— Вы что, стать моим психотерапевтом намылились? Так чтобы копаться в моих чувствах, надо заранее договариваться о сеансе, а не колотить в дверь, как безумная.

— Ну, а куда бы мог направиться этот Вомбат?

— Вы впускаете мошкару, — сказал Лассаль и захлопнул дверь.

Кардинал и Делорм поспешили к машине, мошкара облаком вилась вокруг. Делорм включила двигатель:

— Здорово ты поиграл мускулами с этим Снопом!

— С такими парнями, как он, надо как с собаками — пожестче.

— Поверю тебе на слово. Как бы там ни было, мне показалось, что викинги здорово злы на Вомбата.

— Возможно, поэтому они от него и избавились. — Кардинал поскреб укус на шее.

— Не чеши. Расчесывать — только хуже.

Уже на шоссе Делорм сказала:

— Знаешь, этот Лассаль выглядит очень прилично для байкера.

— Ну а мы очень прилично выглядим для копов.

Остаток пути они ехали молча. Тишину нарушали лишь вой ветра, скрип шин и странное повизгивание радиоприемника. Кардинал думал об утратившей память молодой женщине. Ее зеленые глаза глядели так искренне, и все в ней было таким милым, располагающим, что трудно было себе представить, что кто-то вознамерился ее убить. Но с другой стороны, кто может знать ее прошлое? Вдруг она и есть само зло, вдруг она порочна до мозга костей? Единственное, в чем он был точно уверен, что теперь, бездомная, потерявшая память, она совершенно одинока, и Кардиналу очень хотелось найти того, кто сотворил с ней это.

Кэтрин Кардинал вот уже несколько дней упаковывала свои фотокамеры и тут же вновь распаковывала их, проверяла объективы, батарейки и ставила все опять на место. Но когда рано утром под окнами засигналил нагруженный студенческими пожитками мини-фургон, у нее были еще не сложены футболки, не собраны туалетные принадлежности, а сама она рыскала под кроватью в поисках сменной обуви.

Кардинал открыл дверь. Стоявшей на крыльце женщине было под сорок: высокая, не очень красивая, но с умными глазами — черта, всегда привлекавшая Кардинала в женщинах.

— Я подумала, может быть, Кэтрин надо помочь?

— Нет, все в порядке. Она сейчас будет готова.

— Меня зовут Кристин Надо, — сказала женщина, протягивая ему руку для рукопожатия. — Я уже третий год работаю с вашей женой. Вы хоть знаете, какой она замечательный преподаватель?

— Слыхал об этом. Но все равно спасибо.

— Все с таким нетерпением ожидают этой поездки.

— Вот и хорошо. Кэтрин тоже ожидает ее с нетерпением.

Кристин Надо вернулась в машину ждать Кэтрин, которую Кардинал застал в спальне — она старалась застегнуть молнию на сумке. Лицо ее раскраснелось, она тяжело дышала.

Надо ли мне что-то сказать?

- Я жутко неорганизованная, — сказала Кэтрин, рассовывая по карманам мелочь и какие-то бумажки, в то время как Кардинал, подняв чемодан, тащил его в переднюю. — Могла бы уж как-то приспособиться.

— И вовсе ты не неорганизованная. Просто стараешься, чтобы весь твой инструментарий был в порядке.

— Больше проверять я ничего не буду, — сказала Кэтрин. — Это потребует от меня усилий, но больше проверять не буду.

На ней была куртка защитного цвета. Даже на Кэтрин она выглядела вполне безобразной, но зато имела массу карманов для пленки, запасных лампочек, батареек, ручек, наклеек и фильтров — бесчисленных мелочей, необходимых профессиональному фотографу.

— Ты лекарство взяла? — спросил Кардинал. Спросить было необходимо. Отпустить ее в поездку, не спросив, он не мог.

Повернувшись к нему спиной, Кэтрин накинула поверх куртки летнее пальто. Черное изящное пальто. Капюшон с красной подкладкой делал ее похожей на какого-то сказочного персонажа.

— Ты слышала меня, милая?

— Да, Джон, слышала. Да, я взяла лекарство. И спасибо, что напомнил мне, что я не способна даже перейти на другую сторону улицы без чьей-либо помощи.

— Ну да, не стоило мне ничего говорить.

— Я так радовалась этой поездке, так тебе обязательно надо было испортить мне настроение, да?

— Не обижайся, лапочка. Я тоже очень радуюсь за тебя. Просто ты должна была уж понять за все эти двадцать пять или я не знаю сколько лет, что я очень беспокойный. Всегда таким был и таким уж останусь. Повеселись там всласть, а я буду ждать твоего возвращения.

Кэтрин молча выволокла чемодан за дверь. Кардинал глядел, как она села в машину, и сердце его защемило.

Не надо было мне ничего говорить.

Он мыл в кухне посуду после завтрака, когда туда ворвалась Кэтрин. Остановилась в дверях, вздохнула.

— Ладно, — сказала она. — Прости меня. Я не хотела так по-свински себя вести. Просто иногда, очень редко, мне кажется, что я вполне нормальна. Что могу с легкостью делать все, что делают нормальные люди, и почему тогда обо мне надо беспокоиться? Очень тяжело вспоминать о болезни. И горько, когда тебе напоминают о ней.

— Прости, что я испортил тебе настроение, — сказал Кардинал. — А все привычка.

Приблизившись, Кэтрин встала на цыпочки и поцеловала его в щеку.

— Уж слишком ты беспокойный.

Спустя немного Кардинал и Делорм ехали в больницу Сент-Френсис. Теперь она так не называлась, но мысленно Кардинал называл ее по-старому: Сент-Френсис. Городская больница Алгонкин-Бей состояла из двух кирпичных корпусов, ранее бывших самостоятельными лечебными учреждениями, но потом власти провинции решили из соображений экономии объединить их в единое целое. Меньшее из зданий, бывшая больница Сент-Френсис, расположено на склоне холма, над алгонкинской Ecole Secondaire и грязными железнодорожными путями. Здесь и помещается психиатрическое отделение, где всякий раз пребывает не больше шести-семи пациентов — неудачливых самоубийц, наркоманов, ставших жертвами передозировки, и эмоционально неустойчивых подростков — в общем, больных, чье состояние признано временным или недостаточно серьезным для помещения их в настоящую психиатрическую лечебницу, ту самую, где пребывала Кэтрин после самых худших из своих срывов.

Кардинал и Делорм ехали навестить мисс Имярек, но Кардиналу трудно было сосредоточиться на мыслях о ней, в особенности теперь, когда здание больницы напоминало ему о Кэтрин.

Возможно, для беспокойства не было повода. Возможно, ее возбужденное состояние было лишь предвкушением увлекательной поездки. Ведь ее не заносило, она не делала широковещательных глобальных заявлений, не строила безумных нереальных планов. Возможно, она просто по-детски радовалась, что едет в большой город фотографировать. Для нормальной женщины это было бы нормально. Но не для Кэтрин.

Кардинал и Делорм поднялись в лифте на третий этаж в психиатрическое отделение. Они договорились о встрече с нейропсихологом, приглашенным для того, чтобы помочь восстановить память таинственной незнакомки. Штатного нейропсихолога в больнице не было, да и в городе был всего один такой специалист, временно приглашенный в Северный университет вести курс для медицинских сестер. Звали его доктор Гарт Пейли.

Вот это уж, что называется, неожиданность, решил Кардинал, когда доктор Пейли ему представился. Если бы самому Кардиналу пришлось обращаться к психиатру, он выбрал бы именно такого. Пейли был в джинсах и твидовом пиджаке — костюм, подходящий как для бара, так и для занятий в библиотеке. Хотя лет ему было не больше пятидесяти с небольшим, волосы его покрывала старческая седина, а подбородок украшала серебристая бородка. Темные брови нависали над глазами, что придавало его взгляду проницательность, если не цепкость. Он производил впечатление человека, который ухватит все на лету и даже раньше, чем вы успеете это сформулировать. Есть люди, чей вид как бы создан для их профессии. Кардинал и сам мечтал выглядеть именно так.

— Весьма признателен вам за предупреждение, что навестите мою мисс Имярек, — встретил их доктор Пейли. — Садитесь, пожалуйста.

Кабинет его был таким, каким бы мог быть кабинет в любом учреждении, — вечный компьютер, вечные металлические стеллажи, привинченные к стене. Неуютное это место совершенно не подходило доктору Пейли.