— Могли эти раны стать причиной смерти несчастных?

— Косвенным образом да. Кончик ножа задел бедренную артерию, вызвав смертельное кровотечение. Именно так поступают со свиньями, чтобы собрать их кровь.

Слова народной песни путались на языке старого дровосека, растворяясь в парах рисовой водки, поднимавшихся из недр его желудка вместе с частой отрыжкой. Слушая собственный надтреснутый голос, не так страшно идти по пустынной дороге, особенно теперь, когда луна скрылась за высокими пальмами и задул резкий, необычно холодный ветер. За отличный вечерок, проведенный в городе с веселыми друзьями и обильно смоченный славной выпивкой, теперь приходилось расплачиваться пылающими внутренностями да нетвердой походкой. Уже несколько раз натыкался он на неизвестно откуда взявшееся на его пути дерево или спотыкался о камень величиной с кулак. Сальные шуточки и песенки собутыльников все еще отдавались в голове пещерным эхо, еще больше сбивая его с пути. Он хихикнул. Надо пользоваться этими последними минутами относительного покоя, ведь стоит ему только переступить порог своей лачуги, как старуха, внезапно воскреснув, соскочит со своей лежанки и набросится на него как ведьма. И посыплются, как камни, попреки — целый камнепад! «Куда дел деньги? С какими грязными девками кувыркался на старости лет? Что, опять твои дружки за тебя платили?»

Дровосек сплюнул. Да, семейная жизнь развивается только в одном направлении. Утром милуешься с юной красоткой, а вечером она превращается в старую каргу; пышная грудь обвисает парой сморщенных плодов манго, а нежная кожа натягивается на раздувшейся физиономии как барабанная шкура.

Нога зацепилась за корень, и он покатился кубарем в пыль. Растянувшись на спине, дровосек взглянул на усеянный звездами небосвод и с трудом поднялся на ноги; переполненный мочевой пузырь требовал немедленного опорожнения. Приглядев себе дерево, он с упоением принялся было за дело, но тут какой-то металлический звук заставил его подскочить от неожиданности. Поспешно обернувшись, он только сейчас заметил, что находится рядом с кладбищем. Героическим усилием воли он остановил мощную струю: негоже оправляться на земле, принадлежащей покойникам. При этом он на всякий случай сжал кулаки, спрятав большие пальцы в ладони: не стоит привлекать демонов, которые могут затащить тебя к себе в преисподнюю, чтобы разрубить на части, а потом полакомиться твоей печенкой.

Однако тот звук его беспокоил. Кладбище — обитель мертвых, а мертвые не шевелятся. Выпучив глаза, он стал внимательно разглядывать ряды массивных надгробий. В слабом свете он едва различал чаши с прахом, в которые были вставлены ароматические палочки. Разыгравшееся воображение коварно нашептывало, что это не палочки, а обломки костей возвышаются над прахом мертвых, и по спине у него побежала струйка холодного пота. Он тщетно пытался прогнать страшные мысли и продолжить путь, но ноги против воли сами понесли его ближе к могилам, словно чаши с серой пылью неотвратимо притягивали их. И тут он застыл на месте.

С оглушительным грохотом один из надгробных камней рухнул наземь, и он увидел, как на фоне могилы вырисовывается чей-то силуэт. Словно возникшая из-под земли фигура, лоб которой светился зеленоватым светом, обратной стороной ладони отряхнула пыль с покрывавших ее тело лохмотьев.

«Горе мне! — подумал дровосек, помертвев от ужаса. — В эту проклятую ночь покойники вздумали встать из могил! Вот и этот только что свалил свой камень и сейчас набросится на меня, чтобы высосать спинной мозг!»

И словно в подтверждение его мыслей опрокинулось второе надгробие, и на его месте, потирая плечи и с хрустом поворачивая шею, появилось другое тело. От звука трущихся друг о друга позвонков и поскрипывания плохо смазанных суставов все существо старика наполнилось страхом.

«Скелеты приводят себя в порядок, как живые' Вот сейчас они расставят кости по местам и погонятся за мной! Что-то мне не хочется занять их место в этой жуткой яме!»

Придя в ужас от такой перспективы, он решился бежать. Однако, неловко повернувшись, опрокинул чашу с прахом, — жуткая мертвая пыль забила ему ноздри, и он громко чихнул. Оба трупа обернулись, обратив к нему мертвенно-бледные лица, а тем временем во мраке ночи появлялись все новые силуэты. Оказавшись лицом к лицу с выходцами с того света, сверлившими его полными злобы глазами, дровосек без труда обрел былую прыть и, едва касаясь земли, на всех парах помчался к городу.

— Не будет тебе прощения за такую низость!

Развернулась кожаная плетка, и узловатая змейка, несколько раз изогнувшись в воздухе, со свистом обрушилась на голую спину коленопреклоненного арестанта. Оставленный ею бледный рубец тотчас налился кровью. Скорчившись от удара, человек взвыл от боли.

— Нет ничего гаже, чем обманывать товарища по несчастью! Слышишь, ты?

Поскольку заключенный, стиснув зубы и зло глядя перед собой, не отвечал, хлыст снова запел в воздухе и безжалостно обрушился ему на спину. Несчастная жертва захлебнулась собственным дыханием и уронила голову на грудь. Исполосованная спина взяла верх над упрямством. Он открыл распухшие губы и еле слышно произнес:

— Да!

Хлыст взвился, описав в воздухе черную дугу, и начертил на согнутой спине новый кровавый след.

— Да — кто?

— Да, госпожа! — взвизгнул заключенный, позабыв о прежней своей строптивости.

Прислонившись к баньяну и пряча лицо в его тени, мандарин Тан невольно подумал: «Какая женщина! Она так же мастерски владеет хлыстом, как другие бросают нож. Да уж, поистине, в наши времена лучше быть мандарином, чем заключенным…»

Принюхиваясь к ароматам, доносящимся из поварни и заполнявшим грязный двор, он уже довольно долго следил за сценой, что разыгрывалась внизу. Никто не заметил его присутствия, и из своего укрытия судья с интересом наблюдал за публичной поркой. Заря только начинала заниматься над ветхими крышами тюрьмы, окрашивая их в бледно-розовый цвет, а он уже был вовсю занят своим расследованием, заинтригованный странными подробностями гибели двух несчастных утопленниц, выловленных в устье реки. Одевшись в скромный халат без украшений и спрятав волосы под тюрбан, в неверном предутреннем свете он вполне мог сойти за простого горожанина.

Со своего места он видел плотные ряды заключенных, молчаливых и покорных, которые присутствовали при наказании своего товарища, одобрительно кивая и перешептываясь, исполненные почтения к женщине с шелковистыми косами. Одним движением подбородка она подала знак об окончании экзекуции, и в тот же миг два дюжих молодца в форменной одежде подбежали к наказуемому и оттащили его в здание. Остальные же разбрелись кто куда, шепотом обсуждая увиденное, послужившее им явно на пользу.

Женщина, одетая в простую куртку и штаны из хлопковой ткани, раскатывала рукава, которые засучила перед тем, чтобы легче управляться с хлыстом. Ее аристократическое лицо оставалось бесстрастным, лишь чуть сдвинутые брови напоминали об усилии, которое ей только что пришлось приложить. Легким движением руки она отбросила со лба черную прядь, и солнце золотистой искрой сверкнуло в ее глазах. Затем совершенно неожиданно она резко повернулась, и кожаный хлыст снова запел у нее в руках.

Вокруг мандарина взметнулось облако пыли, поднятое хлыстом, едва не задевшим пальцы его ног.

— А теперь сюда! — подбоченившись, сказала женщина.

Тихонько кашлянув, мандарин Тан вышел на свет, ошеломленный дерзким поведением молодой женщины.

— Барышня Аконит, я мандарин Тан, и мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.