Генерал никогда не слушал ответов на такие вопросы. Александр это знал, потому и не отвечал, ожидая, что нужно от него отцу.

- Решил ты наконец, где будешь встречать Новый год? - обратился к нему генерал. - Поедешь со мной к князю Петру Сергеичу? Там всё будет en petit comite, но общество приятное: Шеломовы, Араповы, обе твои кузины - и Долли и Кэт.

Александр потупился.

- Не смогу, mon pere, - сказал он, не глядя на отца и все-таки видя всего его - мускулистого, крепкого, с блестящими, глубоко запрятанными под лоб глазами. - Я ведь еще намедни говорил вам, что зван на Васильевский остров, к приятелям моим - братьям Дреминым. Младший Дремин со мной на факультете учится.

Генерал отстукал костяшками пальцев какой-то военный марш по столу.

- Неужто не поедешь к князю? Ты ведь танцор порядочный, а там будут танцы, барышни из лучших семейств.

- Я уж давно не танцую, mon pere. К тому же у князя в доме скука всегда нестерпимая. Все так чинно, холодно...

- Коли нужно для дела, можно иной раз и поскучать, - возразил отец. Впрочем, я тебя не неволю, Александр, - сказал он насмешливо. - Человек сам находит себе среду: один выбирает знакомство между людьми комильфотными, светскими, известными, другой предпочитает сомнительную компанию каких-то разночинцев, забулдыг, пропойц...

- Но позвольте, mon pere...

- И что это, скажи на милость, за компания твоя? - продолжал генерал. - Какие-то Конкины, Дремины, Шапкины, Ляпкины... Откуда у тебя вкус к подобной шатии? Впрочем, знаю, отлично знаю откуда! - перебил он сам себя. - Все от него же, от твоего обожаемого месье Эвиана, от этого несчастного, подобранного мною оборвыша! Хорошо же он отплатил за все мои благодеяния! Это от него ты набрался всех этих новомодных идеек. От него и твое неповиновение и твоя страсть к разным проходимцам!

Александр вспыхнул:

- Вы несправедливы, отец! Месье Эвиан был честнейший, благороднейший человек. Я стал бы последним подлецом, если бы сказал о нем хоть одно худое слово. И вас, mon pere, я просил бы...

- Надеюсь, ты не собираешься мне указывать, что и как говорить? Есипов пристукнул рукой по столу. - Я тебя не для того сюда вызвал. Будь любезен, объясни, что это еще за история с пожарными, о которой толкует весь город? Князь Петр Сергеич мне вчера говорил, будто ваши студенты целый бунт подняли, будто и ты там замешан, твое имя ему в донесении попалось...

- Никакого бунта не было, mon pere, - неохотно начал Александр. Загорелся дом, где жил наш товарищ Конкин. Мы и побежали на пожар помогать ему спасти что можно из имущества. А тут приехали пожарные, стали нас оттеснять, толкаться, браниться. Один какой-то мерзавец посмел даже руку поднять на Конкина. Конечно, мы - к офицеру. Требуем, чтоб он наказал мерзавца по заслугам. А он, вместо того чтобы наказать, еще пуще принялся науськивать на нас своих людей. Ну, тут мы не стерпели и схватились с ними драться. Уж и досталось же им от нас по первое число!

Александр при этом воспоминании ухмыльнулся и помахал в воздухе кулаком.

Генерал презрительно сморщился.

- "По первое число", "схватились драться"! Ну, братец, понабрался ты от своих Конкиных словечек! Так это правда: сын Есипова дерется с пожарными, как пьяный мужик? Ума не приложу, что сказать князю Петру Сергеичу, коли он опять меня спросит.

- Да так и скажите, папа, как дело было, - бестрепетно сказал Александр, - ведь они там всегда норовят из мухи слона сотворить.

- Кто такие "они", сударь? О ком это ты изволишь говорить в подобном непристойном тоне? - зло перебил его генерал.

Он выбрался из-за стола и раздраженно заметался по кабинету, точь-в-точь как Александр полчаса назад. Да и многое в манерах отца напоминало сына.

- Это что же, вас в университетах обучают этак честить верных слуг государя? Вы что же там, лекции слушаете или критиканством власти занимаетесь? - Генерал был уже в высшей степени раздражения. - Все зло - в этом вашем университетском воспитании, я вижу. Там забивают вам головы разными чувствительными идейками, которые никогда и нигде в жизни не приложимы. Любой гвардейский юнкер во много раз умнее и дальновиднее вас, щелкоперов.

- Но, mon pere, мы ведь тоже в будущем хотим быть полезными своему отечеству, своим согражданам... - попробовал объяснить Александр. - Мы мечтаем...

- Мечтаете быть полезными согражданам? Это Конкины и Ляпкины твои мечтают? - фыркнул генерал. - Уж не думаешь ли ты, что эту твою шатию допустят управлять Россией? Или воображаешь, что так оно и будет? О, я знаю, о чем ты думаешь! Мне давно известны все ваши беседы на Васильевском... Но знай и ты: я сорок лет верой и правдой служу моим государям, и я не позволю...

- Верно служить жестоким деспотам еще не большая доблесть, пробормотал Александр.

Он произнес это очень тихо, но генерал услышал. Золотой орден забился у него под шеей, и так же забился и заходил над орденом его кадык.

- Ты, мальчишка, ничтожество, осмеливаешься так говорить о покойном государе! Хулить его память, как какой-нибудь красный негодяй! - Генерал тяжело перевел дух. - Ну, значит, дело далеко зашло. Значит, правда, что нынче доложил мне Герасим: ты втихомолку, за спиной у меня, подбиваешь моих крестьян к возмущению, готовишь поджоги, бунты!

- Ага, так ваш Аракчеев, ваш шпион домашний уже донес вам? Я так и знал! - возвысил голос и Александр. - Вы сами своей жестокостью доводите людей до возмущения. И если эти несчастные что-то сделают для своего освобождения, вы сами, первый, будете этому причиной. Незачем вам винить меня и моих товарищей!

Александр почти не помнил себя. Железная рука схватила его за локоть.

- А, так вот ты как заговорил? - шепотом сказал генерал. - Знаешь ли, что я сей же час, сию же минуту могу передать тебя жандармам, засадить навечно в крепость, в кандалы...

- ...или прогнать сквозь строй, чтоб меня засекли шпицрутенами, как засекли насмерть по вашему приказанию сотни солдат, - тоже шепотом выговорил Александр. Он задыхался. - Я... мне стыдно носить имя Есипова! Это имя палача!

- Вон! - Генерал стремительно подвел сына к дверям, стиснул ему плечо. - Вон! Ты мне не сын больше!

Александр выбежал из кабинета.

3. ПРОЧЬ ИЗ ДОМА!

Уйти из дома сейчас же, сию минуту, не откладывая! Бежать куда угодно, куда глаза глядят! И часа не оставаться в доме деспота, который называется его отцом! Не брать с собой ни единой мелочи, принадлежащей отцу. Пусть нищета, пусть голод - это его не испугает. Он молод, здоров, у него крепкие руки и кое-какие знания. Можно давать уроки иностранных языков, истории, словесности. Живут же самостоятельно десятки студентов, таких, у которых нет ни имений, ни отцов-генералов. Пускай на них сатиновые рубашки, а не голландское полотно, это не делает их хуже или глупее. Конечно, кузина Долли, встретив Александра в заплатанной шинели, отвернет свой хорошенький носик, да не в Долли дело! Дело в том, что вот теперь-то, живя самостоятельно, на свои, трудом заработанные деньги, он сможет, наконец, узнать жизнь. "Тепличный росток" - так насмешливо прозвал его Михаил Дремин. Что ж, теперь "тепличный росток" покажет, на что он способен! И можно будет делать что-то полезное, нужное. Например, учить грамоте мастеровых, как младший Дремин, читать им политическую экономию, историю. А живя здесь, в этом доме, он никогда не сможет посвятить себя служению людям. Отец этого не допустит. Но как он бешено крикнул: "Вон! Ты мне не сын больше!"

Голос отца явственно раздавался в ушах Александра. До самого вечера младший Есипов пролежал, отвернувшись к стене. Несколько раз на цыпочках входила няня, шепотом окликала, трогала за плечо - он не отзывался. Она принесла завтрак, обед, потом ужин - он ни к чему не притронулся. Было уже поздно. Александр зажег свечу, лихорадочно порылся в секретере - там было немного денег, оставленных ему матерью. На первое время хватит, а там будет видно.