– Не хочу я больше курить, товарищ полковник. Накурился уже за утро...

– А я говорю – иди! Что тебе еще не ясно, лейтенант?! – снова заревел на весь штаб Игнатенко, распаляясь неизвестно из-за чего.

– Есть, – и Тарасов от греха подальше вышел из комнаты связи, удивленно покачивая головой: таким своего командира он еще не видел.

Спустя пару минут радиостанция отозвалась слабым голосом Терентьева, еле пробивавшимся в наушниках сквозь противный треск помех:

– "Курица" на связи, прием.

– Узнаешь меня? – спросил Игнатенко.

– Так точно, "Гнездо". Скоро ли соберем урожай, а то нам здесь жарковато?

– Ты мне этими шифровками не трынди. Ты можешь остаться один? Поговорить надо.

– Сейчас.

Радиостанция замолкла, а через несколько минут вновь ожила:

– "Гнездо", я "Курица". Прием.

– Ты настоящая курица. Идиот! Ты, скотина, за все мне ответишь, дай только добраться до тебя.

– Что случилось?

– Ты еще спрашиваешь?! – Игнатенко в ярости сжал кулаки. Казалось, еще мгновение – и он разнесет радиостанцию вдребезги.

– Откуда я могу здесь, на точке, знать, что именно вы имеете в виду?

– Потому что происходит все у тебя под самым носом... А он, видите ли, ничего не знает!

– Что все-таки произошло?

– Так вот, слушай, запоминай, думай и... действуй!

– Что же...

– Одна из команд, которая идет к вам на помощь, команда старлея Сергеева, только что доложила мне, что в какой-то пещере они наткнулись на порошок...

– Как?!

– Вот так!

– Где?

Игнатенко назвал примерные координаты и выключил радиостанцию.

Еще никогда он не чувствовал себя настолько расстроенным и подавленным...

Слава Богу, сориентироваться в этих проклятых горах им все же удалось. Теперь, сверившись с картой, они точно знали, где находятся. Но легче им от этого не стало – для того, чтобы добраться до заставы, им предстояло сделать большой крюк, поскольку прямо по курсу вставала гора с почти отвесными склонами. Преодолевать ее – себе дороже, не зря же предки придумали пословицу про то, что "умный в гору не пойдет".

Сергеев прикинул по карте возможный маршрут движения в обход, по небольшой ложбине между гор, и доложил "Гнезду" о перенесении выхода на заставу на одиннадцать часов утра следующего дня.

Старлей был достаточно опытным бойцом, чтобы понимать: идти ночью – дело не только бесполезное, но и самоубийственное. К тому же и ребята его не железные. Разреженный воздух гор и десятки килограммов оружия и амуниции изнуряли даже самых сильных и выносливых. Если парням перед атакой не дать хоть несколько часов отдыха, то толку от них в завтрашнем бою будет мало, а ведь главная задача их "прогулки" в горы – именно разгром "духов", блокировавших заставу "Красная".

Поэтому, подозвав к себе старшего сержанта Арканова, Сергеев приказал парню двигаться в разведдозоре как можно быстрее – следовало во что бы то ни стало до наступления сумерек приблизиться к заставе на расстояние не более пяти километров, а наутро со свежими силами обрушиться на врагов внезапно и безжалостно. Впрочем, кого-кого, а Аркана подгонять необходимости не было – с тяжеленным рюкзаком за плечами, с совсем не легоньким "Калашниковым" в руках он шел бодро и неутомимо.

Взвод спецназа теперь выбивался из сил, стараясь не отстать от своего ведущего, не потерять его из виду, а сержант как будто и не чувствовал усталости, успевая не только выбирать наиболее проходимый маршрут, но и приглядываться, и прислушиваться ко всему происходившему вокруг, оставаясь в любой момент готовым встретить врага.

Сергеев вдруг подумал, что единственным подарком, который преподнесла ему судьба в этом Богом забытом крае, на этой проклятой службе, был старший сержант Арканов. Этот парень являлся не только отличным помощником командира, не только надежным и смелым бойцом, на которого Сергеев всегда мог положиться в бою. Арканов стал еще и душой всего взвода, объединяя ребят, внося в атмосферу серых и тоскливых армейских будней дух товарищества, благожелательности друг к другу, здоровой конкуренции и одновременно взаимопомощи.

Другие офицеры батальона завидовали Сергееву и не верили, что он может запросто, без тени сомнения или тревоги, оставить взвод на Арканова или поручить лично Арканову исполнение любого, самого сложного задания.

Но Толик действительно мог все. Невыполнимых вещей для него, казалось, не существовало.

Он добился выполнения поставленной задачи и на этот раз – на протяжении всего дня Сергеев, периодически сверяясь с картой, с радостью убеждался, что идут они в отличном темпе и расстояние до "Красной" неуклонно сокращается...

Капитан Терентьев выключил рацию и в раздражении плюнул на холодный земляной пол неглубокого блиндажа, служившего теперь и штабом, и наблюдательным пунктом, и узлом связи оборонявшейся от "духов" заставы.

"Хорошо ему, индюку надутому, сидеть в тишине и покое да раздавать указания! "Думай и действуй!" – передразнил он про себя полковника Игнатенко. – Тебя бы сейчас сюда, посмотрел бы я, как бы ты думал и действовал!.. Господи, скорее бы все это уже кончилось!"

Казалось, его мысли взбудоражили окопавшихся на склонах гор вокруг заставы "духов": совсем рядом с блиндажом, коротко и противно свистнув, с сочным звуком шлепнулась мина. В ту же секунду все пространство вокруг наполнилось страшным грохотом. Задрожала земля под ногами. У капитана чуть не лопнули барабанные перепонки, а голова потом еще долго гудела, будто пустой чугунный котел.

"Еще парочка таких близких разрывов – и контузия обеспечена", – обреченно и равнодушно подумал сам про себя Терентьев.

Взрыв поднял тучи песка и пыли, осыпавшихся через легкое перекрытие блиндажа. Эта пыль была ужасна – она попадала в нос, в уши, забивалась в горло, проникала через ткань формы, ровным черным слоем покрывая все тело. Немытая уже много дней кожа чесалась и зудела, глаза слезились, в горле постоянно першило. Все, кто был еще жив на заставе, превратились за эти дни в полуглухих и общаться могли теперь только с помощью крика.

Капитан встал и, на ходу вытирая лицо рукавом, направился в дальний угол блиндажа – туда, где четыре пустых ящика из-под гранатометных зарядов составляли некое подобие кровати.