– Для полного, жесткого очищения, какое мне видится, мне, естественно, потребуются некоторые средства. Известных затрат не избежать, – поморщился он. – У вас фотография с собой? И волосы?

– Да, – ответила Ванда и достала конверт.

Этой фотографии было уже пять лет, но она неплохо сохранилась. Маг склонился над снимком и поднял на Ванду глаза. Потом опять склонился над ним и удивленно покачал головой.

– Старая фотография? – холодно спросил он.

– Прошлого года, – ответила Ванда.

– А, да, – протянул маг. – Подпишите ее: имя, дату и место рождения. Пять сеансов стоят 1 400 000 лир плюс 700 000 лир на непредвиденные расходы и затраты на средства, которые мне понадобятся.

– А я не могу взять это на себя? – спросила Ванда, надеясь хоть как-то сэкономить. – Я не могу сама приобрести эти средства?

– О нет, синьорина. Этого в супермаркете не купишь. Итого получается 2 100 000 лир плюс дополнительные расходы. В неделю я провожу один сеанс. Заплатите сразу или в рассрочку?

– В рассрочку, – твердо ответила Ванда. – Только я не знаю, смогу ли раз в неделю… Видите ли, я работаю и не могу отлучаться с работы.

– Если у вас нет времени, значит, и проблема не такая уж срочная, – надменно сказал маг.

– Нет, нет, – замотала головой Ванда. – Можно начать уже на следующей неделе.

Маг Александр подошел к стенному шкафу и достал палочку с благовонием. Вернувшись к столу, он пододвинул ее Ванде.

– Очищение можно начать сразу, – сказал он. – Зажгите ее в Палаццо Дарио.

– В какой комнате? В салоне Мохамеда или в спальне? В piano nobile или все равно?

– Все равно в какой, – угрюмо ответил маг.

– А сидя или походить по дворцу?

– Важно представить себе в это время синее море. И Ка Дарио, как бы плывущим по нему. И ваше имя.

– Синее море? – уточнила Ванда.

– Да, синее, – ответил маг.

– Но у нас окна не выходят на море. Только на всемирно известный Большой канал. И он зеленый, даже коричневый. Но никак не синий, – вслух подумала Ванда.

– Синее, – невозмутимо сказал маг.

– И мое имя? Парящим над Ка Дарио? Или плывущим в море, синем море? – спросила Ванда, желая уточнить все детали.

– Все равно! – крикнул маг.

Отсутствие воображения у Ванды окончательно вывело его из себя.

– Плывущим, парящим, как угодно! Потом позвоните мне! И расскажите, что видели. Это чрезвычайно важно для дальнейших работ!

Ее глаза закрыты, она улыбается. Ее голова покоится на плюшевом подголовнике, гондола пришвартована к причалу и мерно покачивается в канале, как в люльке. Лунная ночь светла. Примо приклонил перед ней колено. Он держит в руке ее стопу и целует кончики ее пальцев. Ванда чувствует, как теплая дрожь пробежала вверх по ее ноге. Он легонько кусает ее за мизинец. Она вздрагивает и смеется. Он целует ее ногу еще выше. У Ванды вздрагивают губы, она хочет что-то сказать, но Примо прижимает палец к губам и качает головой. В гондоле стоит ведерко с бутылкой шампанского. Примо наливает бокал и подносит к ее губам. Она пьет, не открывая глаз, и чувствует, что он проливает шампанское ей на ногу. Она чувствует, как его губы касаются ее ноги, прохладные, как губы ребенка. Она ощущает капли шампанского на своей ладони. Molto adagio79.

Он пьет их с ее руки. Ванда чувствует его запах, аромат сандала и соленой воды. Она медленно притягивает его к себе. Он проводит рукой по ее одежде и ловит ладонью скрывающуюся под тканью грудь. Она слышит, как учащается его дыхание, жадно целует его и стягивает с него рубашку. Его торс смугл от крепкого загара, но все же светлее обожженных солнцем рук. Как будто солнце вытатуировало на них длинные перчатки. Ванда целует его ладони, руки, грудь. Осторожно, чтобы не раскачать гондолу, он расстегивает молнию ее летнего платья и стягивает его с плеч. Он наклоняет ее бокал, капля шампанского падает и скатывается в вырез, он слизывает игристую нить в ложбинке ее груди. Он целует ее ногу с внутренней стороны. Все выше и выше.

– Guarda, Mamma!80 – раздается крик над ними.

Детская голова высовывается из окна над каналом, и ребенок, как завороженный, смотрит на ягодицы Примо, светящиеся в ярком лунном свете, как японский фонарик. В окне появляется вторая голова.

– Maiali! Ande a far ste porcarie a casa vostra!81 – по-венециански ругается она.

– Cretina!82 – шепчет Примо.

Не успевает он надеть штаны, а Ванда застегнуть платье, как мама опрокидывает из окна ведро воды. Видя, что водопад рушится прямо на него, Примо пытается увернуться. Вместе с Вандой он скатывается вправо, гондола теряет равновесие. Лед из ведерка высыпается, бутылка катится по дну, Ванда крепко цепляется за плюшевое сиденье. Примо пытается отвязать гондолу, он отталкивает и дергает швартовы, но узел не поддается. Его словно заколдовали, будто веревка намертво прилипла к причальному столбу.

– Porcamiseria83, – вырвалось у Примо.

А ягодицы все еще светятся в ночи.

Маме в окне наверху этой сцены мало.

– Ciamo ea polizia!84 – кричит она по-венециански, и это сигнал всему каналу.

Как по команде открываются ставни. Изо всех окон в канал рвется свет. Ванда и не предполагала, что Венеция так густо заселена. Во всех этажах палаццо, piano nobile, на чердаках и мансардах, в каждом окне торчали головы и жестикулировали руки. Старик в ночном колпаке, старушки с лиловыми волосами, продавец муранского стекла с мобильным телефоном у уха, плачущие дети, девочка с пирсингом на нижней губе. И все шумели наперебой.

– Что случилось? – Есть жертвы? – Поймали? – Non ci posso credere85, не верю. – Это, случайно, не сын Бирра, гондольера? – Жаль, я поздно окно открыл! – У-у, Бирра! – Нет, это не сын Бирра, сын Бирра с косичкой. – Нет, он постригся наголо, как только волосы редеть стали. – И это на глазах у детей! – Венеция гибнет! – И конечно, ни одного полицейского, как всегда! В Венеции тебе албанец на пьяцца Сан Марко горло перережет, и никто не побеспокоится, потому что стражи порядка у нас работают до семи ноль-ноль! Это Венеция!

Голуби, и те осуждающе воркуют. Примо не удается отвязать лодку. У Ванды такое чувство, будто свет и крики растворили ее платье и она голышом, втянувшись в себя, сидит в гондоле. Она не понимает, почему Примо не может развязать узел, который сам завязал. И тут из-за угла слышится серенада. Появляется караван из шести гондол с японцами, певцом и аккомпаниатором с аккордеоном на борту; японцы изумленно смотрят на голую Ванду и на светящиеся ягодицы Примо. Проплывая мимо, они угрожающе вскинули видеокамеры, а певец запел «I did it my way»86.

Они оба в гондоле, певец запевает «funiculi-funicula», «Mamma», «Santa Lucia», японцы снимают, из-под моста выходит следующий караван поющих гондол, за ним еще один, и весь канал заполняется гондолами так, что из-за них уже не видно воды, и все поют неслаженным хором. Ciao-Venezia-ciao-Venezia-ciao– Venezia – ciao-ciao-ciao-ciao, Il ballo del quaquaqua, Non, je ne regrette rien, Nel blu, Marina-marina-marina, Rosamunde, Gondola-gondola-gondoli. Японцы хлопают, а Примо так и не может развязать узел.

Звонит телефон.

Ванда ощупала кровать радом с собой. Наконец между подушками она нашла аппарат.

– Pronto?

– Stellamia, дочурка, я сегодня был у Лизи на виа Винченцо Беллини, помнишь его, старого кавалера Лизи, Джузеппе Лизи, ему сейчас за девяносто, он продает все от сглаза: черепа, восковые свечи, хрустальные шары, ароматные палочки и прочее. Ясновидящие и прорицатели со всей Кампаньи приезжают к нему. Он посоветовал мне послать в Венецию pazzariello87. Помнишь? Тогда тебе было лет шесть! Мы еще стояли в очереди за мясом на виа Тассо за телятиной для мамы, и этот ненормальный вбежал в магазин и начал стучать тростью по всем углам. Ты помнишь? А за ним – барабанщик. Бам-бам. Он бил в такт постукиваний этого ненормального. Боже мой, ты тогда заплакала. Так испугалась, что мертвой хваткой вцепилась в мою штанину. Как же ты испугалась! Такой стресс, что мне потребовался целый час и несколько порций мороженого, чтобы тебя успокоить. И ты смотрела на меня своими большими глазами, пока я рассказывал тебе, что это старый неаполитанский ритуал! По изгнанию духов.