В тишине упали последние строки:
Падет расстрелянный мезон
Родится новая частица...
- Устраивает?
- Кого? - Имре оторвался от монитора, что-то озабоченно перекрутил. А-а, конечно. Хорошо бы новую заставку подобрать, а?
- Срисуй что-нибудь у Эшера. А лучше изобрази фантазию на его темы. Скажем, "Галеры Вселенной". Звучит? - Ларра помолчала, вслушалась в случайно рожденное сочетание, кивнула: - Да, так. "Галеры Вселенной". Сначала пусть мелькнет на миг, потом крути бесконечной лентой под моим телепортретом, хорошо?
Имре озадаченно поморгал, потер ладонью ухо. Закодировал команду Мегамозгу. Затем подрегулировал звук и продиктовал:
- Продолжаем вечерний выпуск новостей искусства. Сегодня поэтесса (Ларра поморщилась) Ларра Бакулева сочинила новое стихотворение. Смотрите и слушайте, уважаемые телезрители, мы с вами - в рабочем кабинете Ларры Бакулевой!
По экрану, перемежаясь, поплыли разноцветные космические корабли, стилизованные под древние галеры, - Мегамозг недурно выполнил каприз или прозрение поэта...
Утро кончилось. Пора натягивать маску номер два - сейчас заявятся с телевизитом юные дарования. Своих студийцев Ларра учила прилежно, хотя кто может научить Поэзии? Вдохновению? Ей и самой его так не хватает. Однажды Азель, подружка дочери, не доверяясь автоматам, пекла ко дню рождения булочки. О, как она священнодействовала! Как, пылая щеками, металась между столом и духовкой! Как месила, пахтала, пластала тесто, как мазала яичным желтком пышную хрупкую корочку! Это и называется вдохновением, которого Ларра, как ни билась, не могла пробудить в юных дарованиях...
Она глянула на часы. Сейчас экранный гость пойдет косяком. Время бросать поэзию, время толковать о поэтах... Но настроение сегодня выпало делать все наперекор. Предоставив домовому роботу право выкручиваться из щекотливого положения, Ларра прихватила со стола чашку остывшего, помутневшего кофе, шагнула в лоджию. Перекусить придется по дороге, подумала она, набирая код диспетчера. Крутись, крутись, наборный диск, передай транспортной фее просьбицу: крибле-крабле-дабль, нужен дирижабль!
- Транспорт, городская сеть. Заказывайте, пожалуйста.
Ларра назвала адрес и свой позывной:
- Одноместный, для прогулки, - попросила она.- Причал "П".
"П" - значит, персональный. Не общая посадочная площадка на крыше, а выход на волю прямо из квартиры.
Проверила, не забыт ли визис (телебраслетов она не признавала, браслеты не шли к пышноватым ее рукам),- нет, вот висит рогатая ящерица на цепочке. Тоже подарок: монтаж коммуникаторов.
Одним глотком допила кофе, поставила чашку на пол, именно на пол, не на стол - назло кургузому, вечно озабоченному Домовому, всемогущему, как Мегамозг, и аристократичному, как фамильный английский дворецкий. Домовой, всем своим видом выражая неодобрение, маленьким мягким манипулятором поднял чашку, сгинул в стене. На прощанье, уже уяснив, что на сигнал не отреагируют, все же мелодично прозвонил к ленчу.
Дирижабль всплыл внезапно, туго присосался к опорам. Откинулся двойной прозрачный колпак, Ларра перешагнула борт, уселась в кресло. Колпак захлопнулся - и слился с окружающим воздухом: вниз на триста этажей не было ничего. Как всегда в первый момент на секунду екнуло сердце. Но Ларра справилась с собой, дала команду - голосом твердым, привычно форсированным под ритмическую речь:
- Малый обзорный маршрут. Без лекции, пожалуйста.
Без лекции, без исторических очерков, без гидов, потому что все, что ей покажут и расскажут, она видела и слышала тысячу раз. На прогулку ее гонит не любопытство, а желание остаться одной. Ага, маска номер три! Для себя, любимой. Маска, маска, я тебя знаю!
Странно, и дома одна, и на улице одна. Стихи - такая штука, только в одиночестве и творятся. Поэтому так одиноки поэты: несчастная любовь рождает высокие трагедии, счастливая - пустячки. Потому, видно, и у них с Тилем не заладилось. Только они оба знают, что не заладилось, другие находят семью образцовой...
На два вопроса нет ответа
(Простые - как "Не может быть!"):
Кто научил летать планеты?
Кто научил меня любить?
Строчки вылились сами и сразу. В старину это называлось божественным даром. Ларра поднесла к губам ящерицу, надиктовала строфу, поторопила автомат с отлетом.
Когда вокруг дирижабля замкнулось небо, колпак затуманился дымчатой пеленой, фиолетово густой со стороны солнца. Выше и ниже, поодиночке и гроздьями, крохотные одноместные и групповые экскурсионные - плыли, переливаясь, начиненные отдыхающими перламутровые мыльные пузыри. Ларра собиралась додумать еще что-то важное про творческое одиночество, разбросанные тут и там в небе люди ей не мешали, но как часто это бывает, мысль ушла. Дирижабль втянуло в круговорот прогулочного маршрута. Впереди загорелись не меняющиеся вот уже три века золоченые маковки Византийского собора.
Ящерица на груди вкрадчиво зашипела и зацокала, вызывая на связь, ожидая продолжения, но, не получив команды, смолкла. Ларра приоткрыла колпак. Ветерок чуть пошевелил волосы, нагнал в кабину плотного жаркого воздуха. Но включать кондиционер не хотелось. Хотелось, наоборот, чего-нибудь неопределенно-туманного, несбыточного и терпкого, только что сошедшего с картины Чюрлениса.
- Например, сосульку из прошлогоднего снега, - произнесла вслух Ларра, издеваясь над неожиданной прихотью. - Кто-то когда-то сказал: "И синтетические чувства обуревают поролон!" Паршивое дело, милая, бегать от настоящего!
Однако и в самом деле неплохо сейчас хлебнуть натурального живого морозца. И не так уж все это несбыточно.
Она тронула пульт:
- Зимний парк, пожалуйста. - И озорно добавила: - Гони!
Посадочная площадка на куполе парка была малолюдна. Ларра отпустила дирижабль, и он откочевал на стоянку. Смотровое окно в оболочке купола покрывали морозные узоры. От входа в парк тянуло вкусным запахом заиндевелой хвои.
Спуск по шлюзовому коридору. Открылись шкафчики обменника, перед некоторыми из них женщины облачались в спортивные костюмы, придирчиво осматривали свои отражения в зеркалах. В углу стайка девчонок, громко смеясь и споря, изобретала какие-то немыслимые курточки, но фантазии не повторяться им явно не хватало...
Замшевые брючки, тонкие сапожки мехом наружу и короткая шубка. Вместо шапочки - плетенка из мягких ремешков с серебристой оторочкой под лемминга. Когда она отошла от шкафчика, девчонки в углу разинули рты и подталкивали друг дружку локтями, пока она проходила мимо. Потом сблизили головы и принялись яростно шептаться, доказывая что-то себе и компьютеру.
На выходе толклись мужчины разного возраста. Одни покорно. Другие, потеряв терпение, нервно притоптывали ногами. Ларру, естественно, никто не ждал, хотя в глубине души она и надеялась: а вдруг? Ну, бывают же чудеса на свете... И знаешь, что ничего такого быть не может, а все равно оглядываешься. Но чудес, оказывается, давным-давно не бывает...
Ларра ускорила шаг (кавалеры расступились), подошла к ледяному спуску, посмотрела вниз - и отшатнулась. Но тут же храбро ткнула ногой педаль. Вылетели расписные сани - узорчатые, с круто задранным передком, в бубенцах и колокольцах. Свистя полозьями, подкатили. Игриво, расшалившейся собачонкой, боднули под колени. Она плюхнулась, расправила приятно мохнатую па ощупь искусственную медвежью полость, защелкнула ремни. Скрежеща бортами на виражах, возносясь и падая, сани ринулись в снежное и пестрое от других саней, как альпийский луг весной. Ларра подняла воротник, собрала в горсть застежки ремней. И когда сани пролетали над откосом, рывком высвободилась, вывалилась за борт и кубарем покатилась под уклон, обрушив рыхлую пушистую лавину. Снег забивал лицо, лез в рукава, но движение постепенно стопорилось, она медленно распрямилась. С натугой соображая, где верх, где низ, не сразу обратила внимание на лыжника, который наискосок перерезал склон. Тот поднял снежный смерч, круто разворачиваясь и тормозя, кинулся отряхивать с нее перчаткой снег.