Сын "Эрбе" был интересным эрудированным подростком 14лет, и на предложение "Дугласа" ориентироваться и на использование сына в будущем, я ответил, что посмотрим так года через 3-4. Мы расстались друг с другом в надежде на дальнейшее сотрудничество.
Летом 1975-го, когда я готовился к выезду на работу в Нью-Йорк, Центр пригласил "Дугласа" и "Эрбе" на дополнительную подготовку в Москву. После возвращения домой они сообщили, что всех пассажиров корабля, сходивших на берег в Копенгагене, снимал кинокамерой какой-то англичанин. Как выяснилось позднее, это была совместная работа английской разведки и предателя Гордиевского, выдавшего канал переброски разведчиков и нелегалов "Мартыновых" с двумя детьми. Не знаю, удалось ли тогда спецслужбам США, Великобритании и ФРГ идентифицировать "Дугласа" и "Эрбе" и форсировать их разработку или нет, но нам стало ясно, что союзническая скоординированная система поиска советских разведчиков существует и функционирует. Мы начали более тщательную проверку форм и методов своей работы, резко усилили конспирацию, и взялись за поиск вероятного канала утечки информации.
Как бы то ни было, но в дальнейшем мы исходили из того, что "Дуглас" и "Эрбе" могут быть под наблюдением, и наша резидентура в Нью-Йорке провела ряд проверочных мероприятий, в ходе которых опасения подтвердились: один из заложенных в тайники контейнеров оказался вскрытым. У ФБР терпения и выдержки не хватило, подвело любопытство. Мы насторожились, перенесли встречи и операции с "Дугласом" в третьи страны. Но ФБР очень хотелось захватить кого-нибудь из сотрудников нашей резидентуры в Нью-Йорке. Агенты ФБР даже заставили Дугласа появиться в магазине советской книги "Четыре континента", что на Бродвее. Это уже не шло ни в какие ворота. Там мы его опознали, опознали и других посетителей и сделали окончательный вывод о его действиях под контролем противника. Нам ничего не оставалось, как включиться в игру с ФБР. И опять у ФБР не хватило терпения: они сменили ему в сентябре 1979 г. документы и переселили в другой город. В декабре мы со своей стороны направили "Дугласу" последнюю шифровку, дав знать ему, что нам все известно. Игра была закончена.
В течение 1990-1991 гг. американские спецслужбы неоднократно пытались использовать "Дугласа" для осложнения отношений между разведками СССР и Чехословакии. Они даже направляли его в ЧССР для шантажа оперативных работников. "Дуглас" послушно выполнял их поручения, мешая чешским друзьям работать, но был, не солоно хлебавши, выдворен из страны. Дальнейшая его судьба мне неизвестна.
Джон Баррон в своей книге многого не договаривает. Это его и ФБР право: раскрывать свои и союзников методы поиска разведчиков и их агентуры не принято ни в одной разведке. Для меня же это была потеря, понести которую пришлось из-за предательства Гордиевского.
Ранней осенью 1979 года, уже в разгар очередной Сессии ООН, я получил телеграмму с указанием вернуться в Москву на свою прежнюю должность, если у меня "нет иного мнения". Иного мнения у меня не было. Накануне отъезда коллектив резидентуры преподнес мне памятный подарок: индейский нож с надписью на чехле "Нью-Йорк. 1975-1979". Неужели все это было?..
Я уже не помню сейчас, кто дал мне листок со стихотворением "Шереметьево", откуда разведчики-нелегалы иногда уходили на задания и куда возвращались. И не знаю, то ли оно написано каким-нибудь поэтом, то ли самим нелегалом, вернувшимся на Родину после выполнения боевого задания.
ШЕРЕМЕТЬЕВО
Где-то в небе возникли высокие звуки,
Будто тихо и нежно кто-то тронул струну.
О великое счастье - после дальней разлуки
Возвратиться обратно в родную страну.
Возвратиться не кем-то, не вчерашним талантом,
Осознавшим ошибки парижской зимой,
Не прощенным за старость седым эмигрантом,
А вернуться с работы. С работы - домой.
Ни дожди, ни метели, ни жаркое пламя
Не сломили, Россия, твои рубежи,
И высокие звезды встают над лесами,
И серебряный месяц в овраге лежит.
В шереметьевской роще - березы, березы.
Молча девочка держит цветок полевой.
Ты прости мне, Россия, невольные слезы,
Просто долго мечталось о встрече с тобой.
26 июля 1972 г.
Ощущение близости Родины, медленное затухание щемящей сердце тоски, боли каждый раз сменялось нарастающим чувством радости, облегчения, чем-то светлым, свежим. Так было каждый раз, когда самолет выбрасывал шасси, подпрыгивал от соприкосновения с бетоном, открывалась дверь кабины и внутрь врывался родной воздух.
ГЛАВА 4. "ПАСЕКА" (КИТАЙ)
После возвращения из Германии, несмотря на положительные результаты в работе, мне не нашлось места в центральном аппарате нелегальной разведки. Для него я был новичком. Хоть и опытным, но новичком, а таких туда брали неохотно. К тому же, тогдашнему руководству были известны мои взгляды на организацию работы и использование нелегалов, что отдельными руководителями воспринималось в 1963 г. с опаской и настороженностью.
Я не стал спорить и был направлен отделом кадров на курсы усовершенствования оперативного состава (УСО). Учеба на курсах, обилие свободного времени давали возможность проверить правильность своих взглядов, ознакомиться со взглядами на организацию и ведение разведывательной деятельности других сотрудников разведки.
Время шло, его нет-нет да разнообразили выходки нашей почты. Кто-то, наверное, незлонамеренно, шутя, стал бросать в наш почтовый ящик газету "Жэньминь жибао" на китайском языке. В семье на это не обратили внимания. Но сразу же об этом вспомнили, когда в декабре 1963 г. в кадрах разведки мне предложили прервать учебу и начать подготовку к командировке в КНР. Почему выбор пал на меня, не владеющего китайским языком, не знаю, но резкое обострение советско-китайских отношений требовало организации разведывательной работы по КНР, которую мы прекратили в октябре 1949 г., ко всему прочему, передав китайским органам безопасности свою агентуру, совершив недопустимый для любой разведки промах в угоду пожеланиям и просьбам временных союзников. Ошибочность этого шага сказывается и по сей день.