Итак, я вернулся в Алма-Ату, а вскоре ко мне приехала Элька. Был поздний вечер. Мы валялись с ней в постели, и вдруг нам безумно захотелось есть. Дома ничего съедобного не было, и мы вышли на улицу.

Ночная летняя Алма-Ата – чудо. Но еда в этом чуде отсутствовала. Мы уже впали в отчаяние, когда вдруг набрели на ресторан «Пана».

Денег на кабак у нас не было, и мы решили купить какой-нибудь еды на вынос. Вошли, спустились в подвальчик. Зал незримой границей делился строго на две половины. На одной половине гуляли люди с европейскими типами лиц, в другой – с азиатскими. Зато музыканты играли «And I Love Here».

Мы подошли к стойке бара и стали выяснять, что там есть. Переговоры с молоденькой казашкой сопровождались взрывами хохота, потому что еще никто и никогда ничего у них не покупал на вынос. Элька любит манты. Манты стоили дорого, я начал бессовестно торговаться. Сумел сбить ресторанную наценку. Оказалось, в кабаке нет ничего, во их можно было бы упаковать. В конце концов, мы выпросили у продавщицы две коробки из-под блоков сигарет и сгрузили манты туда. По пути домой купили в ларьке пепси и курево…

Мы шли сквозь великолепие ночной Алма-Аты, ели свежайшие ресторанные манты, доставая их из коробок, и запивали колой. Дышали горы, пахли дубы и каштаны. Элька была, как всегда, щемяще красива. А звезды таращились на нас точно так же, как в Одессе. Они только выглядят по-разному – в Алма-Ате, в Одессе, в Томске – но на самом-то деле это одни и те же звезды. Они всегда присматривают за нами, где бы мы ни были.

Именно тогда я придумал, что обязательно нужно вывести специальное домашнее животное, которое кричит не «мяу», не «ку-ка-ре-ку», а «хорошо!» Не важно, какое: покрытое шерстью, перьями или совершенно голое, бегающее на четырех ногах или на двух… Главное, чтобы оно кричало: «Хорошо!» Сидишь на кухне мрачный. Неприятности кругом. Достало уже всё. А оно влетает, кричит: «Хорошо!» и убегает… И у тебя на душе сразу легче становится.

Когда я про этого зверя рассказал Эльке, она пожала плечами:

– Так ведь ты и есть такое животное…

Серега и Сонька Лукьяненко сняли квартиру и завели кота, которого назвали Юлик. Сереге очень нравилось при мне сообщать Соне, что-нибудь вроде: «Представляешь, Соня, Юлик снова насрал в углу».

Тогда мы с Элькой завели черную кошку и назвали ее Сонька… Из тех же соображений. Вскоре хозяева попросили Серегу и Соню освободить квартиру, и они вынуждены были вернуться к родителям. А там – две собаки. Юлика они сдали на хранение нам. Кот и кошка быстро нашли общий язык. И вот тут-то мы оторвались. Например, Элька звонила Сереге и трагическим шепотом сообщала:

– Сережа. Юлик ебет Соню. Я ничего не могу с этим поделать. Извини…

Серега снова снял квартиру, и Новый год было решено встречать там. Мы, и прочие гости скинулись заранее. Тогда в новинку были импортные фруктово-ягодные ликеры и кремы, и на Новый год мы решили закупить их разновидностей двадцать. Чтобы пробовать то такой вкус, то другой… В результате все нахлобучились до полной невменяемости. Не помогли и пиццы, которые мы с Элькой готовили на закусь.

Мы проснулись с ней среди ночи от холода. Мы лежали голые на диване. Я жалобно позвал Серегу. Он вышел из соседней комнаты. Я попросил у него что-нибудь укрыться. Хихикая, он удалился. Затем, хихикая, принес нам тюлевые занавески. «Больше укрыться нечем», – объяснил он.

До утра мы с Элькой пытались согреться под этим тюлем. Утром же отрезвевший Серега, дико извиняясь, объяснял: «На самом деле одеял у нас навалом, но ночью мне почему-то показалось замечательной шуткой выдать вам для обогрева этот тюль…»

… Утром захотелось курить. Оказалось, что ни у кого нет ни спичек, ни зажигалки. Включили электрокалорифер, но спираль накаливания была слишком глубоко. Свернутая в трубочку бумажка только задымилась.

Придумали! Включили калорифер и раскалили его. Сунули в него бенгальский огонь. Тот заискрил. Пустили газ в газовой плите и искрящийся бенгальский огонь поднесли к конфорке. Газ вспыхнул. От него и прикурили. Все-таки не зря мы пишем фантастику.

Неожиданно Элька кинула меня. Пока я «работал» у Аркадия, она сидела дома, пекла мне пирожки или ещё что-то делала по дому. Мне такая жизнь нравилась. Ей, как выяснилось, не очень. Однажды она заявила, что ей нужно съездить в Томск. Она не сказала, «НАМ НУЖНО съездить», она сказала: – «мне нужно». Я завёлся: «Ты хочешь ехать одна?! Тебя там ждут?!»

И оказался прав. Через несколько дней после того, как я посадил ее на поезд, сказав что-то вроде – «можешь не возвращаться» – мне пришел счет с телефонной станции. Стало ясно, что ежедневно, пока меня не было дома, она подолгу разговаривала с Томском, с Арнольдом. Счета за прошлые месяцы она оплачивала сама, и я не мог узнать об этих разговорах раньше.

Я остался в Алма-Ате, а она вернулась в Томск. Я купил в буфете «Казахстанской правды» ящик коньяку. Вообще-то я не склонен к запоям, но тут решил с помощью коньяка перетерпеть обиду и разлуку. Думал: «Буду каждый вечер звать к себе друзей на посиделки, они мою тоску и развеют»… В первый же вечер я позвонил Лукьяненко, позвонил Смолянинову, позвонил Аркаше Кейсеру, еще кому-то… Дома – никого. Что же делать? Открыл бутылочку, выпил стакан. Потом еще… Вечером не смог уснуть, пока не высосал еще стаканчик. Утром чувствовал себя так паршиво, что сразу же «принял»…

Через неделю ко мне зашел Аркаша. Я открыл ему. Он посмотрел на меня дикими глазами. Я был опухший, заросший, вонючий. В квартире царил форменный бардак, и даже кошка Сонька выглядела несчастной.

– Что случилось? – спросил Аркадий.

– Элька уехала, – объяснил я.

– И ты запил?

Я рассказал ему, как все получилось.

– Сколько у тебя еще осталось? – спросил Аркадий.

– Две бутылки.

– Выпьем их сейчас вместе, – приказным тоном заявил он, – а завтра – как штык на работу. А с Элькой что-нибудь придумаем.

Я оценил его самоотверженность, и мы допили коньяк вместе.

Назавтра я пошел на работу. На полпути к остановке в голову пришла мысль: «Куда это я иду? На работу?.. Зачем? Что там хорошего? Что я вообще делаю в этом городе? Без Эльки…» Внезапно кто-то отчетливо сказал мне прямо в ухо: «Надо выпить, и все исправится». Я огляделся, никого рядом со мной не было. Я понял, что это была настоящая стопроцентная слуховая галлюцинация, и сильно испугался. Бегом побежал на работу и стал усердно трудиться.

Я надеялся, что она вернется. Этого не произошло. Тогда в Томск поехал я. Как я и предполагал, она жила с Арнольдом. И он опять был в командировке. И мы опять стали жить с ней у него в квартире.

Поразительно, до какого извращенного наслаждения доводит любовь, растущая в ненормальных условиях. Жизнь приспосабливается ко всему, и в самых трудных обстоятельствах вырождается черт знает, во что, оставаясь жизнью. Как узловатые корявые березы в тундре. Как белесые грибы в пещерах…

Однажды я обнаружил в своей квартире полбанки шевелящихся белых полупрозрачных тараканов. Видно, давным-давно в банку упал беременный таракан, а выбраться не смог, так как стеклянные стенки внутри были покрыты каким-то скользким жиром. И они жили и плодились там, питаясь друг другом, мутируя, вырождаясь… Любовь остается любовью. Она всегда – наслаждение. Но в отвратительных условиях и наслаждение становится отвратительным.

Мы жили у Арнольда в квартире. Он снова был в Англии. Снова повторялось это дерьмо: он звонил ей оттуда, и Эля нежно разговаривала с ним, а я теперь уже специально стягивал с нее трусики прямо во время разговора. Она не могла убежать: не позволял телефонный провод. Она не могла бороться со мной: это услышал бы Арнольд, и она начинала заниматься со мной любовью, не прерывая разговора с ним, лишь изредка отстраняясь от трубки, чтобы издать стон или перевести дыхание. Наслаждение, отвратительное наслаждение, которое я получал при этом, было умопомрачительным, убойным.