- Конечно, здешний. Вон наш двор, а вон... - Но Лукашка не успел докончить свое вдохновенное вранье: из двора домика, на который он указал, выбежала большая собака и бросилась к ним. Святая мадонна! Вот сейчас, сию минуту, собака кинется на Луку, залает, и тогда все пропало! "Человек из тумана" задушит его, и никто никогда не узнает, что Лука погиб, преследуя изменника, что он был настоящим гарибальдийцем, патриотом.

Все это промелькнуло в уме маленького пастушонка за тот короткий миг, пока собака мчалась к ним. Собака увидела, что взрослый держит маленького за воротник, и зарычала на взрослого: не даст она в обиду мальчика! Лука почувствовал влажный нос, который ткнулся ему в руку. Пастушонок зажмурился. Внезапно большие собачьи лапы легли ему на грудь и горячий язык облизал ему лицо. Тотчас же ворот его был отпущен.

- Значит, это действительно твоя собака? - удивленно проговорил Датто.

- Герелло! - закричал мальчик. - Герелло, поди ко мне!

На секунду мальчик увидел растерянные собачьи глаза - звали ее, конечно, совсем по-другому, но, видно, давно она не видела человеческой ласки, - и собака запрыгала вокруг мальчика и замахала хвостом, всячески выказывая ему свою благодарность и доверие.

- Почему ты назвал собаку Герелло? Ведь так зовут собаку генерала, все еще недоверчиво спросил Датто.

- Я и назвал ее в честь собаки Галубардо, - тотчас же нашелся Лука.

Он повертел шеей, чтоб убедиться, на месте ли она, и в то же время продолжал гладить свою спасительницу.

- Видите, синьор, как она радуется, что я пришел домой, - добавил он для вящей убедительности.

- Гм... вижу, - кивнул Датто. - Ну, счастье твое, мальчишка, а то я подумал...

Что именно подумал Датто, он не досказал. Не обращая больше внимания на Луку, он снова направился вниз по улице к морю.

Лука дождался, чтоб "человек из тумана" удалился на довольно большое расстояние, потом отвязал свою знаменитую саблю, которая его выдала, спрятал ее в куст тамариска, росший у какого-то забора, заприметил место и снова со всех ног пустился за Датто. Однако теперь пастушонок был гораздо осторожнее: прятался то за углами домов, то в густой тени балконов и навесов, затаивался в чьих-то чужих дверях и выглядывал из них, как зверек. Датто прошел уже весь рыбацкий поселок. Оставались только две-три хижины на самой окраине, у моря. Постепенно он замедлил шаги, и Лука заметил, что он вглядывается в хижины, как бы стараясь вспомнить что-то. Вот он остановился у крайней.

Ставни этой хижины были закрыты, но в щели пробивался свет. Датто подошел к двери и принялся рыться в карманах. "Ищет ключ, - догадался Лука. - Пусть только войдет, а уж я сумею узнать, зачем он сюда пожаловал". Мысленно он уже торжествовал победу, как вдруг услышал за своей спиной громкое сопение. Мальчик обернулся: позади стоял большой лохматый пес и умильно вилял хвостом.

- Домой, Герелло, домой! Сейчас же уходи! - зашептал Лука, совершенно забыв, что это имя только что изобретено им самим.

Однако пес и не думал уходить. Он явно радовался, что нашел ласкового хозяина, и всем своим видом показывал, что не хочет его покидать.

- Уходи отсюда, я тебе приказываю! - шипел Лука, грозя собаке кулаком.

Никакого впечатления. Пес продолжал ластиться к мальчику.

- Ох, провалишь ты мне все, а меня погубишь! - простонал Лука.

Что делать? Привязать собаку поясом или, на крайний случай, галстуком к какому-нибудь дереву? Но она непременно подымет вой и тотчас же выдаст Луку. Нет, придется, видимо, отвести ее назад, в ее настоящий дом, решил Лука. Вдали хлопнула дверь. Это Датто отпер своим ключом дверь и вошел в крайнюю хижину. "Хижину-то я, во всяком случае, найду, - подумал Лука. Надо надеяться, что капитан не выйдет оттуда до моего возвращения".

Ох, как негодовал мальчик на собаку, которая всю обратную дорогу прыгала вокруг него и норовила лизнуть его в лицо!

- Я бы любил тебя, очень любил, но в другое, свободное время, тихонько говорил ей Лука. - Сейчас, понимаешь, война, а я солдат, и мне очень некогда. Не могу я с тобой лизаться.

Собака словно понимала, что ей говорят: она скосила на Луку черные, совсем человечьи глаза с яркими белками и внимательно прислушивалась. Лука привел ее к дому, возле которого спрятал в тамариске саблю. Дом казался заброшенным и пустым. Мальчик ввел собаку во двор, еще раз погладил ее по голове и лохматой спине, вышел и крепко припер за собой ворота.

Когда он спускался бегом вниз, к морю, вслед ему послышался тоскливый вой: собака оплакивала их разлуку. Да и Лука чувствовал себя отвратительно - так жаль было ему оставлять нового друга.

Мальчик очутился у хижины, когда уже совсем смерклось. Неровный свет вырывался из-за ставен на втором этаже. У самой хижины росла старая олива. Лука прикинул на глаз ее высоту. Если забраться на ту вон ветку, наверное, можно заглянуть в комнату наверху. Щели в ставнях достаточно широки, в них все увидишь. А если вдруг откроют окно или Датто выйдет наружу? "Ну что ж, ведь я на войне, а на войне всякое бывает", - утешил самого себя Лука. Он осторожно подобрался к оливе, поплевал на руки и по-обезьяньи легко, цепляясь за ветки, полез вверх. Наверху, на счастье, оказался кривой и очень удобный сук. Мальчик устроился, как в кресле. Отсюда сквозь щель в ставне он мог видеть бедную беленую комнату с простым деревянным столом, на котором горела единственная свеча, воткнутая в бутылку. У стола спиной к мальчику стоял Датто. Он разговаривал, но Луке не было видно, с кем именно, - спиной Датто совершенно закрывал своего собеседника или, вернее, собеседницу: судя по голосу, это была женщина. Тонкие ставни не мешали слышать то, что говорилось в комнате.

- Нынче ночью я отправлю вас с верным человеком в Рим, к моим родным, - говорил Датто. - Там вы будете меня ждать.

- Не смейте разговаривать со мною, как будто вы - мой муж, а я - ваша жена! - запальчиво отвечал женский голос. - Я не ваша жена и никогда вашей женой не буду. И никуда отсюда не поеду.

- А это мы еще посмотрим, - хладнокровно отозвался Датто. - Я не желаю, чтоб моя будущая жена оставалась здесь, в этой банде... Вы девушка и должны вести себя, как подобает девушке из приличного семейства.

- В банде?! Вы сказали "в банде"? - вскричала его собеседница. - Вы что, сошли с ума? Как вы смеете называть так Гарибальди и его бойцов! И, если на то пошло, синьор Энрико Датто, то ведь и вы здесь, в этой "банде"!

- Ну да, ну да, вы правы, я совсем не то хотел сказать, - поспешно перебил ее Датто. - Вы сами виноваты: от всех этих расстройств, от тревоги за вас я сам не понимаю, что говорю. Лючия, поймите, вы должны, вы обязаны во что бы то ни стало уехать отсюда. Здесь для вас не место. Через несколько дней всех гарибальдийцев перебьют, не останется в живых ни одного человека. Гарибальди тоже изловят, и его ждет казнь. Вы не можете здесь оставаться, Лючия!

- Почему вы так уверены, что гарибальдийцев перебьют? Откуда вам это известно? - не сдавалась девушка.

- Это все равно откуда, но я знаю, знаю наверное, - лихорадочно говорил Датто. - Поймите, я не выдумываю.

- Тем более я должна остаться здесь, с ними, - твердо сказала девушка.

- Но вспомните, Лючия, у вас есть отец...

- Мой отец стал бы меня презирать, если б я оставила наших друзей в беде! И он и я - мы любим Гарибальди и свою Италию. И давайте кончим этот разговор, Энрико. Вы отыскали меня на "Пьемонте". Ваш посланный обманом привел меня в этот дом. Мне сказали, что ранен синьор Алессандро, что он нуждается в помощи, и привели меня сюда, уверив, будто он лежит здесь. А вместо этого меня весь день держат взаперти, как пленницу, а теперь являетесь вы и убеждаете бросить Гарибальди и его бойцов!

Датто пожал плечами:

- Что ж, я знал, что вас можно повести куда угодно, если вам скажут, что где-то лежит раненый этот русский, этот несчастный желторотый птенец, которого вы любите. Я знал...