Характерно, что Радишевский описывает Пушечный двор, в котором было два литейных «анбара» (описание построено в виде совета, как устроить образцовый двор): «Устроити… две печи, а перед печью учинити яму, да устроити тут снасть, которую доведется вертети двойные, затинные, или иной какой малой наряд, или шарфетины. Да еще устроити снасть и буравы посреди пушечного сарая и утвердити то над ними сквозь мост (т. е. деревянный помост. — Е. Н.), чтоб большие пушки вертети (т. е. сверлить. — Е. Н.). Да доведется устроити замошников дом (цех, где изготовлялись замки казнозарядных орудий. — Е. Н.) и кузница у угла Пушечного двора; а в ней две наковальни, да рукодельная скамья, а в ней утвердити тестеры тиски шрубные, да тут же в скамье устроити скамейную наковальную со всем, что к тому служно и пригожается»[22].

Московский Пушечный двор. По плану XVII в.

Далее рассказывается о «станошном дворе» — цехе, изготовлявшем «станки» — лафеты для орудий: «Да подле того станошного двора устроити у ворот сводным строением, и на тех воротех устроити житейскую палату… и в ней жити голове, кому телеги и всякое подъемное и извозное дело приказано, и надзирати ему над сторожами, над вороты в замыканье ночном и в береженье дневном, чтоб и в день не просто отворено стояло»[23].

В этой записи речь идет о сохранении государственной тайны; на Пушечном дворе следили за этим весьма строго. Той же заботой проникнут совет автора «Устава» «у хором мастеровых людей двери и окна… устроити во двор, а не на улицу»[24]. Недаром ни один из иностранцев, посещавших в XVI–XVII вв. Москву, не оставил нам даже краткого описания двора, хотя многие из них упоминают об этом старейшем литейном заводе. Приблизительны изображения Пушечного двора и на иностранных планах Москвы.

Далее Анисим Михайлов описывает «кузницы у ворот Пушечного двора… в них горны и наковальни». «Да подле кузницы устроити тележный двор, где оружельному и тележному мастеру телеги и колеса к наряду готовити и делати»[25].

Около одной из кузниц — «колодез или трубный сруб… вода отколе приведена». Этот колодец хорошо виден на плане Пушечного двора XVII в.

«Устав ратных, пушечных и других дел» рассказывает об устройстве Пушечного двора со многими житейскими подробностями. Описывается, например, навес, под которым лежали пожарные лестницы, багры и крюки: «И как к пожару понадобятся, и теми багры кровли и стены разбирати и от огня отымати». Советуется «во всякой двери устроити дыры кошкам ходити, а без того от гаду не останется цело ни что»[26].

Таков был московский Пушечный двор, на котором работал Андрей Чохов. Прежде чем впервые попасть сюда, ему пришлось побывать на Ивановской площади Кремля в старом здании «приказов». Здесь на втором этаже, рядом с Ямским и Разбойным приказами, помещалось управление, ведавшее русской артиллерией. Отметим, что первое известное нам упоминание об особом Пушечном (примерно с 1610 г. — Пушкарском) приказе относится к 1577 г.[27] В 50-х годах XVI столетия, когда Андрей Чохов пришел на Пушечный двор, артиллерией, по-видимому, управлял специальный «стол» общевойскового Разрядного приказа.

Мальчика, которого отдавали в ученики на Пушечный двор, приводил обычно кто-либо из ближайших родственников — ему предстояло подписать «поручную запись». На длинном столбце были перечислены обязанности ученика и перечислялось то, что он под страхом тяжелого наказания не должен делать: «…пищали, и зелья, и свинцу не снесть, ни над какой государевой казною никакие хитрости не учинить, и не красть, и не разбивать, и татиною и разбойной рухлядью не промышлять… никаким воровством не воровать». Специально было оговорено, что работник Пушечного двора обязуется «государю не изменить… ни в какие государства не отъехать и на поле к черкесом не сбежать»[28].

Когда формальности были закончены, ученика отводили к мастеру. Андрей Чохов не был единственным учеником Кашпира Гаяусова. Каждый мастер имел пять-восемь учеников. Общее количество их на Пушечном дворе в середине XVI в. нам неизвестно — ни одной «росписи» двора тех лет не сохранилось. Но мы знаем, например, что в 1637 г. пять пушечных литцов имели 37 учеников[29]. Тридцать один год спустя, в 1668 г., на Пушечном дворе было 39 учеников-«пушечников»[30]. Можно предположить, что и в XVI столетии учеников пушечного и колокольного дела было не меньше.

Среди учеников Ганусова лишь Андрей Чохов сумел выделиться из массы литцов, исполнявших обычную работу. Для этого нужно было обладать большой настойчивостью и незаурядным талантом.

В учениках на Пушечном дворе в те годы ходили по десять, двадцать, а то и по двадцать пять лет. Нередко у литца уже седина в бороде и детишек полная изба, а он все еще числится учеником. Ученичество было одной из наиболее тяжелых форм эксплуатации работного люда. На Пушечном дворе, в Оружейной палате, да и на других государственных предприятиях в XVI–XVII вв. можно было встретить мастеров очень преклонного возраста, всю работу передоверявших ученикам. Однако официальным руководителем отливки всегда считался мастер.

Чтобы стать мастером, нужно было выполнить самостоятельную пробную работу — отлить пушку или колокол «на образец». Отливку оценивали старые мастера и выносили приговор. Нелегко было получить работу «на образец», приходилось обращаться к царю. Вот одна из таких челобитных.

«Царю, государю и великому князю Михаилу Федоровичу, всея Русии, бьют челом холопи твои пушечнова дела ученики мастера Олексея Якимова — Кирюшка Кононов, Воинко Логинов. Делаем мы, холопи твои, с тем мастером своим с Олексеем твой государев наряд: и верховые пушки, и дробовые, и тюфяки, и меньший наряд полковой. Да мы же, холопи твои, с мастером своим сделали тебе, государь, пищалы „Аспид“ ядро тридцать пять гривенок (около 14 кг). А ныне, государь, мастер наш при старости, а мы, холопи твои, делаем пушечное дело двадцать другой год. Милосердный государь царь… пожалуй нас, холопей своих, вели, государь, на пушечное дело дать, какое ты, государь, произволишь на опыт»[31].

Примерно такую же челобитную пришлось в свое время написать и Андрею Чохову. Кашпир Ганусов умер, по-видимому, во второй половине 60-х годов XVI в., последнее известное нам упоминание о нем относится к 1566 г. Андрей Чохов еще некоторое время ходил в учениках. Это слово поставлено перед его именем на трех пушках, отлитых в 1568–1569 гг.; в XVII в. они находились в Смоленске[32]. Следующее упоминание о мастере относится к 1575 г. Подпись на отлитой в этом году Андреем Чоховым пищали «Лисица» уже не содержит упоминаний об ученичестве[33].

В первые годы работы на Пушечном дворе Андрей Чохов сумел ознакомиться со многими отраслями технического знания того времени. В 70-х годах двор подчинялся Пушечному приказу, на котором, кроме изготовления артиллерийских орудий, лежала масса других обязанностей. Кроме пушек здесь лили колокола: набатные и вестовые — для крепостей и «большие» — для церквей и монастырей. Чохов в совершенстве овладел колокольным литьем и впоследствии изготовил ряд прославленных колоколов, получивших широкую известность.

Кашпир Ганусов, видимо, не знал этого ремесла. Ни одного колокола, подписанного им, мы не знаем. Приемам ремесла Андрей Чохов мог научиться у московского мастера Луки, из отливок которого известен большой колокол, изготовленный в 1561 г. для Спасокаменного монастыря на Кубенском озере[34]. Мог он учиться и у новгородского колокольщика Ивана Афанасьева, не раз посещавшего Москву и работавшего на Пушечном дворе. В 1571 г. он отлил в Александровой слободе большой колокол[35].