– Наладился жить вечно, жестянка?

Мгновение – в баре смолкли все разговоры, все звуки, и когда воцарившаяся тишина готова была обратиться вечностью, мех подал голос:

– Ты это мне?

– А то кому же? – пьянчужка самодовольно хохотнул.

Старик поблизости коснулся руки девушки, которая сидела за тем же столиком, и едва слышно прошептал:

– Смотри внимательно.

Мех, не торопясь, положил шприц-масленку на мягкую вельветовую тряпочку, отсоединил зарядное устройство и лишь затем поднял глаза. Хотя лицо его осталось недвижно, выглядел он уже молодым львом.

Ехидная ухмылочка пьянчужки сделалась еще шире.

Расположенный за углом местной танцплощадки бар служил надежным убежищем от сутолоки, суматохи, шума и духоты улиц. Здесь было уютно и безопасно, словно в скорлупе грецкого ореха; по полу, стенам, столам и потолку скользили слегка подрагивающие пятна света, создавая иллюзию плывущих над головой облаков; стойка бара, бутылки за ней, полки позади бутылок – в общем, все выглядело очень надежно и устойчиво, а если здесь и были виртуальные предметы, то располагались они так далеко или высоко, что коснуться их было невозможно.

– Если тебе приспичило помахать кулаками, – заявил мех, – то милости прошу на улицу.

– Драться – с тобой? Ну уж не-е-ет, дудки! Просто я увидел, как ты надраиваешь себя с таким же усердием, с каким старушки обычно втирают мазь в дряблую кожу, вот и решил… – Пьяница, покачнувшись, ухватился рукой за край стола. – Да, решил, что ты намереваешься жить вечно.

Девушка с немым вопросом взглянула на старика, но тот предостерегающе поднес палец к губам.

– А ведь ты прав. Кстати, сколько тебе от роду? Пятьдесят? А ты уже глубокий старик. Очень скоро твои зубы сгниют, волосы выпадут, а лицо обезобразят миллионы морщин; слух и зрение изменят тебе; о женщинах ты будешь лишь вспоминать. Тебе еще повезет, если до самого конца обойдешься без подгузников. А вот что касается меня… – Мех взял прозрачную масленку-шприц, оттянул поршень и, встряхнув, продемонстрировал пузырьки в масле. – Любую износившуюся деталь я могу заменить. Так что ты мыслишь верно: я действительно намерен жить вечно. А ты скоро загнешься. Что ж, желаю тебе не тянуть с этим делом.

Лицо пьяницы побагровело, он с ревом ринулся на меха.

Легко и быстро мех поднялся, схватил пьяницу и, развернув его, поднял; при этом правая рука меха намертво сжала горло нападавшего, а левая – его колени, лишив человека возможности двигаться, говорить и даже дышать.

– Я мог бы, словно сухую тростинку, переломить тебе позвоночник, – холодно заявил мех. – Ведь я в два и восемь десятых раза сильнее обычного человека из плоти и крови и в три и пять десятых раза проворнее. К тому же все мои механизмы отлично отрегулированы, и потому мои рефлексы лишь немногим уступают скорости света. При всем старании тебе вряд ли удалось бы отыскать менее подходящего противника для потасовки.

Повернув пьяницу лицом к себе, мех резко разжал руки, и бедняга, с трудом устояв на ногах, принялся жадно ловить воздух широко открытым ртом.

– Скажи спасибо, что я настроен миролюбиво, а потому прошу тебя лишь покинуть помещение. – Мех вновь повернул пьянчужку и легким толчком в спину направил его к двери.

Тот на нетвердых ногах вымелся прочь. Немногочисленные в этот час посетители сразу же вспомнили про свои напитки, и в зале вновь зазвучали голоса, а бармен спрятал что-то под стойкой и отвернулся. Мех бережно сложил инструменты в специальный ящичек, приложил раскрытую ладонь к прозрачной пластинке на столе и расплатился, а затем направился к выходу, но тут к нему обратился старик:

– Ты сказал, что намерен жить вечно. Это правда?

– Да, – обронил мех.

– Может, в таком случае присядешь и уделишь старику несколько минут из отпущенной тебе вечности?

Мех, поколебавшись, остановился, но, ободренный улыбкой девушки, все же сел.

– Благодарю, – промолвил старик. – Меня зовут…

– Мой идентификатор в порядке, мистер Брандт. Разумеется, я сразу узнал вас.

Брандт улыбнулся.

– Приятно иметь дело с парнями, вроде тебя, поскольку нет нужды напоминать очевидное. – Кивнув на девушку напротив, Брандт добавил:

– Моя внучка.

– Джек, – представился мех, придвинувшись к столику. – Химера, модель номер…

– Я положил начало всем Химерам, – перебил его старик. – Ты сомневаешься в моей способности узнавать собственных детей?

Лицо Джека дрогнуло.

– О чем вы хотели поговорить со мной, мистер Брандт? – спросил он после короткой паузы.

– Конечно, о бессмертии.

– Чего тут, собственно, говорить? Я забочусь о себе, покупаю модернизированные части. Так что не вижу причин, почему бы мне не жить вечно. Извините, мистер Брандт, если мои слова вас задели.

– С чего бы это? Скорее, наоборот. Ведь многие люди рассчитывают на бессмертие благодаря своим трудам или детям, мне же посчастливилось воспользоваться обеими возможностями одновременно. Так чего же мне обижаться? Но все же скажи мне правду. Ты действительно вознамерился жить вечно?

Мех не ответил.

– С моим тестем, Виллом Портером, однажды приключилась такая история – он, кстати, был отличным малым!.. Но кто теперь о нем помнит? Только я. – Старик вздохнул. – Его интересовала история железных дорог, и вот как-то в самом конце прошлого столетия он построил музей, где выставили старинный паровоз. Экскурсовод подробно перечислил достоинства древней машины, а в конце своей заученной речи назвал дату ее выпуска, и тогда мой тесть вдруг понял, что сам он – гораздо старше. – Брандт слегка подался вперед. – Рассказывая эту историю, мой тесть обычно ожидал веселья. Но если вдуматься: что здесь смешного?

– Ничего, – согласился мех.

Внучка мистера Брандта, поедая один за другим посыпанные солью сухие крендельки, внимательно прислушивалась к беседе.

– Сколько тебе уже стукнуло, Джек? – спросил старик.

– Семь.

– А мне восемьдесят три. Как ты полагаешь, много ли осталось машин, созданных до моего рождения?

– А я на днях видела старинный автомобиль, – вставила внучка. – Это был красный «дюсенберг».

– Да, красивый автомобиль, но теперь он годится разве что для музея. Ведь так? Помню, мне за какие-то заслуги вручили приз – подставку с вмонтированной вакуумной лампой от «Юнивака». А ведь «Юнивак» был первым в мире компьютером для коммерческого использования! Но тем не менее ни слава, ни историческая важность не уберегли его от свалки.

– Действовать самостоятельно «Юнивак» не мог, – возразил мех. – Иначе, возможно, здравствовал бы и поныне.

– Его детали давным-давно износились, – не согласился старик.

– Не беда, он бы регулярно покупал новые.

– Да, но только до тех пор, пока они продавались. Однако вся ваша работа обычно связана с риском, и потому несчастные случаи среди вас – не редкость, из чего вытекает, что потребительский рынок запчастей быстро сужается.

– Плевать, куплю антикварные части! В конце концов, сам сделаю детали для своего тела.

– Да, если только тебе это по карману. Иначе…

Мех молчал. Старик дружески потрепал его по плечу:

– Поверь мне на слово, сынок, жить вечно тебе не суждено. И сей факт мы установили доподлинно. Так что смирись с мыслью о бренности своего существования… Я тебя убедил?

Неохотно кивнув, мех пробормотал:

– Да.

– Но ты, вероятно, все это и без меня знал?

– Да.

– Потому-то ты так жестко и обошелся с этим несчастным алкоголиком?

– Да.

– Буду с тобой окончательно откровенным, Джек. Вряд ли ты доживешь даже до моих восьмидесяти трех, поскольку не обладаешь преимуществами человека.

– Какими еще преимуществами?

– У меня отличные гены, Джек. Видишь ли, предков своих я выбирал весьма тщательно.

– Отличные гены, говорите? Ладно, о вас позаботились предки. Но что, черт возьми, в таком случае досталось от них мне?