Билл Тилден стартовал поздно. Предпочитавший большую часть своей юности играть по краям корта, Тилден был более всего известен благодаря пушечной подаче и резаным ударам. Наконец после изнуряющих тренировок Тилден отточил свое мастерство настолько, что сумел выйти в финальный круг Национального теннисного чемпионата 1919 года в Форест-Хиллз. Но там он, известный в то время как «Большой Билл», длинный, худощавый, отличающийся сложением от своего 55-килограммового соперника по финалу «Крошки Билла» Джонстона, проиграл три сета из четырех, удрученный собственным бэкхендом (ударами слева).

Но это было последнее поражение и от Джонстона, и от кого-либо еще. Явно не желая занимать другие места, кроме первого, Тилден на всю зиму засел в расположенном на Род-Айленде доме друга. И там он практиковался каждый раз на крытом грунтовом корте – час за часом, день за днем, неделю за неделей, пока бэкхенд не сделался его сильной стороной.

Тилден стал не просто победителем, он сделался классным игроком. Выбранный запасным в команду США на Кубке Дэвиса, первыми номерами которой считались уже упомянутый Джонстон и Норрис Уильямс, Тилден начал свою победоносную кампанию в Англии выигрышем на Уимблдоне, возвратившим Кубок Дэвиса в Америку, а потом уже в Форест-Хиллс, справился со свирепыми ударами Джонстона, своим заново обретенным бэкхендом, а также отличной игрой в глубине корта добившись своего первого титула чемпиона страны в одиночном разряде.

Оставшуюся часть последующего десятилетия Тилден сделался наиболее стабильным спортсменом, доминируя в игре, как никто из спортсменов в своем виде спорта – и до него, и после него. Этот коршун с покатыми плечами обладал таким размахом крыльев, который позволил ему выиграть все, что можно было выиграть, в том числе семь чемпионатов США в одиночном разряде, из них шесть подряд; три Уимблдона и семь кряду Кубков Дэвиса, во время розыгрыша которого он победил в тринадцати подряд одиночных встречах и четырех из шести парных. Он практически не знал поражений, и пресса начала именовать его «Тилденом Непобедимым». Кроме того, он попал в тот пантеон великих спортсменов так называемого «Золотого века спорта», начавшегося с противоборства Демпси и Вилларда, с Джека Демпси, Бейба Рата, Реда Грейнджа и Бобби Джонса.

Человек, которого Эллисон Данциг, обозреватель «Нью-Йорк Таймс», назвал «величайшим теннисистом, которого когда-либо видел мир», проявил свое величие несколько раз за десятилетие. Два из таких событий произошли в Форест-Хиллс, где Тилден защищал свое право на титул чемпиона США в одиночном разряде. В финале 1922 года он встретился с Биллом Джонстоном и тот нанес один из своих патентованных прямых ударов так, что мяч как будто оказался вне пределов досягаемости даже длиннорукого Тилдена. Однако Тилден протянул руку с ракеткой движением льва, простирающего лапу к зазевавшемуся на тропе кролику, и высоко перебросил мяч через голову Джонстона. Взмывший над землей мяч, казалось, должен был перелететь через оградительную стенку. Но тут он словно потерял вес и рухнул вниз, ударившись о площадку как раз около боковой линии, завершив тем самым немыслимый удар. И когда мяч отскочил от земли, один из очевидцев вскочил со своего места со словами: «Ложь! Он не сделал этого. Это не под силу никому!» Но Тилден мог это сделать. И делал.

В следующем году, вновь встречаясь с Джонстоном, под грозовыми облаками, игравшими в прятки с солнцем и кружившими над головами, Тилден поглядел на наползавшие грозные тучи и без особых усилий подал четыре подачи навылет, завоевав чемпионский титул как раз к тому мгновению, когда хлынул дождь, а потом бросился бегом с корта, чтобы укрыться от начавшегося уже ливня.

Билл Тилден был совершенным символом эры тенниса. С видом достаточно впечатляющим, для того чтобы пробудить в сердцах спортивной толпы воображение и честолюбие, Тилден, облаченный в величественно-белый спортивный костюм с полной ракеток сумкой под рукой, казался воплощением самой игры. Но еще большее впечатление производила на болельщиков его игра, можно сказать превратившая теннис в популярный вид спорта.

И Тилден играл так, словно его специально выбирали на эту роль. Он умел замотать противника до головокружения, мог спасти очко буквально в последнее мгновение, покрыв весь корт тремя длинными прыжками, или со свистом отправить мяч прямым ударом в площадку. Для него теннис представлял собой разновидность шахмат, в которую играют мячом и ракеткой.

Но дело не только в этом. Тилден был эксцентричен, как и положено гению. Он был пронзителен, блестящ и темпераментен, как оперная дива, и иногда развлекался, придавая тем самым пикантность матчу, устраивая представление для галерки или затягивая игру, чтобы насладиться собственными чарами. «Он зачесывал свои черные волосы с шиком», – вспоминал Джон Кирнан. А Пол Метцер назвал его ярким шоуменом, «то драматизировавшим свои матчи, то устраивавшим из них забаву».

Но каков бы он ни был, Билл Тилден являлся человеком, которого Эллисон Данциг назвал «наиболее совершенным игроком всех времен».

Те, кто развенчивает или превосходит легенду, всегда вынуждены довольствоваться вторыми местами – после тех, кого они сбросили с пьедестала. Примером здесь могут служить Джин Танни, победивший Джека Демпси и навсегда растворившийся в тени; Хэнк Аарон, превысивший рекорд Бейба Рата по пробежкам на базу, но тем не менее так и оставшийся на второй роли; и если вернуться к нашему биографическому обзору, Джек Никлаус, которому суждено вечно пребывать в тени Арнольда Палмера.

Чтобы доказать это, обратимся к открытому первенству США 1962 года, которое было разыграно в Оукмонте, Пенсильвания, можно сказать – на заднем дворе Арни. Находящийся на самой вершине правления король, только что удостоенный третьего титула «Мастерс», вернулся домой за победой, которая, по мнению многочисленных и пылких сторонников Арни, должна была сама упасть в руки их героя. Но судьба распорядилась, чтобы на сей раз Палмер получил достойного соперника в лице Джека Никлауса.

На Никлауса, звезду студенческого спорта из Огайо и двукратного чемпиона страны среди любителей, стоило посмотреть. Пузатый, с чревом, переползающим через брючный ремень, с багровой, похожей на переспелый помидор физиономией под коротко стриженными песочными волосами, Никлаус в точности оправдывал свое прозвище «Пузан». Не стремившийся следовать требованиям моды, Никлаус носил одежду, которая не соблазнила бы ни одного респектабельного тряпичника, предпочитая, как заметил один из обозревателей, «исключительно больничные цвета», брюки его пузырились на коленях, рубашка выбивалась из-под пояса наружу. По всем понятиям, облик его тянул разве что на любителя воскресного гольфа.

Но хотя судьба обделила его фигурой, она не забыла подарить ему верную руку и точный глаз. Пользуясь своей клюшкой скорее как гаубицей, Никлаус вкладывал в удар силу каждой унции своего плотного 93-килограммового тела – если верить журналисту Джиму Мюррею, он говаривал, что берет свою силу «из задницы», а откуда еще ее возьмешь? – и посылал мяч с подставки на колоссальное расстояние: прямо, как летит стрела. Если его мячи в среднем улетали на 280 ярдов, то какая разница, есть у него изящество движений Сэма Снида или нет? И чтобы его не путали со Снидом, одним из величайших гольферов всех времен, Никлаус умел пользоваться своей клюшкой словно хирург своим скальпелем, что делало его идеальным гольфистом – почти что учебным образцом великого игрока в гольф.

Однако присутствие этого нового феномена ничем или почти ничем не вдохновляло почитателей Палмера. В конце концов, рассуждали они, разве Никлаус, тогда еще двадцатилетний любитель, не финишировал на открытом первенстве, отстав от Палмера на два удара два года назад? И разве любимый ими Арни, как он сам сказал, не выступает теперь дома? Тут все почитатели, собравшиеся у Святилища Св. Арни, принялись надрывать глотки, подбодряя своего героя словами: «Сделай его, Арни!» и «Мы с тобой, Арни-детка!», а потом бросались вперед по лужайке к следующей лунке, не дожидаясь удара Никлауса.