— Что же это он так?..

— Заговорились мы с ним.

Может, и обойдется у нас одной разведкой? За это, правда, судья прекращает схватку, но мы-то с Маргаритой Сергеевной, в конце концов, не на ринге!

— Молодость, конечно.

— Да. — Неужели наступил перелом в ходе поединка?

— Чем же, простите, вам понравился мой сын? — Подруга-соперница, как я поняла, изменила манеру боя.

И я тоже:

— Красивый он парень, умный и работает, кажется, с душой…

— Я рада, Анна, что вы успели разглядеть все это в Игоре! — Благополучно пережив сокрушительное столкновение, бросившее обоих боксеров на ринг, они затем, поднявшись, обмениваются, как правило, милыми улыбками: извини, дескать, дружок, но главное еще впереди!

— Уверена, что в науке он пойдет очень далеко!

— И не только в науке, поверьте: мы с мужем сделали все, чтобы вырастить Игоря… — здесь она пережила некоторое затруднение, подыскивая наиболее точную и одновременно обтекаемую формулировку, а я вежливо ждала, всем своим видом подтверждая согласие с ней — человеком, способным надежно прожить свою жизнь!

— Он прекрасно воспитан, Маргарита Сергеевна! — честно ответила я.

Эта часть нашего разговора походила, вероятно, на встречу вождей краснокожих, дружески посасывающих поочередно одну трубку мира.

— Вы надеетесь, вероятно, и дальше встречаться с ним? — Тон вопроса был самым интимным, но я тут же предосторожности ради снова надвинула забрало на лицо; вот не картонное ли только оно у меня, как у театрального Дон-Кихота?..

— Что касается меня, я бы очень хотела этого! — вырвалось у меня.

Маргарита Сергеевна помолчала, а у меня даже сердце кольнуло, когда я поняла: вот именно поэтому-то она и прибежала сегодня ко мне! И ни разу в жизни она не меняла свои латы из старинной дамасской стали на картонные, как у Дон-Кихота!..

— Простите, Анна, но я буду с вами откровенна… — Сквозь глухое забрало голос Маргариты Сергеевны даже звучал отчужденно, как из-за стены. — Вы девушка разумная и понимаете, надеюсь, что в жизни есть вещи, которые нельзя утаивать…

Бедняга ты, кролик, бедняга!..

— Совершенно согласна с вами, — четко выговорил кто-то моим голосом.

— Поэтому я и пришла сегодня к вам. Советую вам, как старшая и по-дружески: не усложняйте свою жизнь, не обманывайтесь. Для вас же будет лучше, если вы не нафантазируете себе лишнего по… по поводу Игоря. Надеюсь, вы поняли меня?

— Трудно мне это будет, — сокрушенно вздохнул Иванушка-дурачок моим голосом; для справки: мы с ним близнецы и постоянно прописаны вместе.

— Не сомневаюсь. — Ее латы звенели по-стальному. — Но поймите и меня, Анна! Игорь еще молод, он совершенно не знает жизни, он может увлечься вами, и к чему это приведет? А ведь уже через год у него кончается срок аспирантуры, через год диссертация должна быть представлена к защите!.. Вы поможете мне, Анна? Я прошу вас как мать, наконец!

— Простите, Маргарита Сергеевна, — все недоумевал Иванушка-дурачок. — В чем же должна выражаться моя помощь?

— Неужели вы не понимаете?

— Нет, — невинно отвечал он же.

Стороны помолчали.

— Я, конечно, понимаю: вы из скороспелых…

— Модный сорт, — оправдывался Иванушка. — Акселерацией называется.

Напряжение нарастало.

— Не хочу и не могу скрывать от вас: я поговорила сегодня утром с сыном, и он, кажется, все понял.

— Игорь — человек умный, — согласно подтвердил мой братец-близнец.

— Неужели вы не понимаете, простите, что вы просто не пара Игорю?! — Разогнав коня, моя подруга-соперница ударила копьем меня в грудь, но мои картонные латы, как ни странно, выдержали это сокрушительное нападение.

Не знаю, откуда у меня взялись силы, чтобы заставить себя замолчать и этим хоть в какой-то степени уберечь собственное достоинство. Я ожидала следующего удара, только в груди у меня стыдно и трусливо тряслось… Дарья Тихоновна приоткрыла неслышно двери, заглянула в щелку испуганно, тотчас закрыла их: тоже была кроликом!

— Придется нам с мужем сделать все выводы! — И Маргарита Сергеевна ушла по-английски, то есть не прощаясь.

Я прослушала еще, как наотмашь захлопнулась входная дверь квартиры, машинально отметила, что выдержала она, как и я, — не сломалась и с петель не сорвалась, — потом легла щекой на стол и стала реветь… Смутно даже помню, как появилась наконец-то Дарья Тихоновна, мой секундант, присела рядом, обняла меня, начала утешать… Или уж выполнила она все-таки свои обязанности, хоть и после боя, или мой собственный характер меня выручил, только я довольно быстро оправилась и подняла голову, спросила, глядя ей в глаза:

— Что же дальше-то будет?

— Может, в сторону отойдешь все-таки?

— Ха-ха! — сказала я.

На работе в тот день я сделала две ошибки. Мы монтировали якорно-швартовный шпиль — работа эта и ответственная, и тяжелая, — на полную установку его уходит две недели. Палубные стаканы уже стояли на фундаменте, и редуктор был уже отцентрован, а в тот вечер наша бригада должна была сначала зафиксировать палубные стаканы от возможных перемещений, потом погрузить цепную звездочку с баллером через палубный стакан, еще после — надеть баллер и пропустить его через шестерню редуктора до упора в пятку.

Вечер был по-осеннему темным, шел дождь и дул пронзительный ветер, от него мерзли щеки и нос. Палуба была залита ярким, как в танцзале, светом огромных ламп; и весь завод на темном фоне неба расчерчен вдоль и поперек извилистыми цепочками огней, ослепительно белыми вспышками сварки; гладь воды была черной, как нефть, на ней маслянистыми пятнами лежал свет, и вода казалась густой и тяжелой; а горизонт был окаймлен гирляндами ламп причалов морского торгового порта, ярко освещенными решетчатыми стрелами подъемных кранов, празднично высвеченными силуэтами судов вдоль них… И шум дождя был почти не слышен сквозь обычный рабочий гул завода, только чувствовался он, когда шуршал по защитной, как у мотоциклистов, каске да брезенту робы. Я люблю работать и в такую вот погоду, необычность обстановки даже как-то подбадривает меня. Даже и в мороз я люблю работать, когда разогреваешься как следует, а солнце ярко-ярко сверкает на ослепительно белом снегу и остренькие иголочки холода покалывают щеки…

А в тот вечер пронизывающий ветер и темнота, непрерывно идущий дождь — его обжигающе холодные струи будто секли лицо — как-то угнетающе действовали на меня. Я машинально видела, конечно, как часто и зорко поглядывает на меня Степан Терентьевич, не то вопросительно, не то настороженно. И длинный Пат не ухмылялся уже привычно-насмешливо, а глаза его неожиданно утеряли свою буравчиковую пронзительность. Черноглазый Валерий, подбористо-ловкий даже в робе, отводил от меня взгляд, а Леша молчал растерянно, в его больших голубых глазах — длинные ресницы намокли, потемнели и утеряли свою золотистость, смешно, как у ребенка, слипались — был чуть ли не испуг.

И вот при закреплении стакана на фундаменте я вдруг увидела, как Маргарита Сергеевна говорит мне: «Вы из скороспелых…» Только сейчас уже мысленно разглядела, что на верхней губе ее едва заметная чернота, будто от тщательно выбритых усов. Каким из способов, интересно, в косметическом кабинете истребляют усы на лице женщин? Задумалась — и миллиметра на два сдвинула в сторону стакан… Мои мужчины будто замерли на секунду, удивленно глядя на меня; я поняла, поспешно нагнулась, пряча лицо, исправляя ошибку.

А когда мы уже перед обедом опускали цепную звездочку с баллером — их вес сто двадцать килограммов — через палубный стакан, я, как ни сдерживалась до этого, все-таки снова увидела: Маргарита Сергеевна нестерпимо язвительно и с унижающей меня снисходительностью говорит: «Неужели вы не понимаете, простите, что вы просто не пара Игорю?!» Задохнулась, перестала видеть, и от мгновенной смертельной усталости у меня чуть разжались руки… В тот же миг я успела понять, что баллер со звездочкой, неудержимо скользнув сейчас вниз, вдребезги расшибут и роликоподшипник, и пяточный упор редуктора! Понимала это, но двинуться не могла, не подчинялись мне окаменевшие руки, потому что горькая обреченность по-прежнему охватывала всю меня… Только мельком и все как посторонняя увидела: залитое дождем лицо Леши побагровело вдруг до синевы от напряжения, он один удерживал всю тяжесть! И тотчас Степан Терентьевич, легко отодвинув меня плечом и протиснувшись, ухватился руками за колонну баллера, а тут и Валерий, и Пат… А я всю эту длинную-предлинную секунду стояла как посторонняя и просто смотрела на них.