Маленькое селение, затерявшееся в саванне на западе Африки, жило своей жизнью. Каждый как мог добывал себе пропитание. Каждый трудился для своей семьи. А когда случалось, что счастливая охота дарила людям много мяса, тогда пировали у праздничного костра и поили вином старейшину племени Маваки.

На языке людей хауса Маваки – певец. Но старейшина племени давно уже не пел. И на охоту старик ходил редко. Только иногда ставил ловушки. Не стало сил у Маваки. Все говорили о том, что его призывают к себе духи предков.

И настал день, когда Маваки уже не смог покинуть свою хижину. Он лежал безмолвно, не прикасаясь ни к еде, ни к прохладному вину, которое ему подавали внуки. Бахаго призадумался. Надо было идти в Кано, чтобы вернуться, пока старик еще жив. Иначе душа его, переселившись в тело животного или птицы, будет недовольна дурным поступком кузнеца и станет мстить. Бахаго больше всего боялся этого. И он сказал жене, что пора собираться в Кано. Макере уже семь лет. Больше откладывать нельзя.

– Теперь, когда у тебя за спиной уже не будет младенца, – говорил кузнец жене, – ты можешь потащить на голове корзину с вяленым мясом, с толченым просом для фуры…

– О, я с радостью понесу все, что угодно! Если бы ты знал, Бахаго, как мне хочется завернуться в кусок новой пестрой ткани с узором небесной синевы! Я так долго ждала этого дня! Я ума не приложу, как это женщины Кано делают такой красивый узор?

Бахаго рассмеялся и с важным видом человека, все знающего и многое видевшего, ответил:

– Когда я был в Кано, я видел ткачих и красильщиков. Меня так удивило их занятие, что я на всю жизнь его запомнил. Можешь себе представить, узор небесной синевы делают малые дети. Я сам видел во дворе одного красильщика, как малютки не старше нашего Макеры, сидя на циновке, завязывали в белую ткань камешки, пришивали кусочки дерева, косточки от плодов. Потом, когда красильщик окунул в громадную красильную яму эту ткань, места, завязанные детскими руками, остались белого цвета. Я видел, как красильщик вытащил ткань, посушил ее на солнце, снял пришитые к ней кусочки дерева, развязал камешки, и этот кусок с белыми пятнами красильщик окунул в другую яму, где был совсем слабый раствор синей краски. И каково же было мое удивление, когда я увидел на веревке кусок ткани с узором небесной синевы!

– Как это просто и разумно! Должно быть, этим занимались девочки? Если бы у меня были дочки, я бы пожелала заняться таким делом. Они бы нашивали камешки и деревяшки, и грубую ткань, которую мы берем у нашего ткача, можно было бы сделать очень красивой. Я этого не знала. Ведь мне ни разу не пришлось побывать в городе Кано. Давно я жду этого дня. Принесем жертву на алтарь твоего деда. Пусть нам будет удача.

– Мы оставим ему на алтаре голову молоденькой ориби, – предложил Бахаго. – Дух деда будет доволен, он поможет нам совершить путешествие в Кано.

Семья Бахаго двинулась в путь на рассвете. Их провожали люди всего селения. Каждый просил что-нибудь принести ему из Кано, и каждому Бахаго обещал, потому что отказывать невежливо. Просьб было так много, что Бахаго велел сыновьям запомнить, кто что попросил.

– Макера, – сказал кузнец, – ты должен нанизать на память все наши обещания. Помни, мы должны их выполнить.

Кузнец был очень доволен, что отправляется в Кано с четырьмя сыновьями, как и было обещано старейшине племени. Уходя из селения, Бахаго очень хотелось заглянуть в будущее, узнать, будет ли жив Маваки, когда он, нагрузив свою жену и детей дарами Кано, вернется домой. Если старик дождется их возвращения, то он, Бахаго, отдаст ему часть тканей. Так велят духи предков.

Они шли по тропинке, ведущей к дороге на Кано. Шли гуськом. Впереди Бахаго, за ним жена с большой корзиной провизии на голове, за ней – старший сын с корзиной, наполненной бронзовыми изделиями, за ним – второй, третий и четвертый. У каждого поклажа на голове, и каждый одет в свою единственную праздничную, ярко расшитую рубаху.

Оглянувшись, мать полюбовалась своими сыновьями. Они показались ей такими красивыми и нарядными! Она вспомнила, скольких трудов стоила ей эта одежда. Вышивать было ее любимым занятием, но она редко имела свободное время, чтобы посидеть беспечно в тени пальм и, болтая с соседками, вышивать пестрый узор на полотне. Все заботы по хозяйству лежали на ней. Целые дни она толкла в ступе просо, собирала молодые листья пальмы, раскладывала костер. Если выпадал дождь, что бывало редко в их саванне, она, пользуясь милостью небес, сажала сладкий перец. Много было забот с приготовлением пальмового масла, со сбором сока для томбо. А еще надо было плести циновки, на которых спали дети, корзины для хранения продовольствия. Трудно приходилось хозяйке, которая не имела дочерей. Зато путешествие в Кано сулило ей множество удовольствий. Идя по узенькой тропинке в высокой траве, она старалась представить себе шумный базар Кано, где можно купить и еду, и одежду, и украшения. Она уже мечтала о том, как завернется в пестрый кусок ткани, чтобы все женщины видели, как она богата.

Они провели в пути пятнадцать дней и четырнадцать ночей. Ночи были очень холодные, и семья устраивалась в какой-либо яме, куда стлали мягкую траву и укладывались, прижавшись друг к другу. На рассвете шли дальше.

Днем палило солнце. Но большие корзины на головах спасали от зноя.

Шли по саванне, по следам слонов и буйволов, страшась неожиданной встречи с диким зверем. Как-то улеглись на ночлег в яме, где кишели змеи. Когда удалось избежать несчастья, благословляли духов предков.

На пятнадцатый день семья Бахаго приблизилась к стенам Кано. Никогда еще Бахаго не видел своих детей такими радостными и счастливыми. Перед ними высился настоящий город, какого они и представить себе не могли. Они были в восторге, когда с ними поравнялся караван верблюдов, груженных солью, кожами и шкурами диких животных.

Его вели туареги, люди пустыни. О них говорили, что они очень богаты, потому что добывают соль и владеют несметными стадами.

– Посмотри, малыш, – говорил Бахаго младшему сыну, – посмотри, как забавно завывает этот старец, сидящий на верблюде с трубой в руках.

– Для чего это он трубит и кричит?…

– Он о деле кричит. Насколько я понимаю, он оповещает людей Кано, что прибыл богатый караван. Он извещает о караване, пришедшем с берегов Средиземного моря. Подумать только – караван шел сюда одиннадцать месяцев! Вот так штука! Не то что мы: поднялись – и на пятнадцатый день здесь. Чудеса!

– Смотри, отец, какие у них красивые мешки! А какая одежда! Совсем не такая, как у нас. А я думал, что красивей нашей нет ничего на свете, – восхищался Макера.

– А кто они, эти женщины с калебасами на головах? – спрашивала Мать Макеры. – Посмотри, какие они высокие, стройные. Не пойму, кто они – не белые и не черные, будто бронзовые. Красивые женщины!

– Да ведь это женщины фульбе. Говорят, что это самые красивые женщины на свете. Должно быть, так. Посмотри, какие важные. Глазом не поведут. Так гордо выступают, словно жены самого божественного обба, царя Эдо. Но мне кажется, что это обыкновенные торговки. Посмотри, в корзинах у них масло и сыр, а в сосудах молоко. Чего только не увидишь в таком большом городе…

Старшие сыновья то и дело убегали, чтобы полюбоваться чудесами города Кано. Раньше, когда они слышали разговоры о городе, им рисовались большие хижины и более широкие тропы, чем те, которые были протоптаны охотниками вокруг их селения. Но все это было совсем не так. Они увидели большие дома с массивными воротами, плоскими крышами и бронзовыми шпилями, сверкающими на солнце.

– Вот бы нам такой дом! – говорил старший сын Бахаго. – Здесь не промокнешь в самый большой дождь. Да и солнце не заберется за эти стены. А ночью, должно быть, тепло. Разве холод пролезет внутрь такого дома?

– Отец, останемся в Кано, – предложил Макера.

– Духи наших дедов и прадедов ждут нас в саванне, – ответил Бахаго. – Наша хижина лучше всякого дома. Я думаю, лучшего нам не надо, Мать Макеры? Что ты скажешь?