Затем случились большие перемены. Олег ушел в армию, служил в Прибалтике. Фоторемеслом овладел досконально. Незадолго до окончания службы встретил местную девушку. Женился, осел в том же чистеньком, как музейный зал, тесном городке. Работал в ателье; пробавлялся также, щелкая туристов на морской набережной, перед воротами замка ливонских рыцарей. Приобрел хватку. Знал, как поставить или усадить клиента, какое выражение придать его лицу и фигуре. Скоро основал собственный "бизнес": снимал на свадьбах, на выпусках школ и училищ; ездил по селам, где наловчился поярче раскрашивать розовым фото младенцев и портреты для Досок почета. Надоели ограничения. Стал жаден до денег, удовольствий, роскоши. Через пару-тройку лет мог гордиться счетом в сберкассе. Тогда потянуло домой, к родительским пенатам. Жена воспротивилась. Он с легкостью разорвал ненужный уже брак, переехал в родной город. Здесь развернулся еще шире - освоил фотогравюры, снимки на фарфор, на мрамор надгробий. Первое время жил у матери, потом построил хоромы. Сделался шикарен, купил профессорскую дачу, "Волгу" и манекенщицу Алевтину. Ну а стихи... Всему свое время. Кончились мечты, началась жизнь. Что бы подумала Алечка, видевшая в муже могучего добытчика, или тот же битый, хищный Халзан - стоматолог с огромной подпольной практикой, или иные трезвые, предприимчивые друзья Краева, что бы они подумали, если бы Олег снова предался словесному блуду, и носил свои творения в разные журналы, и в этом птичьем занятии находил свое счастье?.. О Хорунжем, об Оресте, об их диковинном опыте он почти не вспоминал. Неудобно как-то, нелепо после стольких лет отсутствия вдруг появиться: вот он я! К тому же, поди, давно уже вытерли магнитную память. Мало у них забот - учить машину кропать подражательные вирши с неравной длиной строки...

... - Слушай, - сказал Хорунжий, присаживаясь на грязную скатерть и вынимая желтую записную книжку с тисненым узором. - Вот, это последнее. Мы не знаем, что делать. Орест беспокоится. Хотели вообще все стереть - да побоялись. Будет вроде убийства...

- Убийства? - глухо переспросил Краев, не зная - как некогда у Ореста и Киры, - что говорить и делать дальше.

- Убийства, - кивнул Грин, и огонь лампы отчужденно скользнул по стеклам очков. - Нам кажется, что он все-таки постепенно обретает нечто вроде собственного "я". Или уже...

- Читай, - сказал Олег. Вдруг представилось ему, что сегодняшнюю встречу Хорунжий подстроил нарочно. Выследил. Сел на виду, со своими лукаво-близорукими глазами. И книжка в кармане. Пришел издеваться, мучить, напоминать: не выдержал экзамен Краев, не оправдал, не оправдал!.. Ничего. Вот осознает себя ваш слепок личностью, тогда посмотрите... Ни страха, ни колебаний...

- Читай же, чего ждешь! - повысил голос Олег. Тот зыркнул из-под роговой оправы - и начал:

Вы встречали собачью свадьбу?

Словно лес им кругом, кудлатым...

По изъезженному асфальту

Волчьим клином бегут куда-то.

Деловиты. Носы в работе.

От колес уклоняясь ловко,

Устремляются к подворотне

Разномастные внуки Волка...

...Вспыхивали озарения, одно другого нелепее - и корчились, сгорая... Что же, убийство, так убийство... Зачем ему этот призрак? Тень, шепчущая за спиной? К черту видеомагнитофон! Десять, двадцать тысяч - все деньги до копейки готов отдать Олег, лишь бы стерли проклятую запись. Сожгли машину. Ну бывает же там... Электрик даст слишком высокое напряжение... Может быть, и начать с электрика? Фу, чушь какая...

...Что-то ищут в дожде, в метели,

На заре подвывая остро,

Будто предками был утерян

Развеселый Собачий Остров...

Олег делал огромные усилия, чтобы не сорваться. Вот он чего ждет, змий-искуситель! Срыва. Раскаяния. Загубил-де редкостный дар, променял право первородства на чечевичную похлебку. Поймите, простите... Не дождешься. Дудки. Жирно с тебя... Он кусал губы, вонзая ногти в ладонь. Все же слабеть стали нервишки, вон как разбирает... Старость?

И, встряхнув медали и бляхи,

На своем поводке коротком

Дог какой-нибудь вдруг запляшет,

Из собачьих Рориков родом;

Заскулит шалопай хозяйский,

О причинах тоски не зная,

А в глазах - дремучая зависть,

А в глазах - глухомань лесная...

Олег издал короткий горловой звук - и вдруг, как слепой, пошел на Хорунжего. Тот едва успел соскочить со стола. Отлетела в угол записная книжка. Через несколько секунд уже висел на левой руке Краева перепуганный официант: в правую - вцепилась Алечка; перед лицом лопотал что-то, заговаривал зубы Халзан. Григорий, стоя на несколько ступеней ниже, с красными пятнами на лице, судорожно протирал очки; Надюха отчаянно махала ему, чтобы убирался...


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: