— Как его зовут? — хрипло спросил Дмитрий Федорович.

— Это так важно? — Светлана с жалостью смотрела на отца. — Никита. Застрели его, папа.

Она резко и быстро прошла к шкафу-стене, отодвинула дверь на колесиках и вытащила карабин с оптическим прицелом. Вернулась к окну и двумя руками протянула карабин отцу.

— Это же мой, — узнал оружие Дмитрий Федорович. — Откуда он у тебя?

— Это так важно? — повторила Светлана бессмысленный вопрос. — Я прошу тебя, папа.

Дмитрий Федорович привычно проверил затвор карабина и, не поднимая глаз, сказал:

— Нет.

— Папочка, у нас нет другого выхода!

— Так прикажи любому из охраны! При двух-то извилинах ему сделать это проще простого.

— А потом тот, что с двумя извилинами, начнет нас шантажировать, и придется нанимать второго с одной извилиной, затем третьего… Папа, это бесконечная кровавая карусель, которая погубит нас.

— Не могу, — признался Дмитрий Федорович.

— Можешь, можешь! Помнишь, ты рассказывал мне, как метко стрелял на охоте? Тебе даже Брежнев завидовал.

— Нет, нет! — твердо зная, что скажет «да», прокричал Дмитрий Федорович и заплакал.

— Папочка! Папочка! — Светлана пала на колени и обняла хилые старческие ноги. — Ты выстрелишь как в тире, и мы — свободны от страха! А когда стемнеет, я утоплю карабин в водохранилище, и никто, понимаешь, никто ничего не сможет доказать. Папа, папочка!

Неведомая сила заставила Дмитрия Федоровича поднять карабин и глянуть в оптический прицел.

Человек в желтой майке, обняв руками колени, сидел и ждал.

Мощная оптика приблизила его, и уже не человечек виделся в прицеле, а безграничное поле желтой майки. Черный крест отыскал воображаемое четвертое ребро под майкой. Дмитрий Федорович нажал спусковой крючок. Потом еще. И еще. Трижды выстрелил Дмитрий Федорович. Неушедшая слеза слегка замутила взгляд, и Дмитрий Федорович увидел в оптический прицел красные розы на желтом лугу.

Он опустился на пол рядом со Светланой, и они обнялись. Она целовала его мягкое, с пустой кожей маленькое лицо и шептала, шептала:

— Теперь все будет хорошо, все будет хорошо. Мы отойдем от дел, мы поселимся в скромном домике где-нибудь на Волге. Ты будешь ловить рыбу и писать мемуары, а я буду медленно стареть. Узнав про это, к нам приедет Ксюшка, и тогда втроем мы заживем нормальной человеческой жизнью. Много ли нам надо, папочка? Мы еще будем счастливы, — она тихо баюкала его. Он так же тихо, как она говорила, плакал. Горячие его слезы редко капали на ее обнаженную ключицу. — А сейчас забудь обо всем. Сейчас я тебя уложу в постельку, и ты заснешь без снов и метаний. Да, папочка, да?

Он перекатывал голову на ее плече и визгливо постанывал. Постанывал не оттого, что убил, а оттого, что было упоительно жалко себя. Отжалев себя до конца, он дергано вздохнул и согласно сказал усталым-усталым голосом:

— Пойдем, дочка.

— Я тебе помогу, папочка, — Светлана вскочила и, взяв отца под мышки, стала натужно поднимать его. Не столько помогала, сколько мешала, но он встал. Они хотели уйти из этого места, потому что отсюда была видна опушка леса, а они не хотели видеть ее. Они хотели уйти отсюда и все забыть.

Светлана отворила дверь и прислушалась.

По анфиладе отчетливо донесся звук шагов многих людей.

Ровно час потратил Махов, чтобы разобраться с убийством Витольда Зверева. А два часа с лишним доказывал, убеждал, умолял и льстил только для того, чтобы выбить в соответствующих органах санкцию на обыск пансионата «Депорт-Домус банка».

Без десяти пять (в шестнадцать пятьдесят) бригада расселась по трем машинам. Смирнов и Сырцов пристроились в маховской «волге». Помчались. Махов сидел впереди и тупо рассматривал унылые несчитанные этажи вдоль Ярославского шоссе. Сырцов насвистывал из репертуара Маши Распутиной песенку «Живи, страна», а Дед, откинувшись затылком на мягкую подушку заднего сиденья, вроде бы подремывая, смежил немолодые свои глаза. Махов, не оборачиваясь, попросил:

— Жора, ты можешь со мной поговорить?

— Зачем? — удивился Сырцов.

— Чтобы ты не мог свистеть.

— Козел, — обиделся Сырцов.

— Не надо так, Жора, — еще ласковей попросил Махов. — Младший лейтенант Цветков может неправильно тебя понять.

Крутивший баранку младший лейтенант Цветков сдавленно хрюкнул. Сырцов был окончательно умыт. Перебрех этот вывел Смирнова из дремы, и он от нечего делать стал тихонько постукивать рукоятью своей суперпалки по переднему сиденью. Сырцов не достал, а Смирнов достал. Повернувшись к ним плаксивым лицом, Махов взмолился:

— Александр Иванович!

Дед поспешно притянул палку к животу и посочувствовал:

— Нервишки у тебя, брат, никуда!

— А еще полковник! — охотно добавил Сырцов, пытаясь отыграться.

— Живи страна… — вдруг запел полковник Махов.

— Опасаешься, что опоздали? — задал вопрос Дед и сам на него ответил: — Скорее всего, Леня, скорее всего.

— Не каркайте, Александр Иванович! — прорыдал полковник Махов.

Полем, полем, через лес, и вот он, торжественный забор. Вот и проходная — мини-замок в готическом стиле.

Три машины подлетели к проходной и замерли с тормозным визгом. Два обученных стража вырвались из кованой двери и тоже замерли, угрожающе расставив ноги.

Полковник Махов лениво вылез с переднего сиденья и, засунув руки в карманы элегантных брюк (чем отнюдь не испортил силуэт идеального английского пиджака), не спеша направился к ужасным церберам. Подошел и приказал:

— Старшего.

— А ты кто такой? — от растерянности нагрубил тот, который справа. Здоровенный, но тупой и сырой. Из провинции.

— Я — полковник МУРа Леонид Махов. Старшего.

— В связи с чем? — осведомился левый. Этот побойчее, пообтесанней. Словосочетание «в связи» знал.

— Это уж я ему объясню.

Старший объявился сам, без зова, почуяв неладное. Старше, как и положено старшему, своих быков, явно из служивых: выправка, постав шеи, твердость шага. Бывший офицер.

— Чем могу быть полезен? — сдержанно предложил свои услуги старший.

— В связи… — начал Махов и споткнулся: словосочетание «в связи» только что употребил неуважаемый им холуй. Поморщился и продолжил: — В связи с убийством отставного полковника Витольда Зверева нам необходимо произвести обыск в пансионате. Вот мое удостоверение, а вот санкция на обыск. — Махов показал удостоверение и протянул старшему бумагу.

Тот не читал — тупо смотрел в нее. Не знал, не знал мужичок о смерти Витольда. Очнулся, спросил, оттягивая время:

— А понятые у вас есть?

— Вы здесь постоянно живете? — неожиданно спросил Махов.

— Нет, — нервно ответил старший. — На дежурство прибываем из Москвы.

— Тогда вы и кто-нибудь из ваших подчиненных и будете понятыми.

— Ясно, — сказал старший. Ни черта ему не было ясно.

— Вы вооружены, — строго определил Махов. — Разрешение на оружие имеется?

— Мы вооружены, — с намеком и грозно признался старший. И уже насмешливо: — И разрешение имеется.

Тут же сырой дурачок завернул руку за спину и хвастливо показал здоровенный пистолет. Новенький полицейский кольт.

Ниоткуда (наверняка из ближайшей рощицы. Но как удалось так незаметно подойти?) возникли восемь пареньков из панкратовской команды в камуфляже и с легкими автоматами наперевес. Девятый, безоружный капитан, оставался чуть в стороне, наблюдая и усмехаясь. Махов посмотрел на капитана, посмотрел на старшего и миролюбиво предложил:

— Прошу предъявить ваши разрешения.

Старший, подняв брови, малозаметно глянул на дурачка, и тот поспешно воткнул кольт в кобуру. После чего старший приветливо осклабился. Не дурак был, в отличие от подчиненных. Твердо понимал, что сила солому ломит. Повинился:

— К сожалению, сейчас этих бумажек у нас при себе нет.

— К сожалению, вам тогда придется сдать оружие, — огорчился за охрану Махов.

Капитан поверх голов беседующих с вялым интересом изучал причудливую кровлю проходной и неподвижно сохранял нейтралитет. Зато двинулась восьмерка. Пареньки ненавязчивым полукругом стали за спиной Махова, который, обернувшись к своим машинам, позвал: