Только Харитон хитро дело повел, шику никакого не задавал, а выждет год - коровку купит, а еще через год - сбрую, а там глядгшь - молотилку... А не пошло ему впрок богатство - раскулачили... Теперь, может, где в Сибири мается и те деньги проклинает...

Поставив припарку, жена ушла в амбар к детям. Митрофан лежал и думал, что Харитон поступил правильно: деньги господские, у мужиков награбленные, - почему и не взять?

"Я бы тоже взял,- решил он.- То не воровство, а счастье".

Он ощупал на груди пачку денег и вспомнил, что эти бумажки все старые, мятые, потертые - видно, много по рукам ходили...

Когда приходилось платить налог, Митрофан сам всегда выбирал бумажки какие похуже, а новенькие, хрустящие, оставлял себе. Верно, уж так человек устроен: что получше - себе, а что похуже - другим... Жулик, видно, в каждом сидит...

"Словно век крал,-подумал он, вспоминая, как кружил по полевым дорогам, врал Карпу, жене, разыгрывал больного.- И откуда это берется у человека? Бес мутит, не иначе... Говорят, нет беса, а вот он и проявился...

Дорогую нетель покупать нельзя - сейчас же пойдет разговор: откуда у Митрофана деньги такие? В колхозе знают, кто сколько заработал... не скроешься... Придется выждать год-другой, а потом потихоньку тратить, как Харитон делал. Но и через год и через два от народа не спрячешься... Будут подозревать, выслеживать, как сам я выслеживал Захарку. Какая же это жизнь?.."

Сбросив припарку, тулуп, Митрофан слез с печи и сел к окну Над деревней висела тревожная луна. Льдисто поблескивали окна в избах, через пруд легла ровная сверкающая дорожка. За прудом чернела конусообразная силосная башня, и Митрофану казалось, что-то-то большой стоит над деревней, охраняя ее ранний осенний сон.

Вот уже три года, как Митрофан сдал в колхоз лошадь, вторую корову, сбрую, телегу-все, что не давало ему спать по ночам, заставляло вздрагивать при каждом малейшем шорохе.

В темные, ненастные ночи мерещилось Митрофану что Захарка лезет через забор, подбирается к его богатству. Он выскакивал в сени, готовый защищать свое добро.

Расставшись с хозяйством, он почувствовал успокоение, на щеках его заиграл румянец.

И вот теперь Митрофан снова ощутил прежнюю мучительную тревогу. Ему казалось, что кто-то ходит вокруг двора, подсматривает. Он прислушался все было тихо.

"Не вор же я. Нашел на дороге..." - подумал Митрофан.

Он зябко поежился и снова забрался на печь.

"Нет, вор..."

Кто-то постучал в окно.

- Митрофан Селиверстыч, спишь, что ль? - послышался знакомый вкрадчивый тепорок Захарки.

Митрофан соскочил с печки, подошел к окну, отодвинул створку. Захарка стоял с- фонарем.

- Тараска сумку обронил, слыхал? - спросил он.

- Сказывали...

- Ты в город ездил... Дай, думаю, зайду. Может, тебя кто на лошади обогнал...

"Все знают, что я ездил в город, - встревожился Митрофан. Распытывает... хитрый... Отдам сумку, - решил он. - Но как ее теперь возвращать, когда сам же говорил всем, что ездил не в город, а в больницу?"

- А тебе чего ж беспокоиться? - спросил он, злобясь на себя.

- Да ведь наши капустные деньги в сумке! Три тысячи.

Как не тревожиться? - удивленно сказал Захарка. - Выходит, мы зазря целое лето на огороде работали? Мало ли жадных людей. Найдет сумку - и прощай!

- А сам нашел бы, поди, и не заикнулся б...

- Я-а?! Вот провалиться! Что ты, Митрофан Селиверстыч?! - обиженно воскликнул Захарка. - Да разве такие деньги можно? Я тому человеку голову проломлю! Я...

- Рассказывай сказки, - подзадоривал Митрофан.

- Я это давно кончил, Митрофан Селиверстыч! Истин бог! - сказал Захарка. Он поставил фонарь на землю и перекрестился. - Третий год в колхозе... честно... праведно... Ни одной травинки чужой не тронул...

"Как же теперь вернуть сумку? - раздумывал Митрофан. - Одно остается подкинуть Тарасу..."

- Зарок себе дал, Митрофан Селиверстыч, - взволнованно говорил Захарка. - А случись мне ехать сегодня из города, всякий бы заподозрил... На тебя-то не подумают...

- А ты куда с фонарем?

- Хочу по дороге пройти, поискать, - ответил Захарка и медленно зашагал по улице.

Митрофан в мучительном раздумье смотрел на уплывающий желтенький огонек фонаря.

Нет, в нем, Митрофане, тоже сидит вор... Притаившись, он жил в нем незаметно, подстерегая, выжидая удобного случая...

Этот вор хитрее и опасней Захарки: пренебрегая подковой, чужим снопом, бруском для точки косы, притворяясь неподкупным и честным, этот большой вор терпеливо ждал, пока Тарас не обронит сумку с деньгами... А если завтра случится найти не три тысячи, а сто тысяч? Может быть, тогда заговорит самый крупный - третий вор, который пока молчит?

Митрофан быстро натянул валенки, полушубок и вышел во двор. Он вытащил из соломы сумку, сунул в нее пачку денег, теплую, впитавшую в себя жар его тела, и побежал догонять Захарку. Он чувствовал себя легко, будто освободился от тяжкой ноши. "Я тебя изловлю сейчас... Узнаю, какой ты есть праведник", - злорадно подумал он, завидев вдали мерцающий огонек фонаря.

Бросив сумку в канаву, возле дороги, он притаился за кустом. Огонек, покачиваясь, мигнул и исчез.

"На луг свернул", - догадался Митрофан. Его трясла лихорадка. Он не сомневался, что Захарка, найдя сумку, присвоит ее себе, он желал, чтобы и в Захарке проснулся большой вор.

Тогда Митрофан выйдет из-за куста и крикнет: "Стой, Захарка, вор!"

Ждать пришлось долго. Митрофан остыл и начал дрожать.

Наконец из-за поворота показался огонек и медленно поплыл навстречу, как бы ощупывая дорогу.

"Стал бы он так для Тараски стараться", - усмехнулся Митрофан, предвкушая торжество. Захарка прошел совсем близко, Митрофан видел даже новые круглые заплаты на его стареньком полушубке. Огонек замер у канавы и вдруг стремительно покатился по дороге в деревню.

- Стой! - сдавленно крикнул Митрофан, но Захарка, видимо, оглох от радости.

Митрофан погнался за ним, стараясь не упустить из виду тающую желтую точку фонаря, но споткнулся, упал, а когда поднялся, огонька не было.

"Молчком бежит... стало быть, спер!" - обрадованно подумал Митрофан и тотчас же услышал звонкий крик Захарки:

- Нашел! Нашел!!

На деревне залаяли собаки, заскрипели на ржавых петлях двери. Люди проснулись, разбуженные пронзительным криком Захарки.

Когда Митрофан, запыхавшись, ввалился в избу Тараса, она уже была полна народа. Маленький, рыжий, с зелеными глазками, Захарка вертелся по избе и, показывая всем сумку, бессвязно лепетал:

- Возле барсучьих нор... Братцы! Канава там... У меня аж сердце захолонуло!

- Хорошо, что на честного человека попала, а то поминай как звали, сказал Карп.

В избу, пошатываясь, вошел Тарас и рухнул на лавку.

- Получите, Тарас Васильевич! - торжественно проговорил Захарка, передавая сумку.

Тарас упал на колени и глухо сказал:

- От позора спас... Век не забуду!

- Коммунистически, - с достоинством произнес Захарка, заикаясь от волнения. - У нас в колхозе нет воров. - И посмотрел на Митрофана: Верно, Митрофан Селиверстыч?

Митрофан смущенно сдернул шапку и низко поклонился Захарке.

1937

ИЛЬЕНКОВ Василий Павлович (1897 - 1967). Митрофан и Захарка.

Впервые опубликован в газете "Ленинградская правда", 1937, 12 апреля.

Одновременно рассказ был опубликован в журнале "Октябрь", 1937, № 4. Печатается по изданию: Ильенков В. Рассказы. М.: Советский писатель, 1955.