- Дача нужна была для того, чтобы вызвать туда Иркутову.

- Зачем же вам была нужна Иркутова? Почему вы заманили ее и увезли в лесную сторожку?

- После наезда на Некрасову я не могла внезапно скрыться, это вызвало бы подозрение. Мне обещали дать отпуск с первого августа, но в последний день неожиданно задержали до седьмого августа.

- Какое это имеет отношение к Иркутовой?

- В последние дни я стала чувствовать нависшую надо мной опасность… Надо было усилить улики против Людмилы, а лучше всего - вывести ее из игры, чтобы она больше не появлялась в Уголовном розыске. В конце концов тут могли доискаться до истины… Я нервничала. Решила, что лучше всего - убрать ее до моего отъезда. Егоров продержал бы у себя Иркутову еще дня два, а потом мы бы скрылись.

- Предварительно убив ее? - быстро спросил Градов.

- Возможно, - сорвалось у Карасевой.

- Не сможете ли вы расшифровать этот текст? - Майор передал Карасевой телеграмму.

- Руслан… Кружок!… - воскликнула она, прочитав текст. - На телеграфе что-то переврали, к моему адресу прицепили текст чужой телеграммы. Иногда так случается…

- Телеграф тут ни при чем… Может быть, вы, Егоров, поможете нам разобраться?

- Не при мне писано! - буркнул Чалдон, пробежав глазами телеграмму.

- Эта бумажка была подана на пригородном телеграфе, - сказал Градов, доставая исписанный бланк. - Наши почерковеды эксперты установили, что это ваш почерк, Егоров. Если читать каждое третье слово, выходит вот что: «Людмилу взяли. Порядок. Ждем. Семен Семенович». Так, Егоров?

- Ну так! - нехотя отозвался Чалдон.

- Стало быть, вы продержали бы Иркутову не два дня, а пять! А может быть, как подтверждает Карасева, и совсем разделались бы с девушкой? К тому же Карасева сумела оповестить вас, что ее отъезд откладывается…

- Как это я «оповестила»?

Майор достал пузырек с пилюлями и рецептом.

- А вот и повестка! Узнаёте? Одиннадцать черных пилюль означают одиннадцать часов ночи. Неправильная дата на рецепте - восьмое августа - новый день вашего отъезда. Вместо фамилии врача указан пункт, где вас ждать: «Д-р Преображенская». Разумеется, надо читать: «Преображенская площадь». Так, Карасева?

Преступница молчала. Майор приказал милиционеру увести Егорова. Чалдон поглядел на Карасеву, сказал:

- И-и-эх! - плюнул и вышел, сопровождаемый милиционером.

- А теперь, Карасева, объясните главное, - сказал Градов, - за что вы хотели убить учительницу Некрасову?

- За что? - переспросила она, вскакивая. - За то, что Некрасова предала моего мужа Василия Федоровича Карасева. Он был с этой учительницей в партизанском отряде. Их послали на разведку в город, и оба попали в руки фашистов. Она предала моего мужа, назвала район расположения отряда, назвала адреса явок.

- Почему же вы теперь решили самосудом расправиться с Некрасовой, а не заявили о ней раньше в органы государственной безопасности?

- А где у меня свидетели? Весь отряд погиб! Некрасова от меня долго скрывалась. Я случайно встретила ее на улице и проследила. Узнала, где она живет и работает. Теперь я отомстила! Можете записать: если бы и на этот раз она осталась жива, я начала бы все снова!

- Услуги Егорова и Шмидта обошлись вам недешево. Где вы взяли деньги?

- Я продала наш домик, текинский ковер, все дорогие вещи, вплоть до обручального кольца.

- Вы можете точно указать, в каком районе действовал партизанский отряд, когда был арестован ваш муж? И как вы узнали о том, что Некрасова предательница?

- Конечно, могу.

- Вот вам бумага, - сказал майор, протягивая ей большой блокнот, а другой рукой нажимая кнопку звонка. - Идите и изложите подробно, что и как. - Он указал милиционеру на дверь: - Увести!

Карасева направилась было к двери, но та вдруг распахнулась. Няня в белом халате вкатила в кабинет кресло, в котором полулежала Некрасова. Голова учительницы была забинтована, левая нога - в лубке, рука - на перевязи.

Карасева попятилась назад…

В кабинете наступила тишина, слышалось лишь тонкое поскрипывание колесиков кресла. Выкатив его на середину комнаты, няня остановилась. Преступница закрыла глаза, на ее висках показались капли пота. Няня осторожно приподняла голову Некрасовой. Учительница встретилась взглядом с майором, узнала его, и слабая улыбка засветилась на ее губах. Градов молча кивнул ей.

- Вера Петровна, - сказал он, - знаете ли вы эту женщину?

Некрасова минуту всматривалась в лицо Карасевой. Да, разумеется, она ее знает. Эта худощавая брюнетка с подкрашенными губами и ресницами работала в аптеке на улице Горького.

Часто заходя в аптеку за лекарством, Некрасова каждый раз обращала внимание на эту женщину, чувствуя, что она где-то видела ее раньше. Но где, так и не могла вспомнить.

- Я даже как-то спросила ее: где же мы встречались? - рассказывала учительница. - Она ответила, что я, наверное, обозналась.

- Не поможет ли вам эта фотография вспомнить, кто она? - спросил майор, передавая учительнице карточку, на которой Карасева была снята в спортивном костюме, в бриджах, сапожках, со стеком в руке…

Некрасова долго смотрела на снимок, потом подняла глаза на Карасеву. Внезапно фотография как бы ожила в ее памяти…

Вот в фашистский концентрационный лагерь, где находится учительница Некрасова, приехал врач-эсэсовец и с ним лаборантка-фармаколог в сером спортивном костюме. Заключенные едва держатся на ногах от голода, истязаний, изнурительного труда. Подгоняемые пинками, под дулами автоматов они выстраиваются в две шеренги.

По рядам чуть слышным шепотом передается страшная весть: врач-эсэсовец снова приехал отбирать детей для медицинских опытов. Некрасова совсем недавно прочла в попавшей в лагерь партизанской листовке, что с детьми в фашистских секретных лабораториях обращаются, как с подопытными кроликами: их заражают тифом, холерой, чумой, испытывают на них всевозможные яды, берут кровь для раненых гитлеровских головорезов. Словом, если в фашистском концентрационном лагере редкие, обреченные на смерть заключенные выживают, то в секретных лабораториях эсэсовских «медиков» еще ни один ребенок не остался в живых. Командует этими страшными «опытами» известный палач, кровавый «доктор» Менгеле.

Учительница Некрасова пользовалась в лагере каждым удобным случаем, чтобы собрать вокруг себя детей, облегчить их тяжкие дни, отвлечь от лагерных ужасов, поделиться с ними голодным пайком. В лагере создалась подпольная школа. Некрасова занималась со старшими ребятами русским языком, литературой, историей и географией СССР. А малыши просто лепились к ней. По памяти она читала им Чуковского, Маршака, рассказывала русские народные сказки. Дети привязались к ней, особенно пятилетний синеглазый Михась из-под Минска и худенькая, с черными косичками, четырехлетняя Гита из Харькова. Их родителей убили в этом же фашистском лагере. И сердце советской учительницы сжималось от боли, зная, какая участь уготована этим детям.

Когда врач-эсэсовец приблизился к Некрасовой, стоявшей в рядах с Михасем и Гитой, она стала просить его не брать этих сирот.

- Молчи, свинья! - раздается за ее спиной голос. Некрасова оборачивается и видит Карасеву в сером спортивном костюме, со стеком в руке.

- Я прошу… - тихо говорит учительница.

- Молчать! - визжит Карасева. - Штилль! Вслед за этим удар стека обжигает лицо Некрасовой.

Это так больно и оскорбительно, что она и сейчас, в кабинете Градова, хватается за щеку… В тот день Магда навсегда увела из лагеря семнадцать ребятишек…

- Магда Тотгаст! - кричит Некрасова прерывающимся голосом. - Я узнала тебя, Рыжая Магда!…

Тотгаст схватила висящий на спинке стула жакет и стала жадно кусать кончик воротника.

- Вашей ампулы с ядом там нет! - спокойно предупреждает ее Мозарин.

Тотгаст щупает воротник и, убедившись, что лейтенант сказал правду, бросает жакет на пол, в исступлении топчет его ногами.