Передо мной лежат фронтовые тетради и альбом с вырезками из военных газет, давно уже ставшие реликвиями.

Смотрю на них и вижу не листки тетрадей и газет, пожелтевших от времени, а объятые огнем военную дорогу, деревни и села Белгородщины и Украины, слышу не шелест страниц, а грохот боя: захлебывающиеся автоматные очереди, резкие выхлопы пушек, рев сотрясающих землю танков, пикирующих самолетов. Закрыв глаза, слышу в этом кромешном аду сражения стоны бойцов, предсмертные крики.

Та дорога была дальней и суровой. Сколько жизней она унесла, сколько отняла близких и дорогих нашему сердцу друзей и товарищей по оружию!

Тогда я, как и мои безусые сверстники, оказался свидетелем и участником грандиозного сражения, название которому – Курская дуга. В тот суровый 1943 год, 8 июля, по распоряжению Ставки Верховного Главнокомандования наша 5-я гвардейская армия перешла из резервного (Степного) фронта в Воронежский и заняла оборону на линии реки Псел.

Путь наш лежал на Прохоровку. 12 июля здесь и принял я свое боевое крещение. Не утихая, шесть дней длились бои. Гитлеровцам удалось вклиниться в глубь нашей обороны. Фашистская пехота, поддерживаемая лавиной танков и самоходных орудий, пыталась через Обоянь прорваться к Курску. Но фашисты просчитались. Стойко и мужественно сражались советские бойцы. Сдерживая натиск гитлеровцев, они наносили им смелые и беспощадные удары.

И вот наступил переломный момент. Войска Воронежского и Степного фронтов перешли в наступление. Преследуя противника, их ударная группировка к 24 июля 1943 года сосредоточилась севернее Белгорода и начала Белгородско-Харьковскую операцию. В течение пяти дней (с 3 по 7 августа) они окружили и уничтожили Томаровско-Борисовскую группировку врага.

В эти дни непрерывных схваток с гитлеровцами сбылась моя мечта – я стал разведчиком.

Потом я воевал в Румынии, Венгрии, Чехословакии и Австрии. Много раз мне и моим товарищам-разведчикам удавалось раскрывать замыслы врага, устраивать засады, совершать… А впрочем, об этом и расскажут мои фронтовые записки. В них – моя армейская юность, обыкновенная работа разведчиков, которых война не раз бросала на смерть и на подвиги.

Курская дуга…

Тянулась она на много километров от Белгорода, огибая Курск, до Орла.

Много дней шли бои, стонала русская земля. Горело все, что могло гореть, а бойцы наши стояли насмерть, своей дерзкой стойкостью изматывали силы врага.

Но всему бывает предел. Бои под Прохоровкой стихли. На нейтральной полосе все замерло. Жизнь продолжалась только в окопах.

Над степью иногда взлетают ракеты; Они льют злой мертвенный свет. Кажется, что все изуродованное боем движется на меня в струях горячего июльского воздуха.

Перед поиском разведчику полагается спать, но только какой же тут сон? В такую ночь хочется думать и вспоминать. Но выдать себя, показать, что делается у меня на душе, нельзя: неловко перед товарищами.

Я сижу у входа в блиндаж и вспоминаю. Вчера я получил письмо из далекого Казахстана. Сквозь написанные материнской рукой строчки я вижу залитые солнцем хлопковые поля, зеленые сады и седые вершины гор, сверкающие реки, людей – моих друзей, близких и – просто людей.

Мне не удалось ответить на письмо матери. Случилось так, что нас сразу с марша бросили в бой, а сейчас уже ночь. Ночь перед первым поиском.

Степь как будто затаилась, и небо опускается. Отсветы ракет ложатся на кромки туч, и сердце почему-то замирает. Падают первые тяжелые капли дождя.

Мысленно я все еще пишу ответное письмо матери, но в то же время думаю о другом: первый поиск и – дождь. Разве это возможно?

Кто-то останавливается рядом и кладет руку на мое плечо. Это старший нашей поисковой группы, сержант Юсупов, крепкий, красивый парень, молодой, но уже бывалый разведчик. Мы молчим и слушаем, как еще далеко в степи гудит дождь. Гул приближается, нарастает; нас хлещут струи воды, а Юсупов спокойно говорит:

– Время. Поехали.

Наша полуторка ушла в темноту. Фар, конечно, не зажигали. «Российский вездеход» несколько раз сползал со скользкой, разъезженной дороги в кювет. Хлюпая в грязи, мы подкладывали под колеса снопы необмолоченной пшеницы, а потом, надрываясь, выталкивали машину на дорогу, чтобы через сотню метров повторить все сначала.

Когда мы наконец добуксовали до штаба, дождь перестал. И нас сразу, не спрашивая документов, провели в штаб дивизии: здесь хорошо знали и Владимира Юсупова, и напористого, с мягкими серыми глазами и тихим голосом Николая Шолохова, и порывистого, атлетического сложения весельчака Ивана Федотова.

Меня в штабе не знали, но и я вошел вместе со всеми, все еще не веря, что вот так, сразу, попаду к самому большому в моем представлении начальнику. До этого я единственный раз в жизни встречался с командиром полка гвардии майором Билаоновым.

Случилось это так. Наш взвод автоматчиков бросили на левый фланг полка с задачей: на случай фланговой контратаки немцев встретить их внезапным огнем.

Окапываясь на первом в моей жизни поле боя, я, как учили меня в пехотном училище, не только ковырял сухую, прогорклую землю, но и все время наблюдал за окружающим.

Впереди стояли разбитые танки, пушки, чернели обгоревшие воронки среди уже скошенных хлебов. И вдруг мне показалось, что прямо на нас движется несколько снопов хлеба. Я не поверил себе и, смахнув нот, стал протирать глаза. Но снопы все-таки двигались.

Я доложил командиру отделения, тот – взводному. Офицер решил:

– Спокойно, не подавать вида, что заметили. Подпустим поближе – и залпом. Так и сделали.

– Залпом, пли!

Автоматы сработали без задержки. Немцы бросились врассыпную. Командир взвода приказал:

– Взвод, вперед! Взять пленного!

Пробегая мимо убитых и раненых, я заметил, что один из немцев не успел сбросить с себя сноп и ползет к чадящему, подожженному термитным снарядом танку. Я-бросился на немца, но все-таки подумал: ну вот, сейчас конец. Я маленького роста, а он – здоровенного. Но немец перепугался больше меня. Он сразу обмяк и даже не пытался сопротивляться. Даже помощь подоспевших товарищей не потребовалась.

После этого случая меня вызвал командир полка. Он, погладил щеточку черных усов и сказал:

– Хвалю за наблюдательность. Знаешь, кого взял?

– Никак нет!

– Вы напоролись на немецкую разведку, и ты взял доброго «языка». – Он немного помолчал и добавил: – Быть тебе разведчиком.

И вот я стою в штабе дивизии. Полковник Василевский командир дивизии, только что вернулся из корпуса. Накинув на плечи шинель, он прохаживался по комнате и курил. Начальник штаба и другие офицеры склонились. над картой, адъютант командира чистил плащ-накидку, телефонист сидел на снарядном ящике в углу и непрерывно продувал трубку.

Полковник взял стул от стола и подсел к нам. Это был плотный человек с седыми висками, добрыми запавшими глазами, к которым, густо сбегались морщинки. Василевский внимательно выслушал план предстоящего поиска, сделал несколько уточнений и, зная цену времени разведчика, суховато спросил:

– Значит, готовы действовать?

– Так точно! – за всех ответил сержант. Теперь, кажется, можно было бы и идти… Полковник поднялся. Вскочили и мы. Василевский стал поочередно, молча, пожимать всем руки. Когда остановился около меня, отрывисто спросил:

– Раньше в поиск ходили?

Я опять растерялся, замялся и, краснея, протянул:

– Нет.