— А хорошо? — ностальгически полюбопытствовал Сырцов.

— Еще как! — похвастался Виктор.

Неожиданно грянул ожидаемый телефонный звонок. Оба, как по команде, глянули на часы.

— Как только ты доберешься до кухонного аппарата, — почему-то шепотом распорядился Сырцов, — я начинаю считать до трех. На «три» мы одновременно снимаем трубки. Компрене, Витек?

Витек рванул на кухню.

— Раз, два… — считал Сырцов, — три!

Хорошо сняли трубки, абсолютно синхронно.

— Слушаю, — сказал Сырцов.

— Кузьминский? — невнятно поинтересовалась трубка.

— Сырцов, — уточнил Сырцов и посоветовал: — Носовой платочек с микрофона сними, будь так добр.

— А чем ты можешь доказать, что ты — Сырцов? — уже отчетливо заговорили на том конце. Тембр голоса можно разобрать. Драматический тенор.

— На хрен мне доказывать? Не ты мне нужен, а я тебе.

— Где Махов живет?

— Уж если тебе так надо для успокоения, лови: в Теплом Стане.

— Нас никто не слушает?

— Кузьминский — культурный человек, — соврал про писателя Сырцов, — и поэтому тактично удалился. А боле — некому.

— Не врешь?

— Ты мне сильно надоел, — строго предупредил Сырцов.

— Не серчай на меня, Сырцов. Я и так в полной жопе.

— Тогда излагай все по порядку. Выговоришься — полегчает.

— Вряд ли. Но выговориться придется. Другого выхода у меня нет.

— Давай, давай, паренек! Времени у тебя мало, да и беспокоить скоро начнут. Небось, по телефону-автомату говоришь?

— Догадался.

— А как же иначе? Быстро — быка за рога!

— Я — агент Махова. А он уже две недели как на стажировке в Нью-Йорке. У меня сведения чрезвычайной важности.

— Не отцепил же он тебя с поводка. Наверняка кому-нибудь передал. Вот этому-то и доложи.

— Передал. По инструкции полковнику из главного управления. Но там сильно протекает, Сырцов.

— Считаешь, что полковник этот — прикормленный?

— Скорее всего не он, а кто-то повыше, кому он докладывает.

— Доказательства у тебя имеются?

— Имеются. На пленке разговор, из которого ясно, что блатари знают все про информацию, переданную мной в донесении неделю тому назад.

— Замолкни тогда до возвращения Махова.

— Замолк бы. Но я же говорю: сообщение чрезвычайной важности.

— А я что могу?

— Ты можешь напрямую связаться с МУРом. Когда они поимеют эти сведения, им не отвертеться. Знали и ничего не предприняли — это же полный оперативный провал.

— Значит, я для того, чтобы пустить парашу по уголовке?

— Не парашу, а абсолютно точные сведения.

— Излагай, — предложил Сырцов.

— Другого выхода у меня нет. Если никому не передам, мне полковник Махов башку отвинтит или на прави́ло сдаст. Если доложу по инстанции, то уж блатари точно на меня выйдут. И что они со мной сделают — представляешь?

— С лирикой все? — мягко спросил Сырцов.

— Нам бы встретиться, но боюсь, что до встречи со мной многое может произойти. Самое главное расскажу сейчас. Через три дня, шестнадцатого, рядом с МКАД в только что отстроенном складе фирмы «Наст» состоится общероссийская сходка законников. Важнейший финансовый отчет и вопрос помещения капиталов. Известная по Москве в свое время группировка, фигурировавшая как группировка Воробьева-Сергеева, по чьей-то инициативе вновь возродилась и шестнадцатого нанесет по блатарям удар на уничтожение. Неизвестно каким путем, но главари законников знают о готовящемся нападении и принимают все меры для того, чтобы получилось совсем наоборот. В данной ситуации у ментов исключительный шанс накрыть всех.

— Да, задачку ты мне задал, братец-кролик… — признался Сырцов и вслух представил возможное развитие операции. — Вкруговую обложить, дождаться пальбы на полную мощность и частым бреднем всех оставшихся в живых с полным наличием состава преступления… Заманчиво…

— О чем я и говорю, Сырцов.

— Слишком заманчиво, мой неизвестный друг. Я хочу пленку.

— Микро, — предупредил сообщник. — У тебя подходящая аппаратура имеется?

— Найду. Так как?

— Завтра на Ленинских горах…

— На Воробьевых, — перебил Сырцов.

— Если тебе так больше нравится, пусть будет на Воробьевых. Ровно в одиннадцать утра ты пешочком сворачиваешь с Мичуринского, проходишь остановку седьмого троллейбуса и вскоре увидишь меня, идущего к тебе навстречу.

— А если я на автомобиле?

— Не надо. На автомобиле — ты вооружен автомобилем. Мало ли что взбредет тебе в башку. А пешком — мы на равных.

— Как я тебя узнаю?

— На мне будут желтая рубаха, голубые джинсы и красно-белая каскетка.

— Не ярковато ли? — не сдержался Сырцов.

— Зато ни с кем не спутаешь. Договорились?

— Договорились, — решил Сырцов, и на том конце сразу же положили трубку.

Кузьминский в комнате объявился не сразу: наливал и оформлял себе вторую порцию для глубокомысленной беседы. Вошел с подносом, поставил его на журнальный столик, сел на диван и объяснил:

— Позавтракаю наконец.

— Это в половине третьего-то?

— А когда мне было из-за ваших звонков?

Сырцов осмотрел поднос. Кусок черняшки, три кружочка колбасы, стакан водки и банка пепси. Осмотрел и не согласился с хозяином:

— Это не завтрак, а выпивка под легкую закусь.

— А что делать, если вы мне весь график поломали?

Сырцову не терпелось обменяться мнениями. Не обращая внимания на состояние партнера, быстро распорядился:

— Впечатления давай, Витек!

— Не мешай завтракать, — строго оборвал его Кузьминский, с пшиком открывая пепси.

— Тебя Дед приучил пепсой водку запивать, — констатировал, чтобы занять чем-то бессмысленно расходуемое время, Сырцов.

— Без Деда я, конечно, бы не додумался. — Кузьминский положил три кружочка колбаски на черняшку (бутерброд сделал) и поднял стакан, любуясь хрустальной чистотой напитка. — «Абсолют». Знатоки сходятся во мнении, самая очищенная водка в мире.

Надо было ждать, пока немолодой игрун ублажит себя. Сырцов вздохнул и притих. Кузьминский опорожнил стакан, запил, слегка обрызгавшись пепси из банки, и стал жевать малоаппетитный свой бутерброд. Дожевал, подлец.

— Говорить думаешь? — не вытерпел Сырцов.

— Я сначала думаю, а уж затем говорю, — тут же вывернул наизнанку сырцовскую фразу мастер художественного слова и допил остатки пепси.

— Уже подумал, — решил за него Сырцов. — Говори.

Кузьминский жаждал ощутить благотворные последствия приема дозы и для этого прикрыл глаза и длинно потянулся. Замер в расслабке. Наконец открыл один глаз и приступил:

— Что же тебе сказать, Жора? — зевнул, дабы шокировать собеседника. — Пареньку около тридцати, десятилетку закончил наверняка. Говорит свободно и пользуется довольно большим запасов слов. Ты его на феню подвигал, но он не пожелал отступить от нормативной лексики. Логичен, неплохо просчитывает и про себя, и про контрагента, то есть тебя. И неглуп, весьма и весьма неглуп.

— Ленька Махов дураков не вербует.

— Сколько Леониду сейчас? — ни с того ни с сего спросил Кузьминский.

— Дай подсчитать. — Сырцов подергал себя за нос. — Мне третьего августа тридцать два будет, а он на четыре года старше. Значит, тридцать шесть.

— И уже полковник, — с непонятной завистью вспомнил Кузьминский.

— Без Деда он бы только-только до майора бы добрался, — почему-то обиженно сказал Сырцов и вдруг опомнился: — Будя отвлекаться! Теперь о сведениях, которые мы получили, о достоверности их, о цели, с которой они переданы, и на какую нашу реакцию этот так называемый агент рассчитывает.

— Почему так называемый? Скорее всего он — действительно агент Махова.

— Допустимо. Откуда узнал твой телефон?

— Вероятнее всего, кое-что слышал о моем косвенном участии в ваших делах. А далее — дело техники. Справочник Союза кинематографистов, писателей.

— Кокетничать не надо, Витя, насчет косвенного. И больше не отвлекаемся. Пройдись по моим пунктам.

— Залепуху тебе подкидывать — какой для него смысл? Скорее всего и сходка, и возможная битва богов с титанами вполне реальны.