На миг фоторегистратор робота уставился на Мантелла. Он услышал короткий щелчок и понял, что его уже сфотографировали и занесли в картотеку — на будущее.

— Пройдемте сюда, пожалуйста, — позвал робот.

В зале было восхитительно. Тяжелые красные драпировки из синтетического бархата глушили все звуки. В воздухе витал едва уловимый фруктовый аромат. Из невидимого оркестра доносилась нежная и тихая музыка.

После семи лет шатаний по пляжам Мантелл почувствовал себя не в своей тарелке.

Робот скользнул впереди них, указывая путь к столику, рядом с изумительной грацией плыла Майра, слишком прекрасная, чтобы быть натуральной. При всем том в ней было столько живости, столько пластичности! Этого не мог оценить никакой робот.

Они остановились у бесформенного столика, стоявшего около изогнутой серебристой стены. Через маленькое овальное окошко открывался вид на город — город парков, сине-голубых прудов и возносящихся ввысь небоскребов.

«Здесь, на Стархевене, Бен Зурдан создал удивительную, сказочную планету-сад, — подумал Мантелл. — И посвятил ее преступникам». Мантелл нахмурился, но вовремя вспомнил: ведь он и сам преступник… убийца. И неважно, что он не убивал. С Беном Зурданом не поспоришь. Сейчас он в безопасности и должен быть благодарен за это.

Робот выдвинул кресла для него и его спутницы. Джонни опустился в ковшеобразное сиденье — оно мягко охватило его тело: сидеть в причудливом, суспензионно-пенном кресле было все равно, что плавать в невесомости.

Скрипки на миг смолкли. Мантелл сидел, глядя на Майру, не произнося ни слова. Эти удивительные голубые глаза смотрели на него, но, казалось, мысли ее были так далеко от всего, что ее сейчас окружало. Да, Зурдан не ошибся в своем выборе: стройная, великолепно сложенная, с красиво изогнутыми губами и маленьким правильным носом, с голосом, нежным, хорошо поставленным и чуть-чуть хрипловатым.

— Скажите мне вот что: неужели каждый вновь прибывший на Стархевен удостаивается такого приема? Скрипки, отличная еда и прочее?

— Не каждый.

Мускулы на его скулах дрогнули. Он почувствовал, что его дразнят, а он ничего не может с этим поделать.

— Почему же я оказался среди избранных? Вряд ли Зурдан посылает свою секретаршу отобедать с каждым прибывшим на Стархевен бродягой.

— Конечно нет, — сказала она отрывисто. И, переменив тему, спросила:

— Что ты будешь пить?

Мантелл подумал и заказал двойной кирай, она взяла врафу.

Робот-официант что-то любезно пробормотал, исчез, вернулся с бокалами и, раскланявшись, укатил прочь.

Мантелл осторожно пригубил и посмотрел на Майру:

— Мы слишком много уделяем внимания моей персоне. А вы очаровательны и загадочны, мисс Батлер. Кто вы такая?

Она с улыбкой перегнулась через столик и взяла его руку:

— Не задавай слишком много вопросов, Джонни. На Стархевене это опасно. И главное, не торопись. В свое время ты узнаешь все, что пожелаешь… Может быть.

— Пусть будет так, — сказал он, пожимая плечами.

Во всяком случае, не стоит так настырно совать нос куда не следует.

Мантелл уже не раз убеждался, пассивно бредя по предначертанному пути, что лучше позволять событиям идти своим чередом.

Казалось, эта девушка была в нем заинтересована. Он решил сейчас принять это как должное, а объяснения искать потом.

— А что, Стархевен заметно отличается от Мульцибера? — спросила она, внезапно прерывая его размышления.

— Очень отличается.

— Ты провел там семь лет?

— Ты же знаешь все данные моей психопробы! И, наверное, тебе не нужны мои заверения, — он ощутил неожиданное раздражение. Теплой беседы не получалось, они не находили общего языка.

— Прости, — сказала Майра. — Я не собираюсь бередить старые раны. Бен создал это место для людей вроде тебя, чтобы они могли забыть свое плохое прошлое и начать все сначала. Мульцибер был ничто, Джонни, дурной сон и только.

— Хотелось бы в это верить. Но я провел там семь лет, выпрашивая медяки. Я убил человека. Я не могу, как ты предлагаешь, выбросить это из головы, будто дурной сон, — он проговорил это резко и грубо, и она отпрянула, будто ей залепили пощечину. «Спиртное слишком быстро ударило в голову», — подумал он.

— Давай оставим это! — сказала она с ноткой участия и подняла свой бокал. — За Бена Зурдана и за мир, который он создал, за Стархевен!

— За Стархевен, — отозвался Мантелл.

Они выпили, осушив бокалы до дна, и заказали еще. Голова Мантелла шла кругом, но это было приятное головокружение. Где-то за третьим бокалом Майра заказала еду, и чуть позже прикатили два робота, нагруженные подносами. Они расшаркались и начали расставлять блюда: фазаны с гарниром из трюфелей, белое и красное вино, венгиланские крабы, выложенные на панцири, точно на тарелки. Мантелл ошарашенно уставился на яства.

— В чем дело, Джонни? — спросила она.

— Этот ужин обойдется в пятьдесят кредитов пятьдесят чипов. Сейчас он мне не по карману.

— Успокойся, Джонни, — улыбнулась она. — Бен угощает. Не думай о деньгах.

Он не ел ничего лучше в своей жизни — особенно с 11 августа 2793 года, дня, который запомнился ему на всю жизнь. В этот день земная корпорация «Клингсановые защитные экраны» решила, что запросто может обойтись без его нововведений.

Мантелл вспомнил, невольно содрогнувшись, как отчитывался о работе, исписав три листа, а через два часа обнаружил на своем столе розовую карточку увольнения. Зло фыркнув, он кинулся на административный этаж к самому старику Клингсану. Он ворвался в кабинет главы компании, и потребовал объяснений.

Клингсан объяснил. Тогда Мантелл высказал ему все, что накипело у него на душе, и пока говорил, его имя медленно и неотвратимо проступало в черном списке — теперь ни в одном мире Галактики ему больше не найти приличной работы.

Друзья нашли ему грошовое дельце на Мульцибере, вдали от Земли. Он угробил последние девяносто кредитов, чтобы добраться до этой планеты и услышать о своей скандальной репутации, которая тащилась за ним повсюду.

Он стал нежеланным даже на далеком Мульцибере.

А набрать денег на обратную дорогу он уже был не в состоянии. И даже за семь долгих лет он не смог собрать суммы, необходимой для переезда из этого ленивого, сонного мира вечных субтропиков.

— Опять о чем-то задумался, Джонни, — прервала его мысли Майра. — Я же просила не думать больше о Мульцибере. Постарайся забыть его.

— Я и не думаю больше, — солгал он. — Я прикинул… что не плохо было бы удрать отсюда, вообще не уплатив по счету. По-моему, хозяева ресторана не станут поднимать шума и взывать к закону. Здесь ведь нет законов.

— Вполне возможно. Но ты тоже не станешь взывать к закону, если они тебя поймают и сделают из тебя бифштекс. А если ты захочешь прийти сюда снова — они попросту захлопнут перед твоим носом дверь, или подсыплют в еду какого-нибудь медленно действующего яда.

На секунду-другую он задумался. И тут его осенило:

— Знаешь что? Я могу побиться об заклад, что в этом царстве вседозволенности законы действуют куда лучше, чем там, где они основаны на сложной системе высокоморальных правил и архаичных обычаев. Здесь законы преступности сводят друг друга на нет.

Она кивнула:

— Это самая великая идея Бена. Если взять группу людей, не отягощенных принципами морали, и заставить жить по определенному образцу, их совокупные преступные наклонности превратятся в упорядоченный и практичный способ соблюдения закона. Но это происходит только тогда, когда начинаешь запускать добропорядочных людей в систему, разваливающуюся на части.

Мантелл нахмурился. Он чувствовал, что где-то в ее рассуждениях есть противоречие, но в данный момент он не собирался ломать над этим голову.

— Знаешь, кажется, мне здесь понравится, — сказал он с улыбкой.