– Кхе, – раздается от окна.

Это еще что? Не хочу ничего! Не хочу отрывать от тебя взгляд.

– Пардон-с…

С плачем рвутся струны языческого экстаза. Я оборачиваюсь. На подоконнике – темное бесформенное пятно.

– Позвольте, – произносит оно, нерешительно деформируясь и образовавшейся откуда-то рукой указывая на люстру. Люстра послушно загорается неестественно тусклым неровным светом. А выключатель-то возле двери – метрах в трех от окна.

В слепом, неуместном своей банальностью, свете я разглядываю нежданного гостя.

Мужчина. Не старый. Но и молодым назвать – язык не повернется – наряд не располагает: бежевые панталоны, темно-синяя фрачная пара, в правой руке – трость, в левой – белые лайковые перчатки. Цилиндр. Под цилиндром – уши, между ними – толстый, почти без переносицы, нос, большие тусклые глаза и широкие сиреневые губы. Все остальное гладко выбрито. Роста – чуть ниже среднего.

Незнакомец стоит на подоконнике и странно улыбается, глядя как-то в упор мимо меня. С полминуты тянется неловкое молчание. Но вот он разжимает сухую узловатую кисть правой руки, как бы нечаянно роняя трость. Затем, театрально встрепенувшись, растопыривает руки и спрыгивает за тростью на пол. Наклонившись, роняет цилиндр и обнажает роскошную бугристую лысину. Долго и суетливо копошится, наконец, выпрямляется и первым нарушает затянувшуюся паузу:

– Да, сударь, погоды нынче, однако. Извольте видеть. – Он доверительно приблизился почти вплотную ко мне, так, что я разглядел бородавчатые капельки воды на землистом лице. – На какую-то секундочку приоткрыл иллюминатор. Не положено, конечно-с…

– Что неположено? – тупо переспросил я.

– Иллюминатор открывать.

– Какой иллюминатор?

– Вот, пожалуйте взглянуть, – он цепко ухватил меня за руку и потащил к окну.

Там, на уровне моего второго этажа висел отливающий серебристо-матовой ртутью металлический диск. Диаметром примерно с двухвагонный трамвай, а высотой – чуть больше человеческого роста. Он висел и еле заметно вращался вокруг собственной оси. Нас разделяло метров пять или шесть. Но видел я его достаточно четко – и закругляющуюся серую поверхность, и овальные, величиной с оконную форточку, светящиеся желтым, отверстия, и даже заклепки вокруг этих отверстий.

– Э-э-э… М-м-м… Э-эт-то ваше? – ляпнул я. Осел безмозглый. Это же КОНТАКТ!

– Как-с?.. А… Ну, в какой-то степени – да, – видя мое ошеломление пришелец заметно осмелел. – Собственно, значительной роли это не играет. У нас имеется ряд тем, которые, как мне кажется, более уместны в данной ситуации.

Издевается по-своему. Будто я каждый день бываю «в данной ситуации». Но я решил решил поддерживать его подчеркнуто вежливый тон. И судорожно копался в голове, надеясь в куче разнородного пестрого хлама отыскать подходящий словесный оборот. Наконец, выдохнул:

– Не смею спорить, – и, чуть помедлив, добавил. – Отнюдь.

Я взмок. А, плевать. Буду говорить по-человечески.

– А вы откуда?

– Весьма уместный вопрос, – как мне показалось, с оттенком иронии ответствовал (именно «ответствовал») пришелец. – Не думаю, что вам могут что-то объяснить названия планеты, звезды, созвездия, туманности, наконец, откуда я прибыл. Вы ведь, кажется, не астроном?

– Да. В смысле – нет. В смысле – не он, – совсем уже вяло выговорил я.

– С нетерпением ожидаю вопроса о цели нашего прибытия и о причинах, побудивших нас вступить в контакт именно с вами. – Незнакомец выдержал эффектную паузу. – И, не дождавшись, отвечаю. Сначала мне удобнее ответить на второй вопрос. Причины для вступления в связь именно с вами у нас нет ни малейшей. Вам просто повезло: нас подвел эффект Лима (хотя это, конечно, ничего вам не говорит). По расчетному превышению скорости света мы должны были появиться здесь ровно в полдень, а вышло, как видите, наоборот. Ваше окно было единственным освещенным объектом в радиусе полуверсты от точки нашего приземления. Однако, достаточно хорошо изучив представителей вашей нации и вашей эпохи, мы пришли к выводу, что в вопросе, нас интересующем, мы вполне можем положиться и на человека случайного. Ибо мимо собственной выгоды вы проходить не склонны.

О цели же нашего, если можно так выразиться, визита, я скажу несколько позже, после того, как будут соблюдены кое-какие формальности. Скажу только, что мы – представители некоей цивилизации, на сотни и тысячи лет опередившей в развитии вашу. Мы прибыли с предложением к вашим властям. Мы обещаем, в случае успешного исхода переговоров, навести столь необходимый вам порядок внутри государства, а на мировой арене вывести его на позиции ведущей в экономическом и политическом отношениях державы. Вы же в свою очередь… Простите, об этом – после. Предотвращая вопрос о том, как мы в столь сжатые сроки сориентировались в местной обстановке и психологии аборигенов (то есть – вас), поясняю: мы не впервые тут. У вас уже побывала наша разведгруппа свободного поиска. Она могла только наблюдать. Но материал собран достаточный, и с вышеизложенным предложением мы обращаемся не вдруг, а в результате глубочайшего и кропотливейшего анализа состояния внутренних дел России и положения ее внешних связей сегодня, на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого столетий.

Я просто подпрыгнул:

– Так вот в чем дело! Я смотрю, как-то вы смешно одеты. У нас сейчас – конец двадцатого.

– Быть того не может! – встрепенулся пришелец. – Вы, наверное, просто сами не ведаете, в каком веке живете. Впрочем, это абсурд.

Он внимательно оглядел меня с головы до ног. Мне стало неуютно в своих старых потертых джинсах.

– Неужели ошибка так велика? – быстро заговорил он сам с собой. – Но ведь это значит – полный провал. – Он снова глянул на меня. – Какой, вы говорите, век?

– Конец двадцатого.

– Боже, боже! – сокрушенно бормоча, пришелец заметался по комнате. – Я провалил Задание. А это значит, что меня ждет Полная Замена Личности.

Тут он, как вкопанный, остановился посередине комнаты и нехорошо посмотрел на меня.

– То-то я гляжу, странно тут у вас. Подозрительно-с. Свет, вот. Говор… Не от Бога это все. Да и вот, право, штаны-то – латанные-перелатанные, комнатушка – не дворец, да-да, а какие вольности себе позволяете. – И его липкий холодный палец ткнулся в молочно-белую поверхность изваяния, оставив на левой груди жирное серое пятно.

Ах, ты, сукин сын!

Я молча сгреб его в охапку и поволок к окну.

– Пардон! – заверещал он. – Не хотел обидеть ваших чувств.

– Давай, вали отсюда!..

– Но Контакт… Прогресс…

– Я те щас законтачу! Искры посыплются. Ну?!

– Я сам, позвольте, я сам, – повизгивал пришелец суетливо карабкаясь на подоконник. Фалды его фрака раздвинулись, выставляя на свет божий готовые лопнуть от натяжения панталоны. И так он был жалок, что я не удержался и помог ему. Пинком. Неожиданно он оказался легким и упругим, как гуттаперчевый мячик.

– Адью! – крикнул я ему вдогонку, когда немного пришел в себя. Он к тому времени уже докувыркался до четвертого этажа. Там он завис на мгновение, а потом стал по-мультипликационному плавно снижаться, растопырив скрюченные руки и ноги. Вот он поравнялся с «тарелкой» и вдруг стал худеть на глазах. Нет, плющиться, будто воздух выпустили. Вот уже плоский, как собственная фотография, он принялся медленно, начиная с ног, втягиваться в узкую щель под иллюминатором, которую я раньше и не заметил. Наполовину исчезнув в недрах корабля, пришелец загнулся, как лист бумаги, вверх обращенным ко мне блином старушечьего лица и, недобро прищурившись, шевеля губами, погрозил мне плоским, как гвоздь из-под трамвая, пальцем. Ледяные проволочки протянулись по моей спине. Наконец он исчез окончательно, оставив в ночной тишине звук, похожий на поцелуй.

Свет в моей комнате мигнул и погас.

Тарелка мелко задрожала – так, что во всем доме задребезжали стекла, потом затарахтела, закудахтала, как «инвалидка», накренилась и завертелась-завертелась все быстрее, потом подскочила и со свистом ввинтилась в небо, оставляя за собой белый ехидный хвост.