Уже давно я сделал открытие, что люди, которые никогда не покидали Землю, имеют свои понятия насчет условий в космосе. Каждый «знает», например, что человек умирает мгновенно и ужасной смертью, если попадает незащищенным в вакуум, который существует за пределами атмосферы. Вы можете найти многочисленные кровавые описания о взрывающихся космических путешественниках в популярной литературе и я не хочу испортить ваш аппетит, повторяя их здесь. Многие из этих рассказов, в самом деле, в основном верны. Мне приходилось втаскивать через воздушный шлюз людей, которые были бы плохой рекламой космических полетов.

В то же время, есть исключения из любого правила – даже из этого.

Я это знаю, потому что испытал на себе такое исключение.

Мы были на последнем этапе строительства Спутника Связи Два; все главные части были соединены друг с другом, жилые отсеки герметизированы и станции было придано медленное вращение вокруг ее оси, что восстановило забытое ощущение веса. Я сказал «медленное,» но край нашего двестифутового в диаметре колеса двигался со скоростью тридцать миль в час. У нас, конечно, не было ощущения движения, но центробежная сила, возникающая при таком вращении, давала около половины веса, которым мы обладаем на Земле. Этого было достаточно, чтобы вещи не плавали вокруг, но недостаточно, чтобы мы чувствовали затрудненность движений после стольких недель, проведенных вообще в отсутствие веса.

Четверо из нас спали в небольшой цилиндрической кабине, известной под названием Спальный Домик Номер 6, в ночь, когда это случилось.

Спальные домики находились на самом краю станции; если вы вообразите велосипедное колесо со связкой сосисок вместо шины, вы будете иметь хорошее представление о схеме станции. Спальный Домик Номер 6 был одной из этих сосисок, а мы мирно спали внутри него.

Я был разбужен внезапным толчком, который не был достаточно сильным, чтобы вызвать тревогу, но который заставил меня сесть, чтобы выяснить, что произошло. Все необычное на космической станции требует немедленного внимания, так что я потянулся к выключателю интеркома около моей кровати. «Алло, Центральная,» позвал я. «Что это было?» Ответа не было; линия была мертва.

Теперь уже окончательно встревоженный, я вскочил с кровати – и испытал большой шок. Гравитации не было. Я ударился о потолок, прежде чем мне удалось ухватиться за стойку и удержаться, что стоило мне растяжения кисти.

Было невозможно, чтобы вся станция внезапно перестала вращаться.

Мог быть только один ответ; отказ интеркома и, как я вскоре обнаружил, цепей освещения поставили нас лицом к лицу с ужасной правдой. Мы больше не были частью станции; наша маленькая кабинка каким-то образом оторвалась и теперь улетала в космос как капля дождя, упавшая на вращающееся колесо.

Здесь не было окон, через которые мы могли бы оглядеться, но мы не были в полной темноте, потому что зажглось батарейное аварийное освещение.

Все главные воздушные выходы закрываются автоматически при падении давления. Некоторое время мы могли жить в нашей собственной атмосфере, даже если она не будет обновляться. К несчастью, постоянный свист сказал нам, что воздух где-то утекает из кабины.

Не было способа узнать, что случилось с остальной станцией. Мы понимали, что вся структура могла разломиться на отдельные куски и все наши коллеги могли быть мертвы или в таком же положении, что и мы плавающими в космосе в консервных банках, из которых утекает воздух. Наша надежда была в том, что были отброшены только мы, что остаток станции невредим и будет способен выслать спасательную команду к нам. В конце концов, мы двигались со скоростью не более тридцати миль в час и один из ракетных скутеров мог поймать нас за считанные минуты.

В действительности это заняло час, хотя без свидетельства моих часов я бы никогда не поверил, что это был всего час. Мы уже чувствовали затрудненность дыхания и прибор на нашем единственном баллоне с кислородом показывал одно деление выше нуля.

Стук в стену показался нам сигналом с того света. Мы энергично постучали в ответ и мгновением позже приглушенный голос позвал нас через стену. Кто-то снаружи лежал, прижавшись к стене шлемом скафандра к металлу и слова, которые он кричал, достигали нас благодаря прямой проводимости.

Не так ясно, как по радио, но это сработало.

Кислородный прибор медленно приближался к нулю, пока мы держали военный совет. Мы могли умереть прежде, чем нас отбуксируют на станцию; спасательное судно было в нескольких футах от нас с открытым воздушным шлюзом. Наша маленькая проблема состояла в том, как пересечь эти несколько футов без космического скафандра.

Мы тщательно составили план, отрепетировали наши действия, сознавая, что представление нельзя будет повторить. Затем мы каждый вдохнули по последнему, глубокому глотку кислорода, омыв им легкие. Когда мы все были готовы, я постучал в стену, давая сигнал нашим друзьям, ожидающим снаружи.

Последовала серия коротких, отрывистых ударов, когда мощные инструменты принялись за работу над тонким корпусом. Мы крепко уцепились за стойки, так далеко от входа, как только было возможно, зная, что должно произойти. Когда это произошло, это было так внезапно, что ум не смог зафиксировать последовательность событий. Кабина, казалось, взорвалась, и сильный ветер подхватил меня. Последние следы воздуха хлынули из моих легких через мой открытый рот. И затем – абсолютная тишина и сияние звезд через пробитую брешь, ведущую к жизни.

Поверьте мне, я не переставал анализировать мои ощущения. Я думаю – хотя я никогда не мог быть уверенным, что это не было воображением – что мои глаза испытали жгучую боль, а по всему телу было ощущение зуда. И я чувствовал сильный холод, возможно из-за испарения, начавшегося с кожи.

Только в одном я могу быть уверен – в том, что была невозможная тишина. На станции никогда не бывает совершенно тихо, поскольку всегда звучат какие-нибудь механизмы или воздушные насосы. Но здесь была абсолютная тишина пустого пространства, где нет и следа воздуха для распространения звука.