Из Монреаля они поедут в Нью-Йорк на прокатной машине, пересекут канадско-американскую границу подальше от таможни и пограничников. Хихикая, Сон щёлкнул каблуками. Все дороги ведут к прекрасной девочке, Тоуни. Она будет хныкать вначале, может быть, но в его руках станет мёдом, вскоре и станет. Со временем научится чувствовать любовь так же как он и жить только для этой любви.

Сегодня он рассчитывал сделать четыре миллиона долларов на всего лишь двух покупателях. Один был семифутовый нигериец с племенными шрамами на лице, который держал туристическое агентство на Тэрлоу-стрит — и активно занимался махинациями со страховкой и кредитными карточками. Второй — индийская пара, они зарабатывали на жизнь, организуя браки, а в свободное время занимались контрабандой золота, брильянтов и наркотиков. Сон раньше ни с кем из них не имел дел, но рекомендации им дали хорошие.

Ровена поручилась за индийцев, которые иногда подыскивали ей азиатских детей, если на таких появлялся спрос. Что же до нигерийца, то Сон его немного знал, встретил однажды два года назад на вечеринке в Риме, устроенной одним из клиентов Сона. Бен Дюмас проверил нигерийца и индийцев, не нашёл ничего такого, что вынудило бы Сона им отказать.

Однако же с каждым часом его расписание становилось всё плотней. У него оставалось всего четыре дня, чтобы собрать остальную часть тридцати миллионов Ёнсама — иначе Бритва с ним разделается. Успеть-то он успеет. Наверное, но с запасом не более суток.

В Нью-Йорке намечены продажи, которые должны принести ему одиннадцать миллионов долларов. В конечном счёте у него получатся необходимые тридцать миллионов плюс ещё три миллиона прибыли. Но только если удача не подведёт.

Самым приятным в этом деле были три миллиона прибыли. Они позволят ему несколько месяцев не заниматься подделкой денег, а только танцевать чечётку и лепить из маленькой американки идеальную женщину для развлечений. Только благодаря деньгам Сон мог жить и чувствовать себя счастливым. А тот, кто не верит, что деньги критически важны для выживания, пусть попробует собрать тридцать миллионов долларов за три недели под угрозой смерти.

Дневной свет уже просачивался в окно, когда в гостиную, зевая и почёсывая пах, вошёл Давид Митла, босой и в коротком махровом халате. Не обращая внимания на Сона, он плюхнулся на софу, потянулся за телефоном на кофейном столике и заказал завтрак на троих.

У камина Сон сделал поворот на триста шестьдесят градусов, трижды щёлкнул каблуками и опять повернулся. На софе Митла закурил сигарету, выдохнул струю дыма в потолок и поинтересовался, во сколько они с Чои должны забрать товар — так Митла называл фальшивки Сона.

— В девять тридцать, — ответил Сон. — У тебя и Чои есть полтора часа, чтобы позавтракать и одеться. Я уже звонил, вас ждут. Всё готово. Чои уже встал?

Митла фыркнул.

— Он встал. И открыл настежь оба окна. У меня на носу выросла сосулька, и я ушёл.

Сон хихикнул. Он-то жил один в комнате, а Митле и Ханю досталась комнатушка поменьше на двоих, израильтянин злился, хотя обычно это и скрывал.

Стройный бородатый Митла всегда вёл опасную жизнь, жизнь действия и интриги, о ней он никогда никому не рассказывал, даже жене, которая в Израиле успешно занималась бизнесом. Она знала только, что у мужа ненасытная страсть к войне, сражается он по всему миру с четырнадцати лет и уже потерял счёт людям, которых убил. И ещё она знала, что он может вернуться к ней в гробу — или исчезнуть, без следа и навсегда.

Митла получал огромные деньги за свою работу телохранителя у Пака Сона, больше, чем ему платили за обучение телохранителей и убийц для Медельинского наркокартеля в Колумбии. Потому он и мирился с тем, что у него всегда сосед по комнате — двадцатишестилетний боец Чои, который однажды сломал человеку спину за то, что он ему наступил на ногу в дискотеке.

Каждое утро Чои, человек упрямый и надменный, повсюду носивший с собою серебряную медаль за дзюдо, проделывал две тысячи отжиманий от пола, а потом несколько минут укреплял ноги гусиной ходьбой. Потом десять минут занимался медитацией у открытого окна, какая бы ни была холодная погода. Если окна не открывались, Чои подкручивал кондиционер.

Митла, считавший Чои немного свихнутым, тоже был неплохим бойцом без оружия, но с корейцем сравниться не мог и драться с ним очень не хотел бы. А уж если придётся, Митла намеревался быстренько его пристрелить, хотя бы и в спину. Браться же за него голыми руками — просто самоубийство.

— Когда заберёте груз, возвращайтесь прямо сюда, — продолжал Сон. — Никаких остановок, никаких крюков. Пока вас нет, я договорюсь о времени с покупателями.

Поддельные доллары и бумаги Сона ждали в корейском посольстве на Пэлис Гэйт. «Товар» перевозился в дипломатической почте, это устроил полковник Ёнсам, получавший за это вознаграждение. Благодаря алчному Ёнсаму и его разведчикам в посольствах по всему свету собственность Сона пребывала в полной безопасности.

— Я должен отправить деньги жене, — сказал Митла.

— Сделай это перед тем как отправишься в посольство, больше я ни о чём не прошу. Я не хочу, чтобы вы с Чои где-то останавливались, когда при вас продукция. Из Англии мы должны уехать сегодня, значит, необходимо соблюдать расписание. Да ещё в аэропорту может быть задержка из-за дождя, это тоже надо учесть.

Митла загасил сигарету и поднялся.

— Когда бы мы сюда ни приезжали, обязательно дождь. Ненавижу эту серую страну, ненавижу холодную погоду, ненавижу холодных людей. Если б мне пришлось здесь жить, я бы свихнулся.

Сон перестал танцевать, вытер потное лицо.

— Я слышал, что в Нью-Йорке сейчас очень холодно, захвати тёплое бельишко.

Митла зябким жестом засунул обе руки в карманы халата.

— Кстати, о Нью-Йорке — как чувствует себя наш друг доктор Ёкои?

Сон опять вошёл в ритм чечётки.

— Ты бы послушал Ровену. Бедняжка в ужасе — вдруг заразится от Кена. Даже издали его видеть не хочет. Но беспокоиться не нужно. Мы с Кеном общаться вряд ли будем: он допускает только своего драгоценного Бена. Все наши дела только с мистером Дюмасом. Ну и с Ровеной, конечно.

Митла знал, что именно Сон делает с девочками вроде Тоуни Да-Силва, и просто игнорировал эту тему. На корейца неплохо было работать. Да и вообще не наёмнику судить своих хозяев, а то скоро и работы не будет. Митла, рассуждая подобным образом, не понимал, что война развратила его.

Опыт научил его, однако, что люди мало чем отличаются от волков, грызущих друг друга. Даже Макиавелли, любимый писатель Митлы, называл человека диким зверем. Большой Мак был прав. Наёмник не может позволить себе морализирование.

Митла вполне мирился с тем фактом, что по работе часто делает вещи, которые не благословил бы ни один раввин. Главным для него был прилив адреналина в крови, от которого приятно покруживалась голова, когда Митла бросался в бой. А всё остальное в мире, за исключением его жены Мессалины — ничто.

В свои тридцать восемь лет — она была на три года его старше — вдова такого же парашютиста как он, сейчас беременная на третьем месяце их первым с Митлой ребёнком. Он боялся, что она слишком много работает в его отсутствие, но Мессалина была саброй, то есть родилась в Израиле, и поэтому была энергичной, упрямой и своевольной. Полюбил он её потому, что она оказалась самой сильной, самой прямой женщиной в его жизни.

Около часу дня Пак Сон в красном шёлковом халате и таких же тапочках, завершил первую сделку дня — его гостиничный номер стал к этому времени сумрачным из-за сильного дождя.

Клиентами были г-н и г-жа Прокаш, жизнерадостная индийская пара, они обменяли два с четвертью миллиона долларов на восемь миллионов долларов фальшивыми сотнями и гонконгскими ценными бумагами. Говорила преимущественно г-жа Прокаш, седая мясистая женщина лет пятидесяти с небольшим в розовато-жёлтом сари под обтрёпанным матерчатым пальто. Её муж, стройный бенгалец такого же возраста с неистребимой улыбкой, лишь иногда вынимал трубку изо рта, чтобы произнести: