На основании созвучия имен одно из средневековых преданий приписывает происхождение турниров французской области Турень. Местная хроника даже называет имя «выдумавшего турниры» – некоего Жоффруа из Прейи, убитого где-то под Анжером то ли в 1066 году, то ли тремя годами раньше. Если угодно, можно не поверить в эти легендарные подробности. Но кое-что за ними стоит…

В нескольких выразительных деталях можно попытаться представить княжеское великолепие и стиль турниров времени упадка турнирного движения, но одновременно – расцвета их театральной формы. Так, огромный замок с двумя рядами стен и семнадцатью башнями, построенный для одного испанского турнира 1432 года, видимо, совсем не походил на наспех сколоченную из досок незамысловатую декорацию. В его покоях мог разместиться принц со своей свитой, а в конюшнях – лошади гостей. Напротив, для турнира в Тарасконе, устроенного Рене Анжуйским в 1449-м, потребовалась лишь скромная хижина пастушки, роль которой исполняла придворная дама. Рыцари изображали пастухов. По сюжету турнира 1468 года, приуроченного к свадьбе Карла Смелого и Маргариты Йоркской, принцесса Неведомого Острова обещала подарить свою милость тому, кто победит рыцаря Золотого Дерева и освободит великана, плененного карликом.

Военные игры, пожалуй, были везде и всегда. Однако рыцарские турниры – не совсем то же самое. Они появляются около 1125 года между Луарой и Шельдой как новое социальное явление своего времени, быстро вовлекающее в свою орбиту тысячи людей. Уже в 1179-м турнир в Ланьи, устроенный по случаю коронации Филиппа Августа, собирает четырнадцать герцогов и графов. За возникновением и моментальным распространением турниров встают насущные социальные проблемы века и среды.

Основная масса турнирных бойцов – рыцарская “молодежь” (лат. iuvenes, в отличие от viri, “взрослых”). На языке эпохи так называют холостых, не обзаведшихся своим домом мужчин. Средневековый принцип майората (старшинства) отдавал львиную долю родового наследства старшему сыну. Младшим братьям оставалось позаботиться о себе самостоятельно. Мечтающие о социальном возвышении, они обречены на бродячую жизнь в поисках славы и добычи, приобретаемых на войне, а еще больше – на турнирах.

Если “молодежь” предстает наиболее агрессивным и малоуправляемым социальным элементом своего времени, то турниры, переводящие военную агрессию прозябающих без настоящего дела рыцарей в игровые формы, возникают в роли инструмента относительного умиротворения “молодежи”. Не случайно турниры развились в тех землях, где княжеская узда сделалась к XII веку наиболее ощутимой. По сообщению Гальберта из Брюгге, фландрийский граф Карл Добрый в 20-е годы XII века, а по Гис-леберту Монсскому, юный граф Эно Бодуэн V в 70-х годах, пресекающие частные войны с неслыханной твердостью, лично ведут на турниры знать своих регионов.

По числу участников, характеру и пространству схватки турниры этого времени скорее напоминают нешуточные битвы. Турнирное поле лишено точных границ. Барьеры отделяют лишь места, где можно перевести дух и подкрепить силы. Пересеченная местность с естественными преградами и укрытиями подходит для устройства засад и ловушек – наличие зрителей пока явно не предусматривается.

Как на войне, главными действующими лицами выступают рыцари. Подобно настоящим сражениям, турниры – время, место и форма столкновения знати разных областей. Во главе со своим князем или без него земляки (“французы”, “анжуйцы”, “бретонцы”, “шампанцы”) группируются затем в две команды, силы которых не обязательно равны; у каждой – свой капитан, общие цвета и воинский клич. “Нормандцы” обычно объединяются с “англичанами” против “французов”, естественными союзниками которых выступают рыцари Шампани и Бургундии.

Рыцари сражаются в конном строю отрядов по 10—30 человек, плотном настолько, чтобы “подброшенная перчатка не смогла упасть на землю”. В этом залог неуязвимости для противника. Необходимостью благоразумно сохранять спасительный строй готовы пренебречь те, кто жаждет славы и добычи. Сама задача заключается в том, чтобы рассеять вражеский отряд, после чего начинается настоящая охота за богато экипированными противниками. Ради этого многие и приезжают на турниры. Победитель завладевает лошадью и вооружением своего пленника, которого отпускают на свободу под залог или поручительство выкупа.

Хотя серьезные ранения и смертельные случаи скорее непредумышленны, на особенно кровопролитных турнирах гибнут десятки участников; по утверждению Мецкой хроники – более 80 на одном немецком турнире в 1239 году. Впрочем, рыцарская мораль заставляет щадить благородного противника и на войне, так что и крупное сражение может стоить жизни считанным рыцарям. Согласно Ордерику Виталию в битве французского короля Людовика VI с английским королем Генрихом Боклерком при Бремулле в 1119 году погибло трое.

Сражений подобного масштаба не было затем во Франции целое столетие, вплоть до Бувина (1214-й). Иное дело —турниры. Если верить повествованию об Уильяме Маршале, прославленном турнирном бойце конца XII века, пленившем пятьсот рыцарей, турниры проходят в этот период едва ли не каждые две недели и в отличие от войны не прекращаются даже зимой. Турниры – и страсть, и необходимое военное упражнение.

Среди обстоятельств возникновения турниров – новая, трудная практика фехтования на копьях, требующая от рыцаря умения управлять конем, отпустив поводья; слово “турнир” (лат. torneamentum, ст.-франц. tornoi) происходит от глагола со значением “поворачивать коня”.

Сама война является для рыцарства и развлечением, и доходным промыслом и воспринимается прямым и честным столкновением поставленных в равные условия противников в соответствии с предустановленными правилами: турниры без труда вписываются в этот строй представлений о военной активности и впоследствии сами влияют на образ войны и сражения.

На крупнейшие турниры сходятся тысячи рыцарей, не считая их оруженосцев, пеших воинов (роль и численность которых еще не определены и не ограничены, как впоследствии), слуг и толпы торговцев, заимодавцев, кузнецов, барышников, продажных девок, прихлебателей, “всех тех, кто зарабатывает или крадет деньги”. “Ярмарки” – это название приходит на ум современникам до того, как турниры стали именоваться турнирами. Турниры возникают как новая форма многопланового, экономического и культурного обмена.

Перед лицом не ведающих благородства купцов, под ревнивыми взорами своих товарищей рыцари вынуждены демонстрировать жадность особенного рода: сулящая богатую поживу военная доблесть ничего не стоит без щедрости; рыцарю пристало искать славы, восхищенного изумления и признательности окружающих, и богатство ему жизненно необходимо затем, чтобы его расточать. Турниры не просто отражают рыцарское самосознание, но и активно его формируют и способствуют распространению, предстают школой рыцарства в момент, когда в его ряды интегрируется еще много новых людей. Собирая знать из глуши захолустий, они же служат производству социальных связей, региональному и корпоративному единению рыцарства.

Образец для подражания

Небывалый взлет турнирного движения на севере Франции в 70—80-е годы XII века и возникающий в это время рыцарский роман находят покровителей в лице одних и тех же князей. Стоит ли удивляться присутствию темы турниров на страницах всех романов родоначальника жанра Кретьена де Труа. Изначально в описании турниров романы – кривое зеркало правды жизни. Их реализм – в отражении рыцарской мечты. Турниры интересны как путь к славе идеального рыцаря, понятой как способ социального преуспевания. Само по себе честолюбие предстает первой добродетелью и единственно оправданным мотивом поведения героя. Идеальные герои Кретьена де Труа, рыцари Круглого стола короля Артура, либо обнаруживают полное пренебрежение захватом добычи, либо своей щедростью и великодушием немедленно обращают ее в ту же славу и признательность со стороны облагодетельствованных противников. Надуманно по существу, но симптоматично изображение турниров чередой славных единоборств. Ярмарка тщеславия, романные турниры в большей мере рассчитаны на публику и зрелищность.