— Как обычно, я полагаю. Официанты разносили их словно воду.

— Сколько ты принял?

— Погоди-ка, Грант. — Ливингстон приподнялся на кровати. — Тебе известно, что я этим не увлекаюсь.

— Ты хочешь сказать, что вовсе не принимал наркотиков?

— Вот именно.

— Тогда как объяснить, что медицинская экспертиза обнаружила у тебя в крови наряду с алкоголем следы МСР?

— МСР? — Ливингстон отер проступивший на лбу пот. — Это еще что за чертовщина?

— Нечто вроде синтетической конопли, весьма сильнодействующее средство.

— Отец плохо себя чувствует, — начала Эстер. — Зачем вы…

— Задать эти вопросы необходимо, — сказал Морган с решительностью, которой Гаррод от него не ожидал. — Рано или поздно их все равно зададут, и нам надо иметь ответы наготове.

— Я дам тебе хороший ответ. — Ливингстон хотел похлопать Моргана по плечу, но руки его не слушались, и удар пришелся по воздуху. — Эту дрянь мне подсунули. Умышленно, чтобы я провалился на выборах.

Морган тяжко вздохнул.

— Боюсь…

— Нечего вздыхать, Грант. Говорю тебе — именно так все и было. Впрочем, сейчас это несущественно. В том, что под воздействием наркотиков я сбил человека, меня обвинить нельзя — потому что едва все началось, как я съехал на обочину и остановил машину.

Гаррод подошел к койке.

— Не вяжется, Бойд. Я видел фотографии места происшествия.

— Плевать мне на фотографии! Даже если меня кто-то чуть не отравил, я знаю, что делал и чего не делал!

Ливингстон схватил руку Гаррода и заглянул ему в лицо. Гаррод почувствовал волну жалости к этому человеку и одновременно необъяснимую уверенность, что тот говорит правду, что, несмотря на все убедительные доказательства, есть место сомнению.

Морган убрал записную книжку.

— Полагаю, для начала достаточно, Бойд. Первым делом тебя надо отсюда вытащить.

— Я собираюсь снова побеседовать с лейтенантом Мэйриком, — внезапно сказал Гаррод. — Подумайте хорошенько, Бойд, не припомните ли еще что-нибудь?

Ливингстон опустился на подушку и прикрыл глаза.

— Я… я съехал на обочину… был слышен шум двигателя… нет, не может быть, я же его выключил… Я… вижу перед собой человека, приближаюсь к нему очень быстро… теперь двигатель ревет… жму на тормоз, но безрезультатно… Удар, Эл, ужасный чавкающий удар…

Ливингстон замолчал, словно пораженный тем, что впервые осознал случившееся, и из-под его сжатых век потекли слезы.

Наутро Гаррод встал рано и позавтракал в одиночестве — Эстер осталась ночевать в доме родителей. Глаза от недосыпания горели, словно в них попал песок, но он все равно поехал прямо на завод, намереваясь поработать с Макфарлейном и юристами-патентоведами.

Однако сосредоточиться никак не удавалось, и после часа тщетных усилий Гаррод бросил дела на помощника, Макса Фуэнте, а сам из личного кабинета позвонил в управление портстонской полиции и попросил к аппарату лейтенанта Мэйрика. Симпатичная телефонистка сообщила, что до полудня Мэйрика не будет.

Гарроду пришло в голову, что он ведет себя безрассудно. Судя по всему, такой опытный законник, как Морган, не сомневается в виновности Ливингстона. Смирилась уже и Эстер и, в конечном счете, даже сам Ливингстон. И все же что-то в доказательствах не давало Гарроду покоя. А может быть, всего лишь дает о себе знать самомнение, в котором его упрекала Эстер? Когда все убеждены, что Ливингстон, одурманенный наркотиками, задавил человека, — не пыжится ли Элбан Гаррод сразить их, поставить себя выше, эффектно раскрыв правду? «Так или иначе, — решил он, — результат будет один».

Гаррод на секунду задумался, а потом прибег к испытанному средству, чтобы вызвать вдохновение: достал из ящика стола большой лист бумаги и обозначил на нем на некотором расстоянии друг от друга все существенные моменты заявлений Мэйрика и Ливингстона. Их он разбил на группы в зависимости от деталей, подробностей и собственных умозаключений. Через полчаса лист был почти полностью исписан. Гаррод попросил принести кофе и, потягивая горячую жидкость, не сводил с бумаги глаз. Наконец, уже допивая вторую чашку, он взял ручку и обвел фразу, которую предыдущим вечером произнес Ливингстон. Она стояла под заголовком МАШИНА: «Теперь двигатель ревет».

Гаррод ездил в «роллсе» Ливингстона, был хорошо знаком с подобными автомобилями и знал, что даже на полных оборотах услышать шум турбодвигателя практически невозможно.

Допив кофе, Гаррод взял в кружок еще один подзаголовок и по видеофону связался с Грантом Морганом.

— Доброе утро. Как там старик?

— Принял успокоительное и спит, — нетерпеливо ответил Морган. — У вас что-нибудь важное, Эл? Я сейчас очень занят делом Бойда.

— Я, между прочим, тоже. Вчера вечером он сказал, что наркотики ему, должно быть, подмешали политические противники. Я понимаю, это звучит дико, и все же: кто заинтересован, чтобы Ливингстон не попал в совет округа?

— Послушайте, Эл, по-моему, вас понесло…

— Причем неизвестно куда. Знаю. Однако — вы ответите или мне самому наводить справки в городе?

Морган, будто изменяя своей натуре, пожал плечами.

— Ни для кого не секрет, как Бойд относится к азартным играм. Он давно подбирается к казино и, если войдет в совет, наверняка хорошенько прижмет их. Я тем не менее сомневаюсь…

— Вполне достаточно. В сущности, мотив мне неважен; главное, такая возможность не исключена. Теперь скажите, вы когда-нибудь сидели в машине Бойда?

— В «роллсе»? Да, я несколько раз с ним ездил.

— Двигатель шумит сильно?

Морган позволил себе слабо улыбнуться.

— Разве там есть двигатель? Мне казалось, нас тянет невидимая сила.

— Иными словами, работает он практически беззвучно?

— Да…

— Тогда как объяснить фразу, сказанную Бойдом вчера вечером? — Гаррод взял свой листок и прочитал: «Теперь двигатель ревет».

— Если бы мне пришлось объяснять, я бы предположил, что возможным побочным действием МСР является обострение восприятия…

— А сочетается ли обострение восприятия с одновременной потерей сознания за рулем?

— Я не специалист по наркотикам, но…

— Ладно, Грант, я и так отнял у вас много времени.