В конце пасхальной недели 1908 года в кабинет начальника сыскной части в Москве явился пожилой перепуганный человек, по виду мелкий купец, и, заикаясь от волнения, поведал следующее.

Им с женой пришла посылка аж на три пуда весом. Послал ее, судя по письму, к которому была приложена багажная квитанция, сын из Пензы, уехавший туда погостить к невесте на Пасху. Чуть ли не всю ночь старики плохо спали, гадая, что же может быть в посылке: платки пуховые, фрукты, стерлядь сурская?.. А наутро, наскоро напившись чаю, отправились на Рязанский вокзал и доставили домой тяжеленный, обшитый рогожей ящик. Подумали: если стерлядь, то уже подпортилась – странный дух шел от ящика. Дальнейшее бедняга описывал так:

«Запустил я сбоку руку вглубь, нащупал какой-то предмет и вытаскиваю. Мать честная! Святые Угодники! Я даже икнул, а супруга грохнулась на пол. Я держал за пятку кусок человеческой ноги, обрубленной по колено!.. Осмотрели мы, господин начальник, посылочку вдоль и поперек. Ничего, можно сказать, суприз! Человечье тело, разрубленное на четыре части, и промеж ног голова всунута. По всем видимостям, труп молодой девицы, можно сказать, девочки. Заметно это по телосложению трупа, опять же на голове длинная коса и в нее вплетена лента. Вот, извольте получить».

Тут стоит рассказать о человеке, который сидел за столом перед сдрейфившим купцом Плошкиным. Зная его, можно было почти не сомневаться в успехе следствия, ибо это был «самый главный сыщик России» Аркадий Францевич Кошко.

Он родился в 1867 году в Минской губернии. Окончив Казанское пехотное училище, служил в армии. Однако истинное свое призвание обрел в криминалистике. Выйдя в отставку, служил в полиции Риги, Царского Села, Петербурга, Москвы. В 1913 году международный съезд криминалистов, состоявшийся в Швейцарии, признал деятельность московского сыскного отделения и его начальника лучшей в мире.

С помощью экспертизы Кошко быстро установил, что труп из посылки принадлежит девочке примерно четырнадцати лет, убитой ударом колющего предмета в сердце около двух суток назад. А сличение почерков сына купца и того, которым было написано письмо, определило, что они явно не совпадают. Ввиду необычности дела, Кошко лично выехал в Пензу.

В местном сыскном отделении сразу выяснилось, что три дня назад поступило заявление о пропаже 14-летней девочки, дочери продавщицы казенной винной лавки Ефимовой. Исчезнувшая Маша служила ученицей у портнихи Знаменской. Затем последовала тягостная сцена опознания матерью ленточки, найденной на трупе, и «раскрытие страшной правды».

Счастливый жених, сын купца, как и предполагалось, оказался ни при чем. Кошко приступил к разработке версии, касавшейся портнихи, которая, как выяснилось, имела темное прошлое и обширные знакомства с подозрительными личностями.

Надо сказать, что в своей работе сыщик широко использовал так называемых «агентов», засылаемых в «стан врага». Этим приемом он позже воспользуется и в данном случае, а для начала посетил ателье Знаменской сам, для чего, не чураясь театральных эффектов, подкрасил нос в красный цвет, оделся в отрепья босяка и принял всклокоченный вид бродячего торговца портновской мелочью: пуговицами, крючками, лентами и т. п.

Войдя через кухню в квартиру Знаменской, псевдоторговец обнаружил там трех обедающих девиц – двух 14-летних и одну постарше, лет семнадцати. А дожидаясь вызванную хозяйку, уловил из разговоров о пропавшей Мане и то, что кроме как «жабой» ученицы свою благодетельницу не называют. Все это, как и последующий разговор с хозяйкой, убедил Кошко, что силы поиска следует направить именно в этом направлении.

Тут-то и вступили в дело его агенты. Сыщик так описывает их:

«Я телеграфировал в Москву моему помощнику, предлагая ему командировать в Пензу агентов Сергеева и Тихомирову. Эти агенты были не только весьма способными людьми, но и обладали особыми качествами, пригодными для данного случая: Сергеев был мужчиной лет пятидесяти, с несколько помятым лицом, монтеристого вида из прокутившихся кавалеристов. Я пользовался услугами Тихомировой в тех случаях, когда по ходу дела мне требовался тип барыни. Она обладала красивыми манерами, недурно говорила по-французски и английски, со вкусом одевалась».

Под видом богатой супружеской четы агенты посетили ателье портнихи. Пока «жена» занималась со Знаменской обсуждением фасона платья, «муж» вел себя весьма вальяжно и активно перемигивался с молоденькими ученицами, на прощание потрепав одну из них по щечке, что не ускользнуло от внимания хозяйки.

Когда впоследствии Сергеев пришел один за заказом, состоялся его разговор со Знаменской, из которого той стало ясно, что приехавший в Пензу из имения богатый помещик, до черта уставший от семейной жизни, отправил домой супругу, но таскаться по кабакам и шантанам не желает, а скоротать вечерок в окружении «молоденьких помпонов» весьма не прочь. В итоге сговорились, что жуир посетит портниху послезавтра вечером.

В установленный день «помещик» с корзиной, набитой всякими вкусностями, пожаловал к Знаменской, где, кроме трех учениц, его дожидались еще две хорошенькие пятнадцатилетние гимназистки. То есть шитье, как и предполагалось, было не главным заработком портнихи, а под вывеской ателье скрывался, по сути, небольшой публичный дом.

Подобные подпольные «мини-дома», особенно те, где «работали» малолетки, не были большой редкостью в России начала ХХ века. В Петербурге этот «бизнес» пышно расцвел в 1910-е годы и особенно с началом Первой мировой войны, когда взрослые проститутки потянулись к западным границам за армией, а на трудовом посту их сменили малолетки.

Несмотря на богатый выбор, «заказчик» оказался весьма привередливым. Всех предложенных девиц он забраковал – «и водку-то они хлещут, и подмазаны изрядно», и сделал портнихе-притонодержательнице «спецзаказ»: «Найдите вы мне, Марья Ивановна, этакую блондиночку лет пятнадцати, с фарфоровым личиком, льняными волосиками, точеными ручками и ножками, с большими синими глазами и чтобы в них была постоянная жемчужная слеза».

Портниха не удивляется ничему – она и не с таким сталкивалась: «Вот месяца два назад пристал ко мне эдакий ядовитый слюнявый старикашка: достань да достань ему хроменькую, да еще со стоном… пусть себе хромает и стонет, хромает и стонет».