И адмирал, в котором заговорил лихой моряк, входивший бывало под парусами и не на такие тесные рейды, едва удержался, чтоб не крикнуть рулевым: "право, больше право!" Но, не желая конфузить капитана и вмешиваться в его распоряжения до последнего момента, он нервно и торопливо приблизился к нему, чтоб передать это приказание.

Но в ту же секунду капитан сам крикнул рулевым, и "Грозный" благополучно прошел под носом "француза". А капитан нагло взглянул на адмирала, словно бы понимая, зачем он подошел, и словно бы говоря этим взглядом, что и он умеет управлять судном не хуже его.

Через четверть часа крейсер уже шел полным ходом в открытое море.

Ветер был легкий, брамсельный.

Адмирал приказал остановить машину, поставить все паруса и лечь в бейдевинд.

- Марсовые к вантам! По марсам и салингам! - командовал старший офицер, надеясь, что постановка парусов загладит "позорную" съемку с якоря.

И, когда марсовые довольно бойко добежали до марсов, радуя его сердце, весело крикнул:

- По реям!..

Адмирал поглядывал наверх, как разбежались по реям матросы и стали развязывать закрепленные марсели.

- Отдавай. Грот и фок садить. Кливера поставить! Пошел брасы!

Весь этот маневр постановки парусов был выполнен недурно. Не прошло и пяти минут, как крейсер с обрасопленными реями сверху и донизу покрылся парусами и, словно гигантская птица с белоснежными крыльями, чуть-чуть накренившись, тихо пошел, подгоняемый легким ветерком.

На серьезном лице адмирала скользнула улыбка одобрения. "Недурно", казалось, говорила она.

И он сказал, обращаясь к капитану, но нарочно громко, чтобы слышал старший офицер:

- Паруса поставлены недурно.

И сам в эту минуту вспомнил, как у него, бывало, на "Могучем" лихо ставили паруса. И не в пять минут, а в три. Ну, да то было прежде. А теперь и за это нужно хвалить.

- Ну-с, теперь попросите мичмана Иртеньева сделать поворот оверштаг.

Позвали мичмана-дантиста на мостик, и капитан приказал ему делать поворот.

Никак не ожидавший такого экзамена и к тому же не твердо знавший, как командовать, он сконфузился и нерешительным, дрожащим голосом крикнул:

- По местам стоять. К повороту!

Но затем сбивался и путал командные слова так, что старший офицер должен был ему подсказывать.

Когда поворот был окончен, адмирал подозвал мичмана к себе и сказал:

- Бить матросов вы выучились, а сделать поворота не выучились. Стыдно, господин Иртеньев.

И, когда сконфуженный мичман ушел, адмирал велел вызвать другого мичмана. У этого дело пошло лучше, но все-таки неважно. И еще двое мичманов видимо плохо умели командовать.

- Не мешало бы практиковать молодых офицеров, Они у вас ничего не знают! заметил адмирал капитану и приказал менять марселя.

"Ох", - вздохнул старший офицер, снова командуя авралом и не надеясь, что эта работа будет сделана хорошо, так как на парусных ученьях у них никогда не меняли марселей, хотя он и не раз предлагал об этом капитану.

И действительно, вышла путаница и большая заминка. Видно было, что люди плохо знали, что им делать. Прошло с добрых двадцать пять минут, пока, наконец, не переменили марселей.

И опять адмирал сказал капитану:

- Кажется, у вас никогда не меняли марселей?

- Не меняли.

- Это и видно. Потрудитесь обратить больше внимания на парусные ученья. Нынче ими пренебрегают, а они необходимы.

После часового отдыха команде, снова все были вызваны наверх и опять начались разные учения. Пробили пожарную тревогу, потом опускали мину и, наконец, пробили боевую тревогу и сделали артиллерийское ученье.

Адмирал все внимательно наблюдал, задавал вопросы комендорам и молодым офицерам и все время держал капитана в озлобленно-нервном напряжении. Капитан и сам видел да и читал на лице адмирала - очень много прорех в своем командовании. Да и не ожидал он, признаться, такого смотра. То ли дело прежний начальник эскадры! В полчаса смотр окончит, а этот...

Наконец, в пятом часу вечера крейсер вернулся в Пирей и стал на якорь. "Слава богу, все кончено теперь!" - радостно думал капитан, не догадываясь, что самое нерадостное для него еще впереди.

- Команду во фронт! - скомандовал старший офицер.

Все матросы выстроились наверху, и офицеров попросили удалиться, как обыкновенно делается при опросе претензий.

Адмирал, в сопровождении флаг-капитана, приблизился к фронту и, став посередине, спросил:

- Есть ли у кого претензии? У кого есть, выходи.

Во фронте царило гробовое молчание. Никто не выходил.

- Ни у кого нет претензий? - довольным голосом повторил адмирал.

Но в эту самую минуту с конца фронта вышел матрос и направился к адмиралу. Он остановился, не доходя шагов десяти до адмирала, и взволнованным голосом произнес:

- У меня есть претензия, ваше превосходительство!

- В чем она? - спросил, хмурясь, адмирал.

- Беззаконно наказан пятьюдесятью ударами розог по приказанию капитана, не бывши в разряде штрафованных, - говорил молодой, совсем побледневший матрос, глядя прямо в лицо адмирала.

- А теперь ты штрафованный?

- Точно так, ваше превосходительство.

- Как твоя фамилия?

- Чижов, ваше превосходительство.

- Хорошо. Я разберу твое дело. Ступай.

- Дозвольте перевестись на другое судно, ваше превосходительство!

- Посмотрю... Больше ни у кого нет претензий, ребята?

Никто больше не выходил.

- Что, пришел за мной катер? - спросил адмирал, возвращаясь назад, у вахтенного офицера.

- У борта, ваше превосходительство.

- Попросите капитана и господ офицеров.

- Есть!

Снова вызвали караул и фалгребных. Только что разошедшиеся матросы опять были поставлены во фронт, и офицеры выстроились на шканцах.

Адмирал отвел капитана в сторону и тихо проговорил:

- К крайнему моему сожалению, на вас, Аркадий Дмитрич, заявлена претензия, и я, по долгу службы, должен дать ей законный ход и сообщить высшему начальству.

- Какая претензия, ваше превосходительство?

- Матрос Чижов заявил, что вы его приказали наказать розгами, не имея на то по закону права. Он не был тогда штрафованным. Это правда?

- Совершенная правда, ваше превосходительство... Но этот Чижов такая каналья...

Адмирал двинулся и, направляясь к офицерам и снова останавливаясь, продолжал:

- О сегодняшнем смотре я отдам подробный приказ по эскадре. Крейсер вообще в должном порядке, за что считаю приятной обязанностью благодарить вас и старшего офицера, - обратился адмирал к Андрею Петровичу. - Но парусное обучение слабо и многое требует настойчивого внимания. Надеюсь также, что собственноручная расправа, которую позволил себе мичман Иртеньев, единичное явление и впредь ничего подобного не повторится... Надеюсь, господа! обратился адмирал к офицерам и сделал общий поклон. - До свидания.

Адмирал прошел по фронту и благодарил команду за усердную работу.

- Рады стараться, ваше превосходительство! - гаркнули в ответ матросы.

Адмирал пожал руку капитану и старшему офицеру и спустился в катер, приказав немедленно отослать матроса Чижова на "Гремящий".

Почти все офицеры облегченно вздохнули, когда адмирал уехал.

- Ну, и пила этот адмирал! Тоже новые порядки заводит... А капитану-то как попало!.. - говорили в кают-компании сконфуженные мичмана.

- И под суд попадет!.. - заметил весело Скворцов.

- Это за Чижова-то? Дудки! И не такие претензии бывали и - ничего себе... Сделают разве замечание - вот и всего! - проговорил ревизор. - И, наконец, у нашего капитана связи... А Тырков - педант и формалист... Это тоже все знают.

К вечеру половина офицеров уехала в Афины. А капитан долго сидел у себя в каюте и писал в Петербург письма, которые, он надеялся, парализуют сообщение адмирала.

Не обратят же в самом деле серьезного внимания на то, что он выпорол мерзавца-матроса, не догадавшись прежде перевести его в разряд штрафованных.