— Похоже, вы знаете, куда мы едем, — сказала Джейн.

— Понятия не имею. Одно несомненно — утром я ехал в противоположном направлении.

— Ясно. — Он почувствовал на себе ее взгляд. — Вам не по вкусу это так называемое расследование?

Гаррод кивнул.

— Я так и думала. Вы слишком честны.

— Честен? О чем вы, Джейн?

Долгая пауза.

— Ни о чем.

— Нет, за вашими словами что-то кроется. Побджой ведет себя довольно странно, и Джон сегодня утром говорил о спектакле. Что это, Джейн?

— Я же сказала — ничего.

Гаррод резко свернул на проселок, затормозил и выключил двигатель.

— Я хочу знать, Джейн, — сказал он. — Вы сказали либо слишком много, либо слишком мало.

Она отвернулась.

— Может быть, уже завтра вы вернетесь домой.

— Почему?

— Миллер Побджой просил вас приехать только затем, чтобы воспользоваться вашим именем.

— Простите, Джейн, но я не понимаю.

— Полиция знает, кто убил сенатора Уэскотта. Они знали это с самого начала.

— Будь это правдой, убийцу бы схватили.

— Это правда. — Джейн повернулась к нему. В зеленом свете приборного щитка ее лицо казалось маской русалки. — Не знаю откуда, но им все известно.

— Бессмыслица! Зачем посылать за мной, если…

— Это все маскировка, прикрытие, Эл. Неужели вы не поняли? Они знают, но не хотят, чтобы кто-нибудь узнал, откуда они узнали.

Гаррод покачал головой.

— Это уж слишком.

— По словам Джона, вы очень резко реагировали на то, что отдел Побджоя передал прессе, — продолжала Джейн. — Для чего им это понадобилось? Теперь все уверены, что вы изобрели новый метод опроса медленного стекла. Отрицай вы это, слухов все равно не остановить.

— И тогда?

— И тогда, арестовав убийцу, им не придется раскрывать, как они его нашли! — Джейн выбросила руку к ключу зажигания, и в ее голосе прозвучало раздражение: — Мне-то что до этого!

Гаррод перехватил ее кисть. Секунду она сопротивлялась, потом их губы нашли друг друга, дыханье смешалось. Гаррод, без особого, впрочем, успеха, пытался думать в двух направлениях. Если предположение Джейн справедливо — а как секретарь Маннхейма она имеет доступ к секретным данным, — то сразу проясняется многое из того, что не давало ему покоя… Но эта кожа, эти губы — именно такими он представлял их, упругая грудь отвердела под его ладонью, давила на пальцы.

Они разжали объятия.

— Помнишь тот день, когда я увидел тебя в Мейконе? — спросил он.

Она кивнула.

— Я специально прилетел из Вашингтона — просто в надежде тебя встретить…

— Я знаю, Эл, — прошептала она. — Я говорила себе — это самообман, этого не может быть, но я знала…

Они снова поцеловались. Когда он коснулся шелковистой кожи ее колен, они на мгновенье раздвинулись и снова сошлись, крепко сжав его пальцы.

— Вернемся в гостиницу, — сказала она.

По дороге в город, несмотря на вожделение такой силы, какой ему еще не приходилось испытывать, выработанная годами привычка заставляла его снова и снова думать о мотивах Миллера Побджоя. И в ее спальне, когда они завершили ритуал раздевания друг друга, в его мозг все еще вторгались новые мысли — об Эстер, о бдительных черных дисках, о часто повторяемых словах: «Ты холоден, как рыба, Элбан».

И когда они соединились на прохладных простынях, он почувствовал, как его телом овладевает губительное напряжение. Пауза между тем, первым, моментом в автомобиле и этим оказалась слишком длинной.

— Расслабься, — прошептала в темноте Джейн, — люби меня.

— Я расслаблен, — сказал он с растущим чувством панического страха.

— И я люблю тебя.

В этот момент Джейн, мудрая Джейн спасла его. Ее палец заскользил вниз вдоль позвоночника, коснулся поясницы, и в тот же миг сверкающий гейзер страсти забил в нем, сотрясая тело. Ощущение это поднималось толчками к высшей точке, к взрыву наслаждения, которое она разделила с ним и которое уничтожило всю его скованность, все его страхи.

«Пусть теперь бросают атомную бомбу, — подумал он, — мне все равно».

А через мгновение они смеялись, сначала беззвучно, потом по-детски, заливисто, не в силах остановиться. И в последующие часы возрождение Гаррода было окончательно завершено.