Тут откуда ни возьмись набежал Юра Данилов, сгреб за плечи, стиснул — и отшатнулся:

— Прости, как ты?

Билун понял вопрос. Но отвечать не собирался. Подождал, пока Юра смущенно отступил, даже глаза отвел, не веря полностью в выздоровление от смерти, а после так сжал в объятиях, что у Юры кости хрустнули. Больше оба сделать ничего не успели — кто-то, отчаянно вереща, скакнул на шею Билуну прямо с лестничной площадки:

— АС!

— Зойка! — ахнул он. — Ты никак еще подросла за год?

— И похорошела, — гордо прибавил Данилов, точно это был его самый главный сюрприз.

Он с мужской неосторожной откровенностью сообщал в Свердловск о Зойкиной влюбленности, и Билун читал между строк, что столь преданным и небоязливым может быть только безнадежное чувство — безнадежное перед его, Билуна, неоспоримой смертью. В больничной обстановке эти письма оставляли Анатолия Сергеевича холодным. Он понимал, как легко утешится Зойка. Да и ему там было не до любви. Но сейчас, едва она произнесла своим низким голосом «АС!» — этим именем из инициалов звала его заглазно вся лаборатория, — как что-то где-то колыхнулось в нем, стронулось, поехало, и он подумал: может, тоска по любви, не обязательно по Зойкиной, и вытащила его из биостата? Каждый по-своему побеждает смерть!

Билуна покоробила Зойкина бесцеремонность. Забила себе девчонка голову романтикой безнадежной любви, способом выражения которой выбрала эту самую бесцеремонность. Раньше бы АС немедленно и тактично высвободился. По старой привычке и теперь незаметно и коротко оглянулся: не чересчур ли все нелепо и смешно? Но Зойкины руки приятно тяготили его, он не торопился от них отделаться, наоборот, новым обостренным чутьем улавливал, что они связывают его со старым миром лаборатории лучше, чем даже зрение и слух. Именно этих маленьких твердых рук не будет хватать ему, ибо Зойкины объятия становятся все легче, все слабее, словно Зойка, не сходя с места, уже начала отдаляться.

Она оторвалась на длину вытянутых, не снятых с его плеч рук, смело всмотрелась, покачала головой:

— Похудели все же. Выцвели. Нам как сказали, что не померли, возвращаетесь, думала, с ума сойду. Девчонок тереблю, а они смеются, не верят…

Она испуганно зажала рот, сообразив — ляпнула больному не то. Но сразу же тряхнула своей тускло-золотистой короной:

— Идемте, идемте. Вы в лаборатории ничего не узнаете.

— Что, Петручик все по-своему завернул?

Праздный вопрос! Билун прекрасно знал, такие толстые мягкосердечные заместители ничего по-своему не заворачивают, свято оберегают порядки шефа. Лишь в углу стоял новый рефрактор, которого не было год назад. Да на биопанели появился лишний рубильник, зачем-то нацеплены кольца Лизеланга… Ай-я-яй, спектроскоп-то пылью зарос, похоже, им ни разу не пользовались. И конечно журнал наблюдений у Радюша опять валяется раскрытый на последней странице — времени не хватило сунуть в стол. Может, надеется, господь-бог пошлет ему за ночь новые данные? Придется сыграть роль господа-бога.

Оглянувшись, видя, что Зойка с Юрой наскоро наводят лоск в раковине модель-инкубатора, Анатолий Сергеевич вороватым росчерком изобразил марганцовкой, прямо под неоконченным результатом, танцующего цыпленка. Он с удовольствием подумал, как заставит растяпу Радюша переписывать испорченный журнал — не назло, конечно, а исключительно в воспитательных целях. Настроение в привычной обстановке выровнялось, утратило оттенок болезненного недоумения, и, дойдя до сдвинутых вместе столов Людочки и Катеньки Пинаевых, которых для скорости называли одним общим именем ЛЮКИ, он только губы в ниточку подобрал. Этим сестрицам-болтушкам он, например, никогда не позволял селиться рядом. Себе дороже!

Чем дальше Анатолий Сергеевич шел по лаборатории, тем определеннее становилось какое-то несовпадение между увиденным — и восстановленным из памяти. Каждую шкалу, даже расположение приборов, он помнил лучше линий собственной ладони. Но помнил не своей, а посторонней памятью, которая лично его не касалась, не задевала, не звала немедленно продолжить то, к чему так рвался из Свердловска. Противоречие между памятью и зрением рождало устойчивое беспокойство, особенно невыносимое из-за того, что он чувствовал себя здоровым — здоровым тем здоровьем, о котором не надо спрашивать мнения врачей, которое само по себе чистым звоном гуляет по телу.

Между тем в лаборатории собирался народ. Прикатился из кабинета Петручик, на ходу промокая платком лысину. Прослезился у Билуна на плече. И все кудахтал добродушно и искренне, как хорошо и как вовремя для лаборатории возвращение шефа. Петручик был начисто лишен честолюбия и не связывал со смертью начальства никаких планов собственного возвышения, поэтому слова его следовало принимать без натяжки — Анатолий Сергеевич действительно был здесь нужен…

Директор института, наоборот, предложил не торопиться с работой, с недельку отдохнуть. Директор боялся сложностей, каковыми в данном случае являлась перемена руководства в середине планового квартала. Поэтому с понятной, неискусно замаскированной хитростью ссылался на необходимость кончить серию опытов коллеги Петручика.

— Передавать на ходу слишком сложно, — заключил директор кратенькую речь. — Отдыхайте пока, Анатолий Сергеевич. Подлечивайтесь. Я дам команду кадрам оформить дополнительный отпуск.

Спорить было не о чем. И Билун уже начал потихоньку ломать голову, чем займет себя в дни неожиданного досуга.

У директора были свои постоянные сопровождающие. Затесавшись в его свиту, Анатолий Сергеевич к концу обхода шагал во главе довольно-таки внушительной толпы под нарастающий шепот: «АС! АС! АС вернулся!» Особых иллюзий насчет любви к себе он не питал — некоторые вновь принятые сотрудники вообще видели его впервые. Но все радовались поводу на минутку сбежаться вместе и пошуметь. Кроме того, факт излечения неизлечимого — безотносительно к судьбе конкретного Билуна А. С. - будил во всех стихийную веру в непреодолимость жизни-сродни бессмертию. Девушки подняли восторженный гвалт. А младший научный сотрудник Федя Радюш несся впереди на руках, колотя друг о дружку в воздухе подошвами тяжелых платформ. Анатолий Сергеевич давно уже отступился, не делал замечаний, не мешал восторгу подчиненных и неподчиненных коллег. Да по совести говоря, и сам в душе радовался вместе с ними и за них своему возвращению.

Маршрут вынес толпу в «живой уголок», где за глухими с виду стенными панелями обитали подопытные животные. Здесь их подвергали динамическим воздействиям — тряске, пиковым всплескам магнитных полей, ударам света, переменному шумовому фону, воздушным смерчам, перегрузкам, невесомости — словом, всему тому, что вместе и порознь обрушивает на горожан современный город. Надо сказать, «живой уголок» давал ученым сколько угодно примеров различных нестандартных реакций. Толпа шумно топала по коридору, а Анатолий Сергеевич, не признаваясь себе, постоянно высматривал, далеко ли переливается нежаркое весеннее солнышко Зойкиных волос.

Ниши для животных, перекрытые стенными панелями, обычно отворяются дистанционно, с пульта, хотя местный привод у них тоже есть. Неизвестно, что произошло на этот раз. То ли случайный каприз электричества замкнул ненароком нужные контакты. То ли Зойка, позируя перед Юркиной фотокамерой, нечаянным прикосновением отключила блокировку. Но одна стенная панель вдруг сдвинулась и обнажила темный зев обезьянника. Оттуда, по-человечески заслонившись от света локтем, выскочила огромная пакостная горилла Гужбан. Гужбан и так-то имел характер не сахар. А когда над ним после долгого мрака зажигали прожектор, просто сатанел. Постепенно убирая от морды локоть, он жмурился, моргал и на глазах наливался злобой.

Анатолий Сергеевич сделал по инерции еще несколько шагов. Другие не только остановились, но и попятились. Рядом оказалась одна Зойка — она, будто продолжая позировать, опиралась спиной о стенку у самого края проема. Растерявшись от близости людей, Гужбан переводил взгляд с Зойки на Анатолия и обратно, пожалуй, лишь с единственной целью: с кого начать. Сподручнее ему показалось начать с Зойки. Волосатые пальцы собрали в жменю платье на ее плече. Материя, уступая, затрещала. Зойка настолько испугалась, что даже не вскрикнула. Но сильнее боли и сильнее страха улавливалось отвращение к коричневой липкой волосатой лапе самца…