АЛЕКСАНДР КАЗАНЦЕВ

ПОСАДКА

Рассказ

Как всегда, в кают-компании рассказывали о необычном, кто-то вспомнил знаменитую посадку воздушного гиганта ТУ-114 без переднего колеса, о которой в свое время много писали. Пилот совершил чудо. Переместив грузы и пассажиров в хвост корабля, он посадил самолет на "задние лапы" с "задранным носом". Но переволновались все крепко. Все, кроме пассажиров, не подозревавших за время перелета с Дальнего Востока, что переднего колеса нет. Один из них так и проспал опасное время. Бортпроводница, как все признали, была на высоте!

- Да, - многозначительно сказал подполковник милиции, сухопарый человек со впалыми щеками и пристальными серыми глазами. - Недаром летчикам желают не столько счастливого пути, сколько "счастливых посадок". Вот один нарушитель...

- Ну вот! При чем же тут нарушитель? - запротестовал было один из слушателей, сидевший рядом; на него зашикали и попросили подполковника рассказать.

Он согласился.

- В милицию я попал уже после демобилизации, - начал он, и все мы невольно посмотрели на его многоярусную колодку орденов. - Работал в Заполярье. И только недавно назначили меня начальником отделения ГАИ и БД (автоинспекции и безопасности движения) под Москву. Однажды требовалось мне попасть к определенному часу на Шереметьевский аэродром. Подмосковное шоссе, которое я опекал, одно из самых трудных: узкое, еще не полностью реконструированное, в часы "пик" забито машинами. Поэтому, чтобы поскорее выбраться к Ленинградскому шоссе, я сел с инспектором на мотоцикл и выехал пораньше. Пристроились мы в поток грузовых машин. Вдруг мимо нас со свистом пролетел бензовоз и пошел в обгон после запрещающего знака. Мой инспектор добавил газу, чтобы догнать нарушителя. Но не очень-то простой эта задача оказалась. И зачем только конструкторы допускают такие скорости у грузовых машин!

Помог нам закрытый шлагбаум переезда. Оставил я инспектора с мотоциклом на обочине, подхожу и скрепя сердце приветствую нарушителя по всей форме, как генерала какого.

Водитель высунулся из кабины, права протягивает. Но я на него так был зол, что даже в лицо ему не посмотрел. Гляжу в небо с белыми шарфами от самолетов, потом на фотокарточку удостоверения. Сразу вскочил в кабину и говорю: "Гони!"

- Так вот кто был нарушителем! Начальник ГАИ! - почему-то обрадовался его сосед, тот же слушатель, который в первый раз прервал рассказчика.

- Надо вам сказать, что жизнь моя неудачно сложилась, - невозмутимо продолжал подполковник. - В Заполярье я не только из-за романтики поехал. Пока был на фронте, жена моя вроде как бы "замуж вышла" за эстрадного артиста. Я в отпуск приезжал и заставил себя побывать на их представлении. Увидел жену в серебряной кофточке с обнаженными ногами, руками и шеей. Она улыбалась, реверансы публике делала и подавала своему партнеру шары, трости, тарелки и прочий жонглерский инвентарь. И так мне от всего этого тошно стало, что я тут же пошел за кулисы и дал согласие на развод. Ну и пожелал жене новых радостей. Дочурка у нас была. Лада. Меня зовут Зосимой. А я ее по-старорусскому Ладой назвал, вопреки желанию жены. Характер у меня в ту пору, надо думать, не из лучших был. После развода нашего осталась девочка у бабушки, у моей матери. Бывшую жену это устраивало. Ей с новым мужем приходилось все время ездить. А потом... Случилось так, что не пожелал им кто-то "счастливых посадок". Разбился их самолет где-то в Сибири, куда они на гастроли летели. Дочка с бабушкой так и осталась.

Вернулся я с войны. Дочь подросла. Ни отца, ни матери как следует не знает. И не решился я ее у бабушки отнять. Потому и согласился в Заполярье ехать. Вот какая романтика, - с горечью добавил он.

- И попал я в один город на Севере. Заполярный индустриальный центр. Дома многоэтажные. Асфальт. Светофоры даже. Машин, конечно, меньше, чем на Большой земле, но тоже немало. Возглавил я там автоинспекцию. Да так и застрял на много лет. Дорог в тундре достаточно появилось. Соответственно и нарушителей прибавилось. Дел хватало. А личной жизни настоящей не было. Одна радость, когда в отпуск с Ладой отправлялся. Тут уж у меня с бабушкой договоренность была. Проводили мы с дочкой отпуск вместе. Расставаться с каждым разом труднее становилось. Задумался я о возвращении на Большую землю. Только вдруг Лада моя далекая пишет мне, что сама ко мне на Север летит. Вот, думаю, это настоящая дочерняя любовь! За отцом хоть на Северный полюс!

Не успел я ей место присмотреть, как получаю телеграмму. Летит ко мне моя Лада... бортпроводницей самолета.

Вот это сюрприз! Приехал я на аэродром. Начальником там был мой фронтовой товарищ боевой майор Куценко, здоровенный мужчинище, под стать Поддубному, и усы такие же, как у знаменитого борца, и борьбой так же увлекался. Я как-то на фронте попробовал с ним схватиться. Чуть не задавил меня, медведь этакий, еле вывернулся. А еще Олесем заставлял себя называть. Олесь - это что-то нежное. Я уж его Александром Федоровичем величал.

"Куда летишь?" - он меня спрашивает.

"А я никуда не лечу. Я дочь встречаю с рейсовым самолетом Красноярск Игарка".

"Добре, добре, - пробасил он. - Зайдет к нам на посадку ИЛ-14. Двигай на поле. А потом отметим прибытие как положено". - И хитро на меня поглядывает.

Пришлось ему объяснить, что я теперь всегда за рулем - это раз. Во-вторых: дочь "пролетом", так сказать, мимо меня, а не ко мне.

"Значит, теперь частенько встречаться будем", - решил Александр Федорович и повел меня на летное поле.

Аэродром у него уже по всей форме сделан, с бетонированными дорожками, не то что во фронтовых условиях.

Вижу, снижается ИЛ-14. Аккуратно так. Коснулся колесами посадочной полосы, приземлился на три точки. Классно!

Сначала пассажиры выходили с чемоданами, с рюкзаками. А потом появилась в дверном проеме и моя Лада. Ладная такая, стройная, в облегающей форме, ну прямо регулировщица на улицах Берлина! Когда-то мы с Олесем, то бишь с Александром Федоровичем, на таких заглядывались. Пилотка на дочке чуть набекрень, волосы светлые пучком, глаза синие и улыбка. Ничто так не красит женщину, как улыбка! Улыбка Ладу мою красавицей делала.

Сойти ей на землю я не дал, сам с последних ступенек снял и сжал в объятиях.

Куценко по плечу меня колотит:

"Эй, Зосима Петрович! Придушишь бортпроводницу нашу! Рейс сорвешь, медведище!"

Я их и познакомил. Медведище-то не я, а он, конечно, был.

Но вскоре улетела моя Лада. Не успел я с ней наговориться. Тоскливо мне стало. Еду назад по шоссе и размышляю, не пора ли на Большую землю, ведь и бабка совсем плоха!.. Одна радость - самолет из Игарки завтра утром возвращается.

Поутру я на служебном мотоцикле к аэродрому выехал. Заодно рассчитывал шоссе проинспектировать. Выезжаю прямо на летное поле. Вижу - Куценко уже на месте около бензовоза.

Стоим мы с ним на густой траве, и оба дивимся, до чего же здесь, в Заполярье, травы густые и сочные. И везде словно голубые брызги рассыпаны. Это цветы. Лето короткое, и все растущее торопится набраться сил, щедрой жизнью расцвести.

"Ну, друже Зосима Петрович, сегодня твоей бортпроводнице проверка настоящая выходит".

"А что такое?" - спрашиваю.

"Качка там, болтанка, будьте ласковы! - и Куценко указал на низкие облака. - Ям в воздухе поболе будет, чем в тундре".

Но "воздушное бездорожье" Ладин самолет благополучно преодолел и из облаков вынырнул. На посадку идет.

Почему-то я вспомнил, что не пожелал Ладе "счастливых посадок". И сразу вижу, глазам не верю: у самолета только одно шасси под крыльями выдвинулось.

Дух у меня захватило. Пугливым меня на фронте никто не считал, но тут... Пот у меня на лбу выступил. Посмотрел я на друга своего Куценко. И у того лицо мокрое, хоть полотенцем вытирай.

Вижу, самолет над аэродромом круг делает, на посадку идти не решается. Да и как тут сесть, когда даже не на "задние лапы" садиться надо, а как бы на одну лапу, если не считать переднего колеса.