Забравшись на яхту, первым делом он все внимательно изучил и обнюхал, причем делал это крайне сосредоточенно, осторожно передвигаясь вдоль борта с кормы на нос.

Пока он занимался изучением яхты, я открыл каюту и носовой люк для проветривания, осмотрел внутренние помещения, прилег на диван и стал ждать, как будет вести себя мой пес дальше.

Через какое-то время, в проеме входного люка появилась лохматая улыбающаяся морда. Я его позвал к себе.

Спуск в каюту был крутой. В пылу азарта, он решительно перебросил через порог люка передние лапы, но, не почувствовав опоры, с лаем отпрянул назад. Пришлось подняться с дивана и, обхватив его за шею, решительно потянуть на себя вниз. Как только задние лапы потеряли опору, он недоуменно затих, плотно прижавшись ко мне, а затем соскользнул в каюту.

Встав твердо на палубу, он осмотрелся по сторонам, оттолкнул меня и осторожно пошел в носовую часть, где размешался просторный диван. Взгромоздившись на него, потыкался носом в боковые иллюминаторы, но ограниченное, замкнутое пространство каюты ему не понравилось. Он быстренько соскользнул с дивана и направился к выходному люку, встал на ступеньку и, проделав процедуру вползания на яхту, через мгновение, оказался наверху, в кокпите — продольном углублении в кормовой части яхты, где обычно находится экипаж. Яхта, судя по его поведению, ему понравилась, однако в каюту он еще долго не хотел спускаться.

В ближайшее воскресенье мы взяли его с собой в море. Подняли паруса. Яхта, набрав ход, накренилась. Пес занервничал, начал суетиться и оглушительно погавкать. Однако, видя, что на его суету никто не обращает внимания, и каждый занят своим делом, угомонился, выбрал себе место на крыше рубки, где меньше всего качало, и блаженно растянулся, положив морду между лапами и даже задремал.

С каждым выходом в море пес чувствовал себя на яхте увереннее и спокойнее, поэтому мы решили, что пора отправляться в двухдневный поход в Ласпи.

Вышли в субботу утром. Слабый попутный ветер наполнил паруса и яхта, лениво переваливаясь на пологих волнах, взяла курс на Ласпи.

Постепенно ветер поменял направление и начал свежеть. В вантах появился характерный свист, а яхту довольно круто накренило. По палубе, при встрече с волной, стала журчать вода.

Пес со всеми членами экипажа находился в кокпите, сидел «столбиком», плотно прижавшись к переборке, стараясь никому не мешать работать с парусами. Я внимательно наблюдал за выражением его глаз, сверкавших из под челки. В них не было страха, а отражалась какая-то внутренняя сосредоточенность и интенсивная работа ума. По его напряженной позе чувствовалось, что он пытается осмыслить необычную и быстро меняющуюся обстановку.

Его спокойное поведение как-то умиротворяюще подействовало на меня и я, сбросив напряжение первых часов перехода, облегченно вздохнул, улыбнулся ему и предложил баранку.

Он с удовольствием ее смолотил, благодарно покрутил обрубочком хвоста и как-то по особенному, тепло мне улыбнулся. Я передал руль одному из ребят, подсел к нему, обнял за шею и потрепал за ухо. Пес прижался ко мне и, скорчив умильную рожу, взглядом показал на пакет с яблоками, который лежал в каюте на диване и на который он не раз косо посматривал. Я достал пакет и дал ему его любимое, зеленоватое, упругое, кисло-сладкое, сочное яблоко. Осторожно взяв яблоко из моих рук, он растянулся на палубе кокпита и начал смачно его уплетать. Смак был настолько заразительный, что все, как по команде, тоже принялись за яблоки.

На ходу при хорошем ветре время летит быстро. За работой с парусами мы не заметили, как подобрались сумерки, а с ними начал стихать ветер. Однако к Ласпинскому причалу мы успели ошвартоваться до наступления темноты.

Итак, первый этап морского путешествия длительностью более десяти часов, мой ризен выдержал великолепно.

В незнакомой обстановке мой пес освоился быстро. С любопытством понаблюдал, как в вольерах плавали дельфины, с удовольствием поносился по крутым горным тропинкам среди зарослей пахучего можжевельника и фисташки, и даже подурачился с местными мальчишками на небольшом, но уютном пляже.

Переночевав, на следующее утро мы стали собираться в обратный путь, так как всем в понедельник нужно было быть на работе.

Вышли из Ласпи часов в десять утра при свежем ветре с туго «выбитыми» парусами. Волнение было приличное. Ветер крепчал и к полудню поменял направление. Теперь он дул нам навстречу, а это означало, что идти придется в лавировку, постоянно меняя курс, что значительно увеличивало протяженность маршрута.

Волнение усиливалось. Сначала вдалеке, среди волн появились отдельные белые барашки, но вскоре шипящие пенные валы со всех сторон обступили яхту. Заметно начало качать и кренить. Уменьшили площадь парусов. Крен стал меньше, но волнение продолжало увеличиваться.

Плавание напоминало езду на американских горках. Яхта долго и плавно взбиралась вверх по пологому склону волны, а затем под большим углом стремительно неслась вниз к подошве впереди бегущей волны.

Через несколько часов ветер опять поменял направление. Теперь мы неслись уже по ветру и огромные пенящиеся валы зеленовато-мутной воды стали нависать над кормой яхты.

Маневрируя, мы убегали от этих водяных гор, но в какой-то момент, море перехитрило нас и один из валов нагнал-таки яхту. Пенящаяся громада воды обрушилась на нас. Ужасный грохот сотряс всю яхту. Потоки воды давили и прижимали к сидениям. Но никто не растерялся, каждый остался на своем месте и моментально среагировал на эту экстремальную ситуацию.

Как только начало крепко штормить, ребята освободили меня от вахты на руле, и я одной рукой работал со шкотом — снастью для управления парусом, а другой крепко, за ошейник держал пса. Когда злосчастная волна зависла над нами, я отрывисто скомандовал ризену — Лежать! — и он, видимо почувствовав опасность, в мгновение ока распластался на палубе кокпита оказавшись на дне своеобразной пластмассовой ванны. Обрушившаяся масса воды накрыла его полностью и с силой придавила к настилу палубы. В этот критический момент пес показал прекрасную выдержку. Он так и остался лежать на дне кокпита, на какое-то время почти до краев заполненного морской водой не издав ни единого звука.

Когда яхта выровнялась, пес вскочил, сел, плотно прижался к переборке, отфыркался и обезумевшими глазами вперился на меня. — Молодец! Умница! — громко похвалил я его и протянул ему яблоко. Он с удовольствием сгрыз его в считанные секунды и попросил еще.

Вскоре он так увлекся яблоками, что совсем забыл о пережитом и перестал обращать внимание на волны, качку и потоки воды, которые нет-нет и прокатывались по палубе яхты.

Когда напряжение спало, мы принялись бурно обсуждать случившееся. В итоге пришли к выводу, что яхта у нас замечательная, а наш четвероногий член экипажа настоящий моряк.

Как часто бывает на Черном море в летние месяцы, шторм как-то внезапно «скис», ветер ослабел, а когда солнце скрылось за горизонтом, исчез совсем. Осталась зыбь, которая, как игрушку «Ванька-встанька», валяла нашу яхту с борта на борт. Скорость хода упала практически до нуля.

Сумерки быстро перешли в ночь, а нам до своего яхт-клуба еще было далеко. Паруса безжизненно обвисли и только при каждом переваливании яхты с борта на борт, оглушительно хлопали. Мотора у нас не было, поэтому ничего не оставалось, как ждать, когда начнет дуть ночной береговой бриз.

Пес мой, изрядно утомившись, вдруг неожиданно юркнул в каюту, пробрался в носовой отсек, и забрался на диван. Было слышно, как он там устраивается на ночлег. Вскоре мы услышали из каюты богатырский храп моряка с честью отстоявшего свою нелегкую вахту.

Ошвартовались мы к родной бочке около двух часов ночи. Нас ждали, поэтому тузик с дежурным подскочил к борту быстро. Ребята решили нас отправить на берег первым рейсом.

Как только шлюпка пришвартовалась к яхте, мой барбос отработанным приемом юркнул в нее. Я перешел в шлюпку вслед за ним и стал принимать для переправки различную поклажу.