Одно из правил русского митрополита Иоанна II (1080 - 1089) объясняет, в чём должна была состоять эта "казнь": занимающихся волхвованием надлежало сперва отклонять от греха словесным увещанием, а если не послушаются, "яро казнити, но не до смерти убивати, ни обрезати сих телесе". Под "ярой", строгой казнью, не лишающей жизни и не "обрезывающей", т. е. не уродующей тела, можно разуметь только простое телесное наказание. Таково в общих чертах содержание Ярославова устава. Не трудно заметить, какие новые понятия вносил он в русское право и правовое сознание: он 1) осложнял понятие о преступлении как материальном вреде, причиняемом другому, мыслью о грехе как о нравственной несправедливости или нравственном вреде, какой причиняет преступник не только другому лицу, но и самому себе, 2) подвергал юридическому вменению греховные деяния, которых старый юридический обычай не считал вменяемыми, наконец. 3) согласно с новым взглядом на преступление, осложнял действовавшую карательную систему наказаний мерами нравственно-исправительного воздействия, рассчитанными на оздоровление и укрепление больной воли или шаткой совести, каковы: епитимья, арест при церковном доме, телесное наказание.

ЯРОСЛАВОВ УСТАВ СОВРЕМЕНЕН РУССКОЙ ПРАВДЕ. Таким образом, над порядком материальных интересов и отношений, державшихся на старом юридическом обычае, Ярославов устав строил новый, высший порядок интересов и отношений нравственно-религиозных. Церковный суд, как он поставлен в уставе, должен был служить проводником в русском обществе новых юридических и нравственных понятий, которые составляли основу этих интересов и отношений. С этой стороны Русская Правда, как отражение господствующих юридических отношений, является судебником, начинавшим уже отживать, разлагаться; напротив, устав Ярослава представляет собою мир юридических понятий и отношений, только что завязывавшихся и начинавших жить. Но, представляя собою различные моменты в юридическом развитии русского общества как памятники права. Русская Правда и церковный устав Ярослава сверстники как памятники кодификации. Всматриваясь пристальнее в текст устава, в археологические черты, пощаженные в нём временем, можно приблизительно определить, когда он составлялся. И в этом памятнике, как в Русской Правде, руководящую нить к решению вопроса дают денежные пени. В разных списках устава они представляют при первом взгляде самое беспорядочное разнообразие. Один список назначает за известное деяние в пользу церковной власти гривну серебра, другой - рубль, третий - "гривну серебра или рубль", а это - разновременные денежные единицы. За одну и ту же вину взыскивается то 20, то 40 гривен, за другую - то 40, то 100 гривен кун. В этом разнообразии отразились колебания денежного курса, признаки которых мы заметили и в Русской Правде; но в Ярославовом уставе они отразились гораздо полнее и явственнее. Мы видели, что в краткой редакции Правды некоторые пени определяются известной суммой резан, а в пространной той же суммой кун. И в уставе Ярослава обидевший непригожим словом крестьянку, "сельскую" жену, платит ей по одним спискам 60 резан, по другим - 60 кун. Причиной такой замены, как мы уже знаем, было то, что гривна кун, весившая в начале XII в. полфунта, в конце его была вдвое легковеснее. Такса судебных взысканий перевёрстывалась сообразно с переменами денежного обращения: но при этом не всегда сообразовались с рыночной ценностью денег, а заботились о том, чтобы при уменьшившемся весе денежных единиц сохранить в судебной пене прежнее количество металла. Для этого или удерживали прежние суммы взысканий с уплатой их "старыми кунами", или возвышали эти суммы соответственно понижению веса денежных единиц. Этим последним способом перевёрстки пользовались и церковные судьи, руководствовавшиеся в своей практике Ярославовым уставом, согласуя размеры карательных взысканий с колебаниями денежного курса. Если в одном списке устава за двоеженство назначено пени в пользу церковной власти 20 гривен, а в другом 40, это значит, что первый список воспроизвёл устав в редакции или, как бы мы сказали, в издании первой половины XII в., при полуфунтовой гривне кун, а второй список - в редакции второй половины, при гривне весом вдвое легче. Но этому падению веса гривны предшествовал, как можно предполагать по некоторым указаниям памятников, промежуточный момент, который можно относить ко второй четверти XII в., ко времени вслед за смертью Мстислава (1132 г.), когда на рынке ходили гривны весом около трети фунта, и такие гривны также попадаются в кладах.

Пересмотр устава, относящийся и к этой переходной поре, оставил свой след в его списках: по одним из них участники в умычке девицы, "умычники", платят пени гривну серебра, по другим - 60 ногат, а это - 3 гривны кун. С другой стороны, во второй четверти XIII в. поступили в обращение, как я уже говорил в одном из предшествующих чтений, гривны кун, которых отливали семь с половиной из фунта серебра: значит, они в два с половиной раза были легковеснее третных гривен.

Встречаем точно такое же отношение между пенями за одни и те же преступления в разных пересмотрах устава: по одним спискам 40 гривен кун, по другим 100 гривен.

Позднейшие переписчики совмещали в одних и тех же списках устава таксы разновременных его пересмотров и совершенно запутали систему денежных взысканий, ставя рядом с древней гривной кун времён Мономаха денежные единицы XIV и XV вв.

Но с помощью истории денежного обращения в древней Руси можно разобраться в этой путанице и прийти к тому заключению, что древнейший вид, какой встречаем в дошедших до нас списках устава, этот памятник получил в начале XII в., во всяком случае, ещё до половины этого века. Значит, устав Ярослава вырабатывался в одно время с Русской Правдой. Сравнивая оба этих памятника русской кодификации, находим далее, что они не только сверстники, но и земляки, если можно так выразиться: у них одна родина, они выросли на одной и той же почве церковной юрисдикции.

ПРОЦЕСС СОСТАВЛЕНИЯ УСТАВА. Несходство текста в разных списках, очевидные следы переделок и подновлений в нём возбуждают в исторической критике Ярославова устава два вопроса: о его подлинности и о восстановлении его первоначальной основы. Имея в виду приёмы русского законодательства и кодификации в те века, можно сомневаться, приложимы ли эти обычные вопросы исторической критики к такому памятнику, как устав Ярослава. В кратком введении, которым он начинается и которое также изложено неодинаково в разных списках, великий князь Ярослав говорит, что он "по данию" или "по записи" своего отца "сгадал" с митрополитом Илларионом, согласно с греческим Номоканоном, предоставить митрополиту и епископам те суды, которые писаны в церковных правилах, в Номоканоне, именно суды по греховным делам и по делам духовных лиц, оговорив при этом и те дела, в которых законодатель удержал известное участие за светской властью. Это введение не даёт никакого повода предполагать, что Ярослав утвердил какой-либо готовый проект церковного устава, ему предложенный: речь идёт только о договоре между двумя властями, светской и духовной, разграничивавшем принципиально в духе греческого Номоканона судебные ведомства той и другой власти. Можно думать, что договор и ограничивался этой общей принципиальной развёрсткой обеих подсудностей и краткое введение в устав было его первоначальной основой: в таком кратком виде и приводит его одна позднейшая летопись (Архангелогородская). Согласно с договором, устанавливалась практика Церковного суда, которая постепенно кодифицировалась, облекаясь в письменные правила; из совокупности этих правил и составился устав, получивший по происхождению своей основы название Ярославова.