— «Все женщины, — начал размеренно я, — любят украшения. Но не все они знают, что самые красивые, самые изысканные из них добываются во владениях господина Карла, глубоко под землей…» — Я подробно рассказал об алмазах как извлекают их из руды, как эта руда отваливается в холодных темных шахтах, с каким трудом поднимается она на поверхность. Далее я пространно разъяснил, что такое кайло и что такое тачка. Этими орудиями труда, грустно сказал я, вооружены рудокопы. Карл недоуменно взглянул на меня, и я принялся описывать врубовую машину, красочно обрисовал ее внешний вид. Затем рассказал, как врубовая машина работает, как легка и удобна в управлении.

Карл отключил диктофон, просмотрел выданный текст и удовлетворенно заметил:

— Превосходно. Только слово «вооружены» заменим словом «снабжены». А то восстанием запахло!

Карл опять стал изучать машинописный текст, время от времени поглядывая на меня. Наконец, он дал новое задание:

— Ну-ка, о воспитательном воздействии моей личности.

О, это было самым легким заданием. Я принялся описывать, как по утрам, после завтрака, растроганные узники произносили слова благодарности Карлу Великому. Некоторые даже не могли сдержать слез. Как-то пришлось услышать разговор двух несчастных — они возносили господина Карла до небес. Не говоря о стражниках, которые произносят его имя, как молитву. И даже глубоко под землей кто-то вырубил буквами — Великий Карл!

— Правда? — растрогался Карл и решил работу на сегодня закончить. — К чему я клоню, Чек, чего добиваюсь, — сказал он, вставая, — чтобы и ты понял то, что давно знают другие. Сильным, Чек, нужно помогать. С сильным, Чек, и сам будешь сильным… Да, Чек, последний вопрос. Что за отношения у тебя с Ри?

— Нормальные отношения.

— Были бы ненормальные, я бы говорил по-другому.

— Не понимаю, господин Карл.

— Ладно. Не понимай. Пока советую присмотреться к девушке. Вам придется вместе работать.

— Я ей симпатизирую.

— Только симпатизируешь? А ты бы… женился на ней? — прищурился Карл.

— Странный вопрос…

— Я странных вопросов не задаю, — нахмурился Карл. — Однако довольно. Слишком уж откровенничаю с тобой. Жду завтра в девять.

— До свидания, господин Карл.

Карл удалился, и я почувствовал, как голова налилась свинцом и в висках застучало. Да, я устал зверски. Спать и только спать. И вдруг мысль: «Неужели Ри дежурит у телефона? Неплохо бы перед девушкой извиниться…»

— Ри?

— Да, слушаю, — прозвучал в трубке печальный женский голос.

— Я бы хотел извиниться и пожелать спокойной ночи.

Установилось неловкое молчание. Я осторожно положил трубку на рычаг и побрел к постели. Едва голова коснулась подушки — сразу провалился в глубокий сон.

Утром чуть не проспал назначенное Карлом время, прибыл минута в минуту.

Ри, как всегда, восседала за своим сверкающим столиком и была подчеркнуто любезна. Вот и прекрасно. Взаимоотношения определились всерьез и надолго.

Карл вышел в приемную и велел следовать за собой. На ходу он сказал:

— Не вздумай какие-нибудь штучки… Я защищен со всех сторон.

— Что вы, господин Карл… — только и сумел я ответить.

— Знаю я вашего брата, — бросил он.

Здесь же, на третьем этаже, Карл свернул в кабинет без номера, который оказался своеобразной гардеробной. На вешалках вдоль стены красовалась самая разнообразная одежда — всех фасонов и назначений: сапоги кирзовые, сапоги резиновые, сапоги из тонкой кожи; оранжевые полусапожки с боковыми застежками; простые и меховые ботинки; туфли, туфли, туфли…

Карл облачился в кожаное пальто с пушистым белым воротником, натянул желтые сапоги с загнутыми носами, извлек откуда-то кожаный шлем. Воротниковая опушка делала его похожим на хищного грифа…

— Выбирай, Чек, — просипел гриф, — и возьми на заметку; сам господин Карл дарует со своего плеча. — Заметив мое недоумение, объяснил: — Там холодно, одевайся теплей.

Долго я не копался. Взял меховую шапку, теплое пальто с воротником и натянул сапоги. Карл, терпеливо пронаблюдав за моим одеванием, коротко бросил: «Идем».

В комнате, за вешалками, оказалась еще одна дверь. Карл толкнул ее ногой, и мы вышли на лестничную площадку. Ступеньки круто взбегали вверх. «На крышу», — догадался я.

Да, на плоскую и ровную крышу, которая служила сейчас площадкой для геликоптера. Небольшая железная стрекоза, свесив винтовые крылья, сутулилась поодаль и ожидала нас. Наверху было действительно холодно, дул несильный, но ледяной ветер, и я почувствовал, как мои щеки задубели.

Мы с Карлом заняли места позади летчика, и тот включил двигатель. Где-то над головой зашуршал винт, и мы бесшумно взмыли над городом. Во все глаза я смотрел сквозь прозрачные стенки вниз, на город, пытаясь определить в пересечении улиц знакомые черты. Небоскребы, парк и знаменитый карловский особняк остались позади, и я узнал только, кажется, дом господина Крома и авеню, на которой не раз бывал…

Геликоптер резко снизился над окраиной города и сел на асфальтированном треугольнике рядом с высоченным сооружением из стекла, которое можно было принять за многоярусный гигантский парник.

Вслед за Карлом я выбрался наружу и заметил, как от стеклянного колпака к нам навстречу бежал, а точнее часто-часто семенил кругленький, толстенький лысоватый человек в темно-синем халате. Когда он подкатил ближе, я увидел, что это весьма пожилой человек с круглыми, как у совы, глазами и дряблыми, старческими щеками.

— Знакомься, — торжественно сказал мне Карл. — Знаменитый скульптор, величайший мастер своего дела. Специалист не только по тончайшей резьбе, но и монументалист.

Скульптор засмущался, стал благодарить господина Карла за столь высокую оценку его скромных трудов и повел в мастерскую.

Мы не спеша, равняясь на размеренную походку Карла, направились к стекляшке. Я с любопытством поглядывал на великого мастера, который юлил вокруг Карла. Боже, во что он превратил художника и, судя по всему талантливого человека!.. Это не мастер, а какой-то холуй…

За толстыми стеклянными стенками оказались леса, обрамляющие гигантскую скульптуру. Снизу я разглядел невероятных размеров башмаки с лепными узорными бантами — ни дать ни взять — белые баржи с белыми парусами.

Пришлось отойти подальше, чтобы прочитать на постаменте слова, выложенные метровыми буквами: «ЭТО Я. ОТНЫНЕ И НАВСЕГДА».

— Нельзя ли посмотреть лицо? — спросил я скульптора.

— Не полезете же вы под самый купол! — он кивнул на железную лестницу, уходящую по стеклянной стене, вверх.

— Полезу, — твердо сказал я. — Работа стоит того.

Скульптор просиял, а Карл сдержался, изучая меня.

Я сбросил пальто. Цепляясь за перекладины, зачастил руками и ногами по тонким железным прутьям. До самого верха не отдыхал, хотя, признаюсь, хотелось остановиться и сбросить непривычное напряжение…

Да, это было лицо Карла — удивленное, носатое, с надменно прищуренными глазами и властно выпяченным подбородком. Иного я и не ожидал увидеть. Хотя надо отдать должное скульптору: сработано мастерски.

Спускался я долго, медленно — уже порядком устал. Скульптор встретил восторженными словами:

— Феноменально! Вы, оказывается, спортсмен! Мы-то ползаем, как букашки…

Похвала не понравилась Карлу. Он с опаской глянул в мою сторону и сухо спросил:

— Ну, что увидел?

— Оказывается, это вы, господин Карл. Похоже, как две капли воды.

— Да? А почерк художника чувствуется?

— Еще как, господин Карл.

— Возьми на заметку. Я должен высказаться по этому вопросу.

— Непременно, господин Карл.

— Ну, дорогой, — повернулся он к скульптору. — Давай заканчивай. Ко дню моего рождения. Понял?

— С полуслова, господин Карл! Не сомневайтесь.

Скульптор закрутился волчком, залебезил, рассыпался в заверениях преданности и любви. Он явно перегнул, даже Карл поморщился.

— Ну, насчет любви — ты брось.

В геликоптере, когда мы опять взмыли ввысь. Карл с чувством высказался: