"Ну все, вставай".

На низком сером небе нарисовался бледный рассвет, в комнате начало светлеть.

Кристиано потянулся и проверил царапину на бедре. Она была красная, но уже затянулась корочкой.

Он поднял с пола штаны, флисовый джемпер, носки и натянул все на себя, не вылезая из-под одеяла. Зевая, он поднялся, нацепил кроссовки и, как зомби, двинулся к двери.

Комната Кристиано была большая, с голыми кирпичными стенами. В углу — сооруженный из двух козел и положенной сверху доски стол с кипами тетрадей и учебников. Над кроватью постер с рекламирующим пиво Валентино Росси [4]. У двери торчали культи медных труб отопления, которое так и не провели.

Зевая во весь рот, он пересек крытый серым линолеумом коридор и пролез в дыру болтающейся на петлях разбитой двери туалета.

Это была каморка метр на два с кафельной плиткой в синий цветочек вокруг слива душа. Над умывальником — длинный осколок зеркала. С потолка свисала голая лампочка.

Кристиано переступил через остатки отцовской блевоты и выглянул в окно.

Шел дождь, и почти весь снег растаял. Оставалось несколько жалких белых пятен на гравии перед домом, да и те исчезали на глазах.

"Значит, школа открыта".

Сиденья на унитазе не было, и он, стиснув зубы, опустил ягодицы на ледяной фарфор. По спине пробежали мурашки. Так до конца и не проснувшись, он сходил по-большому.

Потом он взял щетку и почистил зубы. Зубы у Кристиано были так себе, дантист хотел ему поставить брекеты, но, слава богу, у них тогда не было ни гроша, и отец сказал, что и так нормально.

Под душ он не пошел, только побрызгался дезодорантом. Зачерпнул пальцами гель и провел рукой по волосам, пытаясь их посильнее взъерошить, чтобы не было видно ушей.

Вернувшись в комнату, он сунул книги в рюкзак и уже собирался спускаться вниз, как заметил слабый свет из-под двери отцовской комнаты.

Кристиано повернул ручку.

Отец спал на широком матрасе, брошенном прямо на пол, запаковавшись в спальник из камуфляжа.

Кристиано подошел к нему. Из мешка виднелся только овал бритого черепа. На полу — пустые пивные банки, носки и ботинки. На тумбочке — еще банки и пистолет. К застоялому запаху старого полысевшего ковролина примешивался зловонный душок пота и грязной одежды. Лампочка с наброшенным поверх красным лоскутом окрашивала в алый цвет прибитое к голой стене огромное полотнище с черной свастикой. Жалюзи опущены, занавески в бело-коричневую клетку схвачены прищепками.

Отец тут только спал. Обычно он отключался в кресле перед телевизором, и лишь холод зимой и комары летом заставляли его перебираться наверх, в комнату.

Когда отец распахивал окна в спальне и прибирался на скорую руку, Кристиано знал, что лысый вознамерился привести девицу и не хочет травить ее вонью тухлых носков и окурков.

Кристиано пнул ногой матрас:

— Папа, папа, просыпайся! Уже поздно.

Ноль реакции.

Он повысил голос:

— Папа, тебе пора на работу!

Отец в себя, наверное, целую бочку пива влил. "Ну и фиг с ним!" — пробурчал Кристиано себе под нос и уже решил уходить, когда до него — то ли с того света, то ли из тюка — донесся слабый стон.

— Нет, сегодня... сегодня... иду... надо... Данило... Четырес...

— Ладно. Потом увидимся. Я побежал, а то на автобус опоздаю. — Кристиано направился к двери.

— Погоди минутку...

— Поздно уже, па... — недовольно ответил Кристиано.

— Дай сигареты.

Пыхтя, мальчик начал искать по комнате пачку.

— Они в штанах. — Из спального мешка показалось зевающее отцовское лицо. На щеке отпечаталась молния. — Мать честная, ну и гадость этот вчерашний цыпленок... Сегодня вечером готовлю я... Как насчет лазаньи?

Кристиано кинул отцу пачку, тот поймал ее на лету. "Ну, па, я спешу... Я же сказал, на автобус опаздываю"

— Погоди минутку! Что с тобой сегодня такое? — Рино закурил сигарету. На секунду его лицо обволокло облачко белого дыма. — Мне приснилось, как мы едим лазанью. Не помню где, но было вкусно. И знаешь, что я сделаю? Я сегодня ее приготовлю.

"Зачем он несет эту чушь?" — спросил себя Кристиано. Отец едва умел жарить глазунью, да и то желток у него все время растекался.

— Уж я бешамели не пожалею. И фаршу. Если купишь продукты, я такую лазанью тебе соображу, что ты встанешь передо мной на колени и признаешь, что я твой бог.

— Ara, как в тот раз, когда ты приготовил спагетти с мидиями и песком.

— А что, с песочком очень даже неплохо.

Кристиано, как всегда, засмотрелся на отца.

Родись его отец в Америке, он точно стал бы актером. И не каким-нибудь голубым красавчиком, вроде того, что играет агента 007. Нет, кем-то типа Брюса Уиллиса или Мэла Гибсона. Из тех, что воевали во Вьетнаме.

У отца было лицо крутого парня.

Кристиано нравилась форма черепа, маленькие округлые уши — не то что у него. Квадратная челюсть и небритый подбородок, маленький нос, кристально голубые глаза и морщинки вокруг губ, когда он смеялся.

И еще ему нравилось, что отец был не слишком высокий, а сложенный пропорционально, как боксер. С хорошо прорисованными мускулами. Еще ему нравилась вытатуированная вокруг бицепса колючая проволока. Чуть меньше нравилось брюшко и эта львиная голова на плече, больше похожая на мартышку. А кельтский крест справа на груди очень даже ничего.

"Почему я не похож на отца?"

Если бы не цвет глаз, даже не скажешь, что он его сын.

— Эй... Ты меня слышишь?

Кристиано взглянул на часы. Ой, как поздно! Первый автобус уже ушел. "Па, мне надо идти!"

— Ладно, но сначала поцелуй единственное в мире любимое существо.

Кристиано рассмеялся и мотнул головой:

— Да ну тебя, ты воняешь, как помойная яма.

— Чья бы корова мычала, сам-то небось последний раз мылся в первом классе. — Улыбаясь, Рино стряхнул пепел в банку от пива. — Иди-ка сюда и поцелуй своего бога. Не забывай, что без меня тебя бы на свете не было. Если бы не я, твоя мать сделала бы аборт, так что иди поцелуй латинского мачо.

— Заканал! — фыркнул Кристиано и на ходу наклонился губами к щетинистой отцовской щеке. Он уже почти развернулся, когда Рино схватил его за кисть, а другой рукой, морщась, вытер щеку.

— Тьфу, черт! У меня сын педрила!

— Да пошел ты! — Кристиано, смеясь, стал лупить его рюкзаком.

— Да... Еще... Еще... Как приятно... — придуриваясь, сопел Рино.

— Ну и козел же ты... — И давай колотить по бритой башке.

Рино помял свой затылок и вдруг взревел с угрозой в голосе:

— Чё ты размахался, на хрен? По голове нельзя! Кретин! Мне же больно! Ты что, не знаешь, что у меня башка болит!

Кристиано растерянно пробормотал:

— Извини... Я не хотел...

Рино рывком схватил пистолет с тумбочки, притянул к себе Кристиано, распластал его на кровати и приставил ему ствол ко лбу.

— Видишь, я каждый раз тебя обставляю? Ты должен быть всегда наготове. Сейчас был бы уже трупом, — прошептал он сыну на ухо, словно кто-то мог их услышать.

Кристиано попытался приподняться, но отец рукой крепко пригвоздил его к матрасу.

— Отпусти! Отпусти! Козел... — сопротивлялся мальчик.

— Я тебя отпущу, если ты меня поцелуешь, — сказал Рино, подставив щеку.

Кристиано нехотя чмокнул его, Рино разочарованно буркнул:

— Так, значит, у меня сын и вправду пидор, — и начал его щекотать.

Кристиано визжал и пытался вырваться, постанывая: "Ну пожалуйста... пожалуйста... Хватит..."

В конце концов ему удалось от него отделаться. Кристиано отошел от кровати, заправляя вылезшую футболку, взял рюкзак, и, когда он спускался по лестнице, Рино крикнул ему вдогонку:

— Ах да, ночью ты хорошо сработал!

Данило Апреа, сорока пяти лет, сидел за столиком в баре "Бумеранг" и допивал третью стопку граппы за утро.

Он, как и Четыресыра, отличался высоким ростом, но, в отличие от своего приятеля, был тучным, с животом, вздутым, как брюхо утопшей коровы. Его нельзя было назвать жирным, он был крепкий, с мраморно-белой кожей. Все в нем было квадратное: пальцы, лодыжки, ступни ног, шея. Череп кубической формы, стенка на месте лба и пара светло-карих глаз, вкрученных по бокам широкого носа. Аккуратная бородка узкой полоской обрамляла идеально выбритые щеки. Он носил золотые очки "Рэй-бэн" с диоптриями и подкрашивал стриженные ежиком волосы в оттенок "красное дерево"