Оставив судью Ди у входа в Журавлиную беседку, Ма Жун, весело насвистывая, зашагал прочь. Вскоре он выбрался на главную и наиболее оживленную улицу Райского острова. Вдоль нее на одинаковом расстоянии друг от друга выстроились покрытые цветной штукатуркой арки. Повсюду сновали толпы людей. Желающие испытать судьбу и уже испытавшие ее локтями прокладывали себе дорогу в игорные заведения или с не меньшим трудом выбирались оттуда. Продавцам сластей и лапши, дабы привлечь покупателей, приходилось кричать во все горло, иначе их бы никто не услышал. В те редкие мгновения, когда гам чуть-чуть стихал, можно было уловить звяканье медных монет, встряхиваемых в деревянных плошках крепкими молодыми людьми, подвое стоявшими у входа в игорные заведения. Они трясли эти плошки ночи напролет, так как считалось, что эвон денег приманивает удачу и, что не менее важно, – посетителей.

Ма Жун остановился перед высоким деревянным помостом, возведенным у входа в самый большой игорный зал и сплошь заставленным подносами и вазами с засахаренными фруктами и прочими сластями. Над помостом возвышались деревянные ящики, где рядами лежали похожие на игрушки поделки из бумаги – домики, колесницы, джонки, самая разнообразная мебель и стопки одежды, опять-таки сделанной из бумаги. Эти деревянные тумбы являли собой жертвенники. Последние во множестве ставились повсюду в начале седьмого месяца в честь усопших, чьи души пребывали среди живых во время Праздника мертвых. Они могли отведать приготовленной для них пищи и выбрать кто-нибудь полезное среди бумажных вещиц или платья. На тридцатый день седьмого месяца, в день окончания

Праздника мертвых, остатки еды раздавали беднякам, а жертвенники и бумажные поделки сжигали, и они, дымом возносясь к небу, переходили в Иной мир. Праздник мертвых напоминал людям, что смерть не есть нечто окончательное и бесповоротное, поскольку ежегодно в определенное время усопшие возвращались на землю и несколько недель проводили среди тех, кто им дорог.

Ма Жун осмотрел жертвенник и, ухмыльнувшись, тихонько пробормотал себе под нос:

– Дух дядюшки Пэна вряд ли будет здесь витать. Он не очень-то любил сладкое, зато обожал ставить денежки на кон. Надо думать, старику везло, раз он оставил мне в наследство эти два золотых слитка! Не сомневаюсь, что дядина душа сейчас где-нибудь рядом с игорными столами. Пожалуй, и я туда загляну – вдруг дядюшка подсобит племяннику добрым советом!

Ма Жун, уплатив десять медных монет, вошел в игорный зал и с любопытством оглядел плотную толпу вокруг большого стола, установленного посередине. Здесь шла самая простая и распространенная игра. Заключалась она в том, что посетитель, поставив на кон несколько медных монет, должен был угадать, под какой из перевернутых плошек для риса работник игорного дома спрятал его ставку. Немного понаблюдав за происходящим, Ма Жун стал проталкиваться к лестнице в глубине зала.

Наверху оказалась большая комната с двенадцатью круглыми столами поменьше, и за каждым из них сидело по шесть посетителей.

Здесь играли в карты и в кости. Все игроки были хорошо одеты, а двое, судя по знакам, украшавшим их шапочки, состояли на государственной службе. На дальней стене висела красная табличка с большой черной надписью: «Выигрыш и проигрыш немедленно выплачиваются звонкой монетой».

Пока Ма Жун раздумывал, какой выбрать стол, к нему бесшумно подобрался маленький горбун в чистом синем платье. Взъерошенные седые волосы на его непокрытой голове торчали во все стороны. Глядя на возвышающуюся над ним мощную фигуру Ма Жуна, старик пронзительным голосом проскрипел:

– Если хочешь играть, сначала покажи, сколько у тебя денег.

– А ты-то здесь при чем? – огрызнулся Ма Жун.

– При всем, – прогромыхал у него за спиной густой бас.

Обернувшись, Ма Жун увидел настоящую громадину. Ростом помощник судьи не уступал незнакомцу, но тот был гораздо массивнее: непомерно широкая грудь походила на бочку, огромная голова, казалось, росла прямо из необъятных плеч, а грудные мышцы так и бугрились под халатом. Гигант внимательно оглядел Ма Жуна круглыми, чуть навыкате глазами.

– А ты кто такой? – удивленно спросил Ма Жун.

– Я Краб, – ответил великан устало. —А моего собрата зовут Креветкой. К вашим услугам.

– А нет ли у вас приятеля по имени Соль?

– Нет. А что?

– Жаль, я мог бы швырнуть всех троих в кипящую воду и приготовить себе еду, – презрительно бросил Ма Жун.

– Похоже, он шутит, – грустно сказал Краб горбуну. – А когда гости шутят, я должен смеяться.

Но Креветка не обратил внимания на его слова.

– Вы что, не умеете читать? – заскрежетал он, выставив вперед длинный острый носи в упор глядя на помощника судьи. – Вон там написано, что посетители должны рассчитываться звонкой монетой. И во избежание неприятностей новичкам следует показывать, сколько они могут поставить.

– Ну, это еще можно понять, – неохотно признал Ма Жун. – Вы оба тут работаете?

– Мы с Креветкой приглядываем, чтобы все было в порядке, – спокойно пояснил Краб. – А нанял нас господин Фэн Дай.

Ма Жун еще раз пристально оглядел странную пару, затем наклонился и, достав из сапога документ, протянул его Крабу:

– Я помощник господина Ди, правителя уезда Пуян. Он сейчас временно заменяет здесь судью Ло. Мне бы хотелось поговорить с вами в более спокойной обстановке.

Краб и Креветка тщательно изучили документ, и гигант вернул его Ма Жуну.

– Надо промочить горло, – со вздохом пробормотал он. – Давайте устроимся на террасе, господин Ма, выпьем и поедим. За счет заведения, разумеется.

Трое мужчин сели в углу так, чтобы Краб мог наблюдать за игроками в зале. Вскоре слуга принес большой поднос с горой жареного риса и тремя оловянными чашами вина.

После обычных расспросов, диктуемых правилами вежливости, помощник судьи выяснил, что Краб и Креветка всю жизнь провели на Райском острове. Краб – опытный боец и достиг восьмой ступени мастерства в боевых искусствах. Вскоре они с Ма Жуном увлеченно обсуждали достоинства разных ударов и захватов. Маленький горбун не принимал участия в этом разговоре посвященных и все свое внимание сосредоточил на рисе, поглощая его с поразительной быстротой. Когда на подносе ничего не осталось, Ма Жун отхлебнул большой глоток вина и, откинувшись на спинку стула, с удовлетворением погладил себя по животу.