал подумывать, не ушла ли моя собеседница, забыв положить трубку. Наконец она сказала:

– Я приеду в шесть часов.

– Сегодня? В воскресенье?

–Да.

В трубке щелкнуло.

Я перевел дыхание. Что ж, пока все шло хорошо, но самое серьезное препятствие еще подстерегало меня впереди. По воскресеньям наш домашний распорядок отличался от обычного. Теодор в воскресенье не приходил, и утренняя возня Вульфа с орхидеями могла продлиться от двадцати минут до четырех часов. Да и Фриц, накормив нас завтраком, мог куда-нибудь уйти до вечера. А мог и не уйти. Сегодня останется дома, он пообещал. Вопрос заключался в том, когда вывалить на Вульфа радостную новость. Подняться в оранжерею я и думать не смел; Вульф не выносил этого, даже если случалось нечто из ряда вон выходящее. Я решил подождать, пока Вульф спустится, чтобы сперва посмотреть, в каком он настроении.

Появился он в начале двенадцатого, зажав под мышкой воскресную «Таймс» и держа в руке четырнадцатидюймовую веточку перистерии элаты; «доброе утро» прозвучало у него как приветствие, а не просто рык. Дождавшись, пока орхидеи заняли надлежащее место в вазочке, а туша Вульфа угнездилась в исполинском, сделанном по особому заказу кресле, которое он не обменял бы на тонну золота, я заговорил:


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: