– Ого, да вы моряк? – удивилась она, увидев его флотский бушлат и полосы тельняшки за распахнутым воротом.

– Да, я разведчик Черноморского флота!

– Я догадывалась! – воскликнула Лида. – Ведь я сама разведчица. Давно ищу своих, и вот наконец! Морозов поспешил предупредить:

– Я тебе верю, но знай: обманешь – не жить тебе. От нас не уйдёшь.

– Верьте мне! – с жаром сказала Лида. – Я сейчас никакими документами не могу доказать вам, что я не обманываю вас, но верьте мне!…

Лида рассказала, что её радиостанция испортилась и поэтому она не смогла связываться с Большой землёй. Но она продолжала собирать сведения о силах противника, пользуясь тем, что с молоденькой белокурой актрисой не прочь были поболтать немецкие офицеры. Она надеялась, что добытые ею сведения передаст своим, когда наконец найдёт кого-либо из них.

Договорились о том, что через несколько дней Лида, собрав все, какие сможет, данные о противнике в Ялте, запишет их и бумагу положит в условленное место. Походив вместе с нею по лесу, Морозов выбрал дупло старого дуба.

К дуплу Морозов с товарищами пришёл не в назначенный день, а позже, ночью. Хотя он и верил Лиде, но всё же на всякий случай решил принять меры предосторожности: а вдруг возле дуба вражеская засада?

Нет, Лида не обманула. В дупле Морозов обнаружил целую тетрадь. Он просмотрел её тут же в лесу, при свете фонарика, накрывшись бушлатом. В тетради он увидел аккуратно вычерченные схемы расстановки зенитных батарей в районе Ялты, противодесантной обороны побережья и даже сведения о минных полях в море близ Ялтинского порта и о проходах в них.

Все сведения, добытые Лидой, были немедленно переданы на Большую землю. Дупло старого дуба и потом служило «почтовым ящиком».

Следившие не только за портами южного берега, но и за дорогами к ним разведчики установили, что по шоссе из Симферополя в Ялту немцы на автомашинах начали спешно перебрасывать какие-то части. Чтобы это могло означать? Собираются ли они грузить эти войска на суда и переправлять их морем куда-нибудь на другой участок фронта или укрепляют оборону побережья на случай нашего десанта? Что это за части? Откуда они сняты? Все эти сведения были важны для командования: ведь скоро должны начаться бои за освобождение Крыма.

Требовалось взять «языка».

Разведчики уже брали «языков» в Ялте, в Балаклаве, в прибрежных посёлках и на дорогах. Но все эти пленные были из местных гарнизонов. А теперь требовался такой, который мог бы дать сведения о новых частях, перебрасываемых к побережью.

Решили брать «языка» на шоссе.

…Ещё с ночи Калганов с девятью разведчиками засел в кустарнике, по-зимнему обнажённом, но достаточно густом, чтобы в нём можно было хорошо спрятаться. Эту позицию моряки выбрали на крутом склоне. Под ним, метрах в тридцати ниже, тянулась серая лента шоссе. С противоположной стороны, на таком же крутом косогоре, чернел кустарник, вплотную подступающий к дороге. Двух матросов Калганов послал занять позицию метрах в двухстах правее себя, двух других – на таком же расстоянии левее.

Затаясь, разведчики ждали.

До рассвета шоссе оставалось безлюдным: ночью гитлеровцы опасались партизан. Но утром оно ожило. Нарушая тишину леса утробным урчанием моторов, каждые несколько минут по асфальту со стороны Симферополя пробегали грузовики с каким-то грузом. Сидевшие наверху гитлеровцы насторожённо поглядывали по сторонам.

Калганов выжидал, когда покажется какая-нибудь легковая машина. И не просто легковая. Он хотел дождаться машины, сопровождаемой мотоциклистами. Это верный признак, что машина штабная и едет в ней какой-нибудь значительный офицер, от которого можно узнать многое.

Со стороны Симферополя промелькнули по шоссе уже две или три легковые машины, но ни одна не шла с эскортом. Вот из-за поворота показалась ещё одна – большая, открытая… Она всё ближе. Скоро пройдёт мимо засады… И эта без сопровождающих мотоциклистов! «Что ж, пропустим», – уже решил Калганов. Но всё же навёл на машину бинокль, разглядывая, кто в ней. «Ого!» – оживился он. Немец, сидевший рядом с шофёром, был явно офицером и, судя по чёрной фуражке, не простым, а эсэсовским.

– Геннадий! – негромко окликнул Калганов старшину второй статьи Чичило. – Давай! – Напомнил: – Только по мотору!

– Есть! – вполголоса отозвался Чичило и взял наизготовку карабин, стреляющий бесшумно.

Машина катила уже мимо засады.

Только находившиеся совсем рядом с Чичило услышали выстрел его «бесшумки», не более громкий, чем хлопок пробки, вылетевшей из бутылки.

Немцы в первые секунды не поняли, почему мотор их машины вдруг смолк. По инерции она прокатилась ещё несколько метров и встала. Хлопнула дверца, шофёр вылез и начал подымать капот мотора. Остальные – их было двое – продолжали сидеть на своих местах. Но офицер в чёрной фуражке обеспокоенно поглядывал по сторонам. Видимо, он успел заметить в кустах что-то подозрительное. Высоким, пронзительным голосом он выкрикнул какое-то слово и, взметнув полами плаща, выскочил, за ним второй. Они нырнули за низкий корпус машины, к ним присоединился шофёр.

Несколько секунд держалась напряжённая тишина. Разведчики выжидали. Но вот из-за машины, по кустам, щёлкнули один за другим два пистолетных выстрела, простучала сухая, короткая очередь немецкого автомата.

– По офицеру не стрелять! – напомнил Калганов и скомандовал: – Огонь!

Услышав эти первые выстрелы товарищей, матросы, сидевшие справа и слева от основной засады, перебежали, как было условлено, через шоссе и, зайдя гитлеровцам в тыл, ударили из автоматов.

Протрещало ещё несколько очередей с той и с другой стороны. Над верхним краем машины высунулись две дрожащие руки с растопыренными пальцами.

– Стоп! – скомандовал Калганов матросам.

Руки с растопыренными пальцами медленно подымались из-за машины. Следом за ними поднялась сбитая набок чёрная фуражка с эсэсовской эмблемой – черепом на околыше. Под фуражкой виднелось бледное, вытянувшееся лицо с остекленевшими глазами.

Разведчики подбежали к машине.

Офицер-эсэсовец, в длинном, обвисшем клеёнчатом плаще, стоял, подняв трясущиеся руки. Около заднего колеса лежал, разметав полы шинели по асфальту, солдат с эсэсовскими петлицами на воротнике. Шофёр сидел, привалившись спиной к передней дверце, зажимая рукой бок.

Подхватив офицера, разведчики быстро ушли в лес, В глухом овраге, уже далеко от шоссе, остановились. Калганов, довольно сносно владевший немецким языком, допросил пленного. Эсэсовец, по званию оберштурмфюрер, сообщил, что является штабным офицером полка войск СС, который перебрасывают из-под Перекопа на побережье. Их полк должен сменить румынскую часть: германское командование опасается высадки советского десанта на южный берег Крыма, а румын считает ненадёжными союзниками и не доверяет им оборону. Оберштурмфюрер сообщил и ряд других важных сведений о немецких войсках в Крыму. Через час шифрованная радиограмма, содержавшая эти сведения, уже была получена в далёком штабе флота.

С каждым днём всё сильнее пригревало солнце. На пригорках, на открытых местах уже сошёл непрочный крымский снег. Начинали набухать первые почки.

Ожидая нашего наступления, враг усиленно готовился оборонять Крым. В крымские порты шли всё новые и новые суда с войсками и вооружением: теперь только таким путём можно было перебросить всё это на полуостров, ещё осенью прошлого, сорок третьего года отрезанный с суши советскими войсками.

Но далеко не всем немецким транспортам удавалось благополучно войти в тот или иной южнобережный порт или выйти из него. С точностью обрушивались на его суда новые и новые удары с воздуха. На далёких аэродромах Кавказского побережья стояли всегда наготове два бомбардировочных полка авиации Черноморского флота. Как только штаб флота получал донесение от радистов отряда, самолёты вылетали бомбить обнаруженные разведчиками корабли.