Но и эта система письма была далеко не безупречна. Прежде всего финикияне довольно часто, особенно в ранний период своей истории, не отделяли одно слово от другого, писали без так называемых словоразделителей (в нашем письме таким словоразделителем служит пробел между словами). В результате человек, не знающий заранее, о чем идет речь, практически не мог определить, где кончается одно слово и начинается другое. Поэтому финикияне постепенно пришли к выводу, что каждое слово должно писаться обособленно от остальных; отделяли они его по-разному. Но и этого было не вполне достаточно. Даже хорошее знание языка не всегда гарантировало точное понимание смысла слова, потому что одно и то же сочетание согласных могло иметь практически несколько значений, а понимание развернутого, большого текста могло оказаться в прямой зависимости от интерпретации именно данного сочетания согласных. Тогда финикияне решили, если уж и не обозначать все гласные на письме, то по крайней мере как-то сигнализировать читателю о том, как следует читать то или иное слово. Для этого вовсе не обязательно было выписывать все гласные: так как сочетание гласных в каждом слове было строго определенно, достаточно было указать на один из них, чтобы стало ясно, какой гласный стоит в другом слоге этого же слова.

Финикияне изобрели для удобства читателей специальную систему «вспомогательных знаков», в роли которых выступали некоторые буквы, более или менее похожие по своему произношению на данный гласный звук. Например, писали «ў» для того, чтобы обозначить звуки «у» и «о». Буква «й» обозначала гласные «и» и «е». Были и другие приемы такого же рода. Впрочем, какие-либо твердые правила обозначения и необозначения гласных на письме выработаны не были. Каждый раз это зависело исключительно от желания пышущего. Поэтому стали возможными два типа написания одного и того же слова — полное, когда указан способ его произношения, и дефектное, когда выписывались только согласные.

Когда финикияне проникли в бассейн Эгейского моря и греки познакомились с их письменностью, она привлекла их своей легкостью и простотой. Сложное слоговое микенское письмо, бывшее в ходу в Элладе в середине и второй половине II тысячелетия до нашей эры, к этому времени (конец II и начало I тысячелетия) уже прочно забылось. Только на Кипре иногда пользовались его местной разновидностью. Однако греки не механически заимствовали финикийское письмо, а заметно усовершенствовали его в соответствии с потребностями своего языка. И дело здесь не только в том, что они ввели некоторые дополнительные буквы, отсутствовавшие у финикиян, или слегка изменили форму уже имевшихся. Греки внесли и определенные принципиальные изменения, создав специальные знаки для обозначения всех гласных звуков. Для этой цели они использовали знаки финикийского письма, обозначавшие «гортанные» звуки, отсутствующие в греческой речи, а также «вспомогательные» знаки, указывавшие на гласный компонент слога. В отличие от финикиян греки разработали более или менее строго выдерживавшуюся систему, согласно которой каждый гласный звук мог быть обозначен только одним способом.

Так, благодаря совместным усилиям финикиян и греков было создано алфавитное письмо, позднее заимствованное этрусками и италиками, усовершенствованное римлянами и легшее в основу графики, употребляющейся всеми европейскими и подавляющим большинством неевропейских народов. Русский алфавит, созданный на базе греческой письменности, как известно, имеет те же финикийские корни.

Во II тысячелетии до нашей эры и, вероятно, ранее Финикия представляла собой группу небольших городов-государств, управлявшихся царями (хотя известны случаи и республиканского правления), наряду с которыми важнейшие вопросы решали совет старейшин и народное собрание. Впрочем, насколько реальной была власть этих органов, зависело каждый раз от соотношения сил между различными группами населения.

Все финикийские города-государства владели более или менее обширной сельскохозяйственной территорией, где жила основная масса их населения. Из царских архивов города Угарита (Северная Финикия, вторая половина II тысячелетия), содержащих множество разнообразных деловых документов, известно, что подавляющее большинство населения этого города-государства жило в деревнях и занималось земледелием. Там существовали две группы земельных владений: царские и частные. Царь раздавал принадлежавшие ему земли своим приближенным или в качестве жалованья за службу, или при условии выполнения какой-либо повинности. Иногда царское пожалование превращалось в пустую формальность, так как фактически царь продавал свою землю. Владельцы частных земель, которые обычно концентрировались вокруг поселков, могли покупать и продавать свои участки; это значит, там во второй половике II тысячелетия бесспорно существовала уже частная собственность на землю. Так было, по-видимому, и в других финикийских городах-государствах. Надпись на медной табличке из Библа (XII в.) свидетельствует о том, что в этих государствах, возможно, было наследование собственности в пределах семьи.

Нам известны имена некоторых правителей Библа конца XIX — начала XVIII века: Ипшемуаби, сын Ибшему, и Интен, сын Рейена. Они оставили надписи на египетском языке, в которых называли себя номархами — чиновниками фараона. Интен даже имел печать с египетской надписью. Видимо, Библ в этот период не только находился под властью египетского царя, но и считался неотъемлемой составной частью египетской территории. Его цари из независимых владетелей превратились в наследственных областеначальников. То, что Библ стал владением Египта, не удивительно. Финикия была слишком завидной добычей, египетские фараоны неоднократно предпринимали туда походы (они называли эту страну Джахи) и в конце концов установили над нею свое более или менее прочное господство. Библ поддерживал тесные дипломатические связи с государствами Северной Месопотамии, например с Мари.

Документы из архива египетского фараона Аменхотпа IV, найденные среди развалин его столицы Ахетатона (современная Телль эль-Амарна), которые датируются началом второй половины II тысячелетия, позволяют глубже разобраться в политической ситуации этого периода. Перед нами возникает сложная и довольно запутанная картина, в которой социальные движения внутри финикийских городов переплетаются с борьбой отдельных городов между собой за первенство, вторжениями кочевников и фиктивным во времена Аменхотпа, но формально признаваемым верховным господством Египта, к которому все правители наперебой обращаются с уверениями в преданности, обвинениями и доносами на своих политических противников, а также многочисленными просьбами о помощи.

Так, например, царь Библа Риб-Адди столкнулся с бунтом жителей подвластных ему городов. Они воспользовались вторжением из сирийской степи кочевников-хапиру, чтобы добиться победы. С моря Библ был осажден флотом, прибывшим из северофиникийского города Арвада. Положение Риб-Адди было настолько тяжелым, что в одном из писем он осмелился угрожать фараону: он, Риб-Адди, откажется от защиты интересов Египта и вступит в союз с врагом Египта — правителем Северной Сирии Абдиаширтой, если фараон ему не поможет. Судорожные попытки Риб-Адди сохранить свою власть над осажденным, голодавшим, бунтовавшим Библом не увенчались успехом. Он даже отправился за помощью в Берут (современный Бейрут; в древности назывался также Берит), но когда вернулся, горожане не открыли ему ворота. Библ, таким образом, попал в руки противников Риб-Адди, поддержанных народом. Во главе заговора стоял его собственный брат, видимо тот самый Илирабих, который позже от себя и от имени народа Библа писал письма фараону, уверяя его в своей преданности.

Такие же события происходили и в Тире. Там граждане убили своего царя Абимильки и установили демократический режим с явно антиегипетской политической ориентацией. Основным противником Тира был царь Сидона Зимриэда, которому удалось захватить на побережье город Усу, важнейшую базу Тира, и лишить его воды и продовольствия.