Однако проснувшись, Свет, как ни старался, не мог вспомнить из прошедшей ночи ничего страшного. Словно боги прикрыли его мозг покрывалом, защитив от не очищенных вовремя испражнений собственной души.

Впрочем, сегодня разбираться в причинах, почему ночь оказалась столь ясной и легкой, не очень-то и хотелось. Все равно Перун свое возьмет — не в минувшую ночь, так в следующую. От проклятия, преследующего волшебников, не убежишь. Дух Перуна выражается либо в половой жизни — у обычных мужчин, либо в повышении агрессивности, раздражении и злобе — у волшебников. Третьего не дано…

Интересно, чем платят за свой Талант колдуньи? Чем платила мать Ясна? Надо было бы поинтересоваться, но в те славные времена подобный вопрос у него и возникнуть не мог. А другие колдуньи слишком мелки, чтобы чародей Сморода обратил на них внимание. Но скорее всего — они платят страхом.

Привычно разминая в физкультурном зале заспавшиеся мышцы, Свет думал о том, что волхвы даже в проповедях своих все делают наполовину. Да убьем в себе Додолу, братья!.. А надо бы убить и Перуна. Вот только есть мнение, что без духа обоих супругов волшебник перестанет быть не только волшебником, но и человеком. Так что лучше возблагодарим Перуна за то, что он осеняет нас безудержным духом своим, и будем терпеть. За все в этой жизни нужно платить. И чем больше человеку дано, тем большую плату вынужден он отдавать богам за дарованные ему возможности.

К тому же, помимо переполненных злобой вечеров, существуют достаточно приятные дневные часы и совершенно прекрасные утренние. Такие, как сегодня… А кроме того, за овладение своим Талантом волшебник награждается не только приступами раздражения и злобы. Есть еще и звонкая монета, которой вынуждены расплачиваться с ним за работу обычные люди. Так что выгода очевидна — чем больше злобы, тем больше денег, тем лучше могут существовать те, кого Мокошь слишком рано заставила выбросить своего ребенка в бурные воды жизни. Впрочем, они-то как раз мало в чем виноваты. Разве лишь в том, что зачали да выпустили вас из материнского лона. Но и это они сделали не по своей воле, а потому что боги вложили в них дух Перуна и Додолы…

Спустившись к завтраку, Свет был в очередной раз удивлен поведением Забавы. От ее вчерашней вечерней ревности и следа не осталось. Впрочем, бабские выходки служанки интересовали его сегодня меньше, чем когда либо. Гораздо больше его интересовало, что дальше делать с гостьей.

Вера уже сидела за столом, тепло поприветствовала хозяина, поинтересовалась, как ему сегодня спалось.

Свет посмотрел с подозрением:

— Как ни странно, хорошо. У меня даже появилось сомнение… Может быть, вчера не столько я вас, сколько вы меня лечили?

Вера хитро улыбнулась:

— Взаимодействие больного и врача — всегда процесс обоюдный. Но лично я думаю, что всему причиной наша с вами вчерашняя прогулка… Свежий воздух!

Свет хмыкнул: если бы свежий воздух излечивал нас от духа Перуна, мы бы только тем и занимались, что гуляли. Впрочем, желания разбираться в существе этой проблемы у него не было никакого, да и само отсутствие этого желания его не очень волновало. Есть и поважнее дела!..

Ему вдруг пришло в голову, что он связался со своей гостьей только потому, что ему не хотелось прощупывать подозрительных паломников. Ведь проверять чужие мозги — это все равно что заглядывать в замочные скважины. Так же безопасно. И так же мерзко.

Вот эта мысль его удивила. Такая мысль не могла быть его мыслью. Это было то же самое, как если бы Великий князь по собственной воле решил уйти в волхвы. Выбор, конечно, возможный, но явно говорящий о душевном нездоровье выбирающего…

Впрочем, над этим ему размышлять тоже не хотелось. Ведь разобраться, почему данная конкретная мысль явилась в данную конкретную голову, — все равно что понять, почему служанка чародея влюбилась в своего хозяина. Если мысль приходит в голову, значит голова этой мысли чем-то сумела приглянуться. Даже если она, голова, кажется на первый взгляд дырявой…

Свет вдруг поймал себя на том, что думает уж совсем о полнейшей ерунде. Может, и у него в голове появилась дыра? Или…

Он с подозрением посмотрел на Веру.

С таким же успехом можно было подозревать в чем-то непотребном фонарный столб: Вера весело и беззаботно щебетала о чем-то с крутящейся рядом с ней Забавой. Словно две подружки. Или сестры…

— А сегодня мы пойдем с вами на прогулку? — спросила одна из сестер.

— Или я должна сначала заслужить этот небольшой подарок?

Забава хихикнула — она частенько позволяла себе хихикать по утрам, зная что хозяин пребывает в справном расположении духа.

И тут на Света обрушилось то, что пощадило его ночью.

Впрочем, он этого даже не понял. Он только успел заметить, как перекосилось в ужасе лицо Забавы. И провалился в непроглядную тьму.

Сквозь мрак до него донесся голос Веры:

— Не надо никакого доктора. В этих болезнях доктора — не помощники.

Свет шумно перевел дыхание. Он лежал навзничь, под затылком ощущалось что-то мягкое, а на глазах — теплое. Через некоторое время он разобрался, что мягкое — это ковер на полу трапезной, а теплое — ладони Веры.

— Теперь он справится сам. — Вера убрала ладони с его лица.

Свет пошевелился и сел. Свалившей его ярости не было и в помине. На сердце угнездились легкость и спокойствие. Он вспомнил выражение, которое слышал когда-то от какого-то киевлянина. «Словно Христос босиком по душе прошел…»

Он поднялся на ноги. Забава пыталась его поддержать, но он молча оттолкнул ее руку.

Вера уже снова сидела за столом, нацеливалась на чашку с чаем, и он очень был ей благодарен за отсутствие излишнего к нему внимания.

— Все в порядке, — сказал он, повернувшись к выскочившему из кухни Берендею. — Я как обычно жду вас в кабинете.

Поднимаясь по лестнице, он оглянулся. Забава смотрела на него с испугом и потрясающей душу жалостью. Вера смотрела не на него, а на Забаву. И это почему-то показалось ему совершенно нормальным.

Войдя в кабинет, он сказал себе вслух:

— Опять она вылечила вас своими руками. — И вдруг почувствовал от звуков своего голоса неслыханное удовольствие. Словно это не она его, а он вылечил ее от амнезии. Или вывел на чистую воду.

В отличие от Забавы Берендей вел себя как ни в чем ни бывало. Спокойно получил от хозяина инструкции на предстоящий день, спокойно положил на стол счет, полученный от портного. И только, уже собираясь уходить, сказал:

— Я думал, ее любовь к вам проходит. Гляжу, ревновать перестала. Но сегодня увидел, что ошибся.

Вот тут Свет впервые пожалел, что ему нечего ответить эконому. И сразу же помотал головой, возмутившись неточностью этого слова: ведь Берендей был экономом для него. А для Забавы он был дядей. И стоило хотя бы иногда думать о нем как о дяде Забавы.

Едва Берендей вышел, Свет почувствовал, что его вызывают по волшебному зеркалу.

Желающим поговорить с ним оказался сыскник министерства безопасности Буривой Смирный.

— Здравы будьте, чародей!

— Здравы будьте, брат!

— Чародей, мне бы хотелось встретиться с вами. Лучше всего немедля: дело очень важное. Могу ли я сейчас приехать к вам?

Свет знал: по пустяковой причине Смирный к нему в гости набиваться бы не стал. Значит, разговором по волшебному зеркалу дело не решается.

— Я жду вас, брат, — сказал он.

— Буду не позднее, чем через сорок минут. — Лицо Смирного растворилось в темноте.

Ольга поставила перед сыскником кружку медового кваса и вышла. Свет наложил на дверь охранное заклятье, чтобы не помешали, сел за стол, сделал рукой приглашающий жест. Этакий радушный хозяин, потчующий гостя…

Смирный единым махом осушил полкружки кваса, торопливо, но аккуратно вытер усы.

— Душно. Давно уже не было такой жаркой предпаломной седмицы.

Свет отметил про себя множественный смысл произнесенной сыскником фразы.