— Это быть я, — подтвердил Соар. Надо заметить, что, когда Бенджамин Соар пренебрегал грамматикой, он производил весьма отталкивающее впечатление.

— Второй человек вошел минуту или две спустя и прошел через боковую дверь… — Мастерс сделал вопрошающую паузу, но Дервент с Соаром только смотрели на него, — открыл ее ключом. Третий человек прибыл приблизительно в половине девятого, и его впустили через парадную дверь. На нем была накидка с капюшоном.

— Это я — ваш покорный слуга, инспектор, — сообщил Дервент. — Это я пришел в подобной накидке. Вы можете увидеть ее в коридоре. И мистер Соар впустил меня в парадную дверь в половине девятого. — Он вежливо осмотрелся. — Э… может быть, мистер Соар что-нибудь скажет?

— Нет. Это ерунда. Это, черт побери, полная чушь. Если предполагается, что в доме есть кто-то еще, тогда где он сейчас?

— Выяснить это, — заявил Мастерс, — является нашей целью. Потому что у вас в коридоре, ведущем к этой двери, кровь.

— Нет, не нужно, сынок, — резко остановил инспектора Г. М. Его большая ладонь опустилась на локоть Мастерса, когда старший инспектор вытащил полицейский свисток. — Пока еще нет. Еще минуту или две. Мы знаем, что в доме был лишний парень; мы также знаем, что он не мог никуда улизнуть. Если он мертв, то никуда отсюда не делся. А если ты начнешь обыск и загонишь эту дичь, то только запутаешь причину, по которой он вообще сюда явился сегодня вечером. А я очень, очень хотел бы знать эту причину… Мистер Соар, у вас еще есть неприятности?

— Кровь?! — повторил Соар таким обычным тоном, что глаза Мастерса потемнели. — Кровь! Я, разумеется, не могу этого объяснить. И вы свободны искать что угодно, если… Прошу меня простить. Что вы сказали?

— Прочтите это. — Г. М. взял письмо про чайные чашки и вручил его Соару прямо в руки.

Соар прочел его без комментариев, но в конце стал выглядеть таким же непроницаемым, как Дервент. Это походило на то, будто оба читали мысли друг друга. В некотором отношении они были до любопытного похожи, даже их сноровка при игре словами; но Соар был эмоционален, а Дервент — логичен. В любом случае стало ясно, что Соар скрыл свои чувства с огромным усилием.

— Присядьте, джентльмены, — предложил он и сам сел на ручку кресла с другой стороны комнаты. Тусклый свет отразился в его очках. — Дервент, — произнес он, — это письмо — фальшивка. Это вы его написали?

— Да. Это я его написал.

— Зачем?

— Это то, что и я хотел бы знать! — вмешался Мастерс не без ярости. Г. М. толкнул его на стул, но он снова поднялся. — Вы много тут говорили, мистер Дервент. Однако вы все еще не привели никакой доброй, звучной, серьезной причины, с чего это вы затеяли глупый трюк, который может довести вас до беды. Вы вытащили на улицу весь Скотленд-Ярд…

— Если вы позволите мне объяснить, — начал Дервент, жестикулируя почти сгоревшей сигарой, затем откинулся в кресле, — я думаю, что смогу вам показать, что это — единственный способ получить защиту, в которой я нуждаюсь.

— Защиту? — с недоумением повторил Соар.

— Защиту от того, кто убил Уильяма Морриса Дартли на Пендрагон-Гарденс в ночь на понедельник, 30 апреля 1934 года.

— И вы думаете, что это я его убил?

— Нет, как ни странно, я так не думаю, — ответил Дервент.

— Но кто это сделал в таком случае?

Глаза Дервента поднялись к портрету, который висел над камином. Это был портрет очень старого человека, который сильно напоминал самого Соара, вплоть до очков; но он казался куда более беспощадным.

— Я думаю, его убил твой отец, — объявил Дервент, — и я готов это доказать.

Дервент положил сигару на край стола, затем соединил вместе кончики пальцев, ими постукивая, и опять посмотрел на темный портрет над камином в тускло освещенной коричневой комнате.

— Вы не хотите сказать, — произнес Мастерс, — вы не хотите сказать, что это — старый джентльмен, который умер полгода назад? Но он не мог убить Вэнса Китинга. Он мертв. Он…

— Вы меня не поняли, — резко поправил его Дервент. — Я не говорил, что он убил Китинга, я сказал, что он убил Дартли. И с этого места, я думаю, все ваше дело пошло наперекосяк. Я же говорил вам, что вы уделяете слишком много внимания Китингу и слишком мало — Дартли.

Г. М. издал что-то вроде стона.

— Вы тоже на это наткнулись, не так ли? — спросил он, и Дервент повернулся к нему.

— Вы хотите сказать, что согласны со мной? — поинтересовался он, не слишком польщенный.

— Я хотел бы послушать ваши выводы.

— Очень хорошо. — Адвокат закрыл глаза. — Тогда позвольте мне снова кратко изложить — только для большей ясности — факты убийства Дартли.

Уильям Моррис Дартли был убит двумя выстрелами из автоматического пистолета 32-го калибра в меблированной комнате дома номер 18 на Пендрагон-стрит. Он лежал лицом к столу и к двери, одетый в пальто. Его шляпа и перчатки были на стуле. В комнате нашли отпечатки его пальцев, отпечатки пальцев рабочих, которые привезли мебель, и никаких других. В пепле камина обнаружили остатки большой картонной коробки вместе с фрагментами оберточной бумаги. Но это была не та коробка, из которой извлекли чашки, стоявшие на столе. Их туда принесли в обычном деревянном ящике, приблизительно двух футов длиной и одного фута высотой, — он исчез вместе с бумагой, в которую был завернут.

Итак, на столе стояли кругом десять чайных чашек, на которых не оказалось никаких отпечатков — не только пальцев, но даже следов салфетки, если их вытирали.

Я начал мое расследование, — продолжил Дервент довольно приятным голосом, — с момента приобретения этих чайных чашек, что происходило как-то уж очень таинственно. Тогда было установлено, что Дартли купил их у старого мистера Бенджамина Соара, уплатив ему за них двадцать пять сотен фунтов наличными. И тем не менее этот факт оставался до конца не выясненным. Мы знаем (пункт, который я подчеркивал в беседе с моим другом Мерривейлом вчера вечером), что после полудня 30 апреля Дартли не был в магазине Соара, хотя и уплатил ему наличными, и Соар его тоже не навещал, никаких расписок на получение таких денег в счетах не было найдено. Помощники мистера Соара, включая его собственного сына, тоже ничего об этой покупке не знали. Откуда же взялась эта версия? Единственное реальное тому свидетельство заключалось в том, что в половине десятого ночью 30 апреля Дартли, покидая свой дом на Саут-Одли-стрит, унес с собой довольно большую коробку, завернутую в бумагу, в которой предположительно могли быть чайные чашки.

Но было ли все на самом деле именно так? Вы допустили, что Дартли, получив чашки после полудня, взял их с собой на Пендрагон-Гарденс, поскольку имели свидетельские показания, что, покидая свой дом в половине десятого, он унес внушительный сверток. А теперь давайте подумаем, что в первую очередь делает коллекционер, когда он приобретает что-то новое, ценное для своей коллекции? Он изучает этот предмет, прикасается к нему, даже ласкает его. И Дартли непременно должен был это сделать если не дома, то на Пендрагон-Гарденс. Но отпечатки его пальцев оказались на всем, кроме этих чашек. На них вообще не обнаружили никаких отпечатков, даже следов того, что их вытирали.

Таким образом, можно допустить, что Дартли не покупал этих чашек и не приносил их на Пендрагон-Гарденс. А человек, который принес их туда, — убийца. Но как объяснить, что на них не нашли никаких следов? Кто-то же должен был касаться их, хотя бы для того, чтобы расставить на столе? Объяснить это можно только одним способом. Чашки были упакованы в большую деревянную коробку, каждая была обернута мягкой стружкой и бумажной салфеткой. А следов на них не осталось потому, что кто-то сначала ставил каждую чашку на стол, а уж потом сдергивал с нее оберточную бумагу, вообще не касаясь чашек. Совершенно ясно, что это — человек, который позднее так очевидно лгал о продаже чашек Дартли, — единственный человек, в распоряжении которого были эти чашки: сам мистер Соар. Мне продолжать? — поинтересовался Дервент и, снова схватив сигару, чиркнул зажигалкой. — С другой стороны, мы точно знаем, что Дартли принес в тот вечер на Пендрагон-Гарденс большую коробку, завернутую в бумагу, которую видели и его дворецкий, и водитель такси. Вы помните, что фрагменты большой картонной коробки и оберточной бумаги были найдены в камине. Что же в таком случае принес Дартли в той картонной коробке? Это любопытный факт, потому что единственная вещь, которой позже недосчитались в его коллекции, и недосчитались необъяснимо, был один большой кувшин-головоломка. А он им очень гордился.