нормален. Вид у меня действительно, я сознаю... Когда я шел по городу,

эти... ну вот, опять забыл... ну, маленькие... ходят в школу?.. Ева. Дети? Ефросимов. Мальчики! Именно они. Свистели, а эти... ну, кусают. Рыжие. Адам. Собаки? Ефросимов. Да. Бросались на меня, а на углах эти... Адам. } Милиционеры! Ева. | Ефросимов. Косились на меня. Возможно, что я шел зигзагами. В ваш же дом я

попал потому, что хотел видеть профессора Буслова, но его нет дома. Он

ушел на "Фауста". Разрешите мне только немножко отдохнуть. Я

измучился. Ева. Пожалуйста, пожалуйста. Ждите у нас Буслова. Адам. Вот мы сейчас закусим... Ефросимов. Благодарю вас! Вы меня просто очаровали! Адам. Это фотографический аппарат у вас? Ефросимов. Нет. Ах! Ну да. Конечно, фотографический. И знаете, раз уж судьба

привела меня к вам, позвольте мне вас снять. Ева. Я, право... Адам. Я не знаю... Ефросимов. Садитесь, садитесь... Да, но, виноват... (Адаму.) У вашей жены

хороший характер? Адам. По-моему, чудный. Ефросимов. Прекрасно! Снять, снять! Пусть живет. Адам (тихо). Ну его в болото. Я не желаю сниматься... Ефросимов. Скажите, Ева, вы любите?.. Ева. Жизнь?.. Я люблю жизнь. Очень. Ефросимов. Молодец! Молодец! Великолепно. Садитесь! Адам (тихо). К черту, к черту, не хочу я сниматься он сумасшедший! Ева (тихо). Он просто оригинал, как всякий химик. Брось! (Громко.) Ну, Адам!

Я, наконец, прошу тебя!

Адам хмуро усаживается рядом с Евой. В дверь стучат, но

Ефросимов занят аппаратом, а Адам и Ева своими позами. В

дверях появляется Пончик-Непобеда, а на окно осторожно

взбирается Маркизов.

Ефросимов. Внимание!

Из аппарата бьет ослепительный луч.

Пончик. Ах! (Ослепленный, скрывается.) Маркизов. Ах, чтоб тебе! (Скрывается за окном.)

Луч гаснет.

Ева. Вот так магний! Пончик (постучав вторично). Адам, можно? Адам. Можно, можно. Входи, Павел!

Пончик входит. Это малый с блестящими глазками, в

роговых очках, штанах до колен и клетчатых чулках.

Пончик. Здорово, старик! Ах, и Ева здесь? Снимались? Вдвоем? Хе-хе-хе. Вот

как-с! Я сейчас. Только приведу себя в порядок. (Скрывается.) Ева. Вы дадите нам карточку? Ефросимов. О, натурально, натурально. Только не теперь, а немного погодя. Адам. Какой странный аппарат. Это заграничный? В первый раз вижу такой...

Послышался дальний тоскливый вой собаки.

Ефросимов (тревожно). Чего это собака воет? Гм?.. Вы чем занимаетесь,

Ева...? Ева. Артемьевна. Я учусь на курсах иностранных языков. Ефросимов. А вы, Адам? Адам. Николаевич! Я - инженер. Ефросимов. Скажите мне какую-нибудь простенькую формулу, ну, к примеру,

формулу хлороформа? Адам. Хлороформа? Хлороформа. Ева, ты не помнишь формулу хлороформа? Ева. Я никогда и не знала ее! Адам. Видите ли, я специалист по мостам. Ефросимов. А, тогда это вздор... Вздор эти мосты сейчас. Бросьте их! Ну кому

в голову сейчас придет думать о каких-то мостах! Право, смешно... Ну,

вы затратите два года на постройку моста, а я берусь взорвать вам его в

три минуты. Ну какой же смысл тратить материал и время. Фу, как душно!

И почему-то воют псы! Вы знаете, я два месяца просидел в лаборатории и

сегодня в первый раз вышел на воздух. Вот почему я так странен и стал

забывать простые слова! (Смеется.) Но представляю, себе лица в Европе!

Адам Николаевич, вы думаете о том, что будет война? Адам. Конечно, думаю. Она очень возможна, потому что капиталистический мир

напоен ненавистью к социализму. Ефросимов. Капиталистический мир напоен ненавистью к социалистическому миру,

а социалистический напоен ненавистью к капиталистическому, дорогой

строитель мостов, а формула хлороформа СНСlз! Война будет потому, что

сегодня душно! Она будет потому, что в трамвае мне каждый день говорят:

"Ишь шляпу надел!" Она будет потому, что при прочтении газет

(вынимает из кармана две газеты) волосы шевелятся на голове и кажется,

что видишь кошмар. (Указывает в газету.) Что напечатано? "Капитализм

необходимо уничтожить". Да? А там (указывает куда-то вдаль), а там что

напечатано? А там напечатано: "Коммунизм надо уничтожить". Кошмар!

Негра убили на электрическом стуле. Совсем в другом месте, черт знает

где, в Бомбейской провинции, кто-то перерезал телеграфную проволоку, в

Югославии казнили, стреляли в Испании, стреляли в Берлине. Завтра будут

стрелять в Пенсильвании. Это сон! И девушки с ружьями, девушки! - ходят

у меня по улице под окнами и поют: "Винтовочка, бей, бей, бей...

буржуев не жалей!" Всякий день! Под котлом пламя, по воде ходят

пузырьки, какой же, какой слепец будет думать, что она не закипит? Адам. Виноват, профессор, я извиняюсь! Негр - это одно, а винтовочка, бей

это правильно. Вы, профессор Ефросимов, не можете быть против этой

песни! Ефросимов. Нет, я вообще против пения на улицах. Адам. Ге... гe... гe. Однако! Будет страшный взрыв, но это последний,

очищающий взрыв, потому что на стороне СССР - великая идея. Ефросимов. Очень возможно, что это великая идея, но дело в том, что в мире

есть люди с другой идеей, и идея их заключается в том, чтобы вас с

вашей идеей уничтожить. Адам. Ну, это мы посмотрим! Ефросимов. Очень боюсь, что многим как раз посмотреть ничего не удастся! Все

дело в старичках!.. Ева. Каких старичках?.. Ефросимов (таинственно). Чистенькие старички, в цилиндрах ходят... По сути

дела, старичкам безразлична какая бы то ни было идея, за исключением

одной - чтобы экономка вовремя подавала кофе. Они не привередливы!..

Один из них сидел, знаете ли, в лаборатории и занимался, не толкаемый

ничем, кроме мальчишеской любознательности, чепухой: намешал в колбе

разной дряни - вот вроде этого хлороформа, Адам Николаевич, серной

кислоты и прочего - и стал подогревать, чтобы посмотреть, что из этого

выйдет. Вышло из этого то, что не успел он допить свой кофе, как тысячи

людей легли рядышком на полях... затем посинели как сливы, и затем их

всех на грузовиках свезли в яму. А интереснее всего то, что они были

молодые люди, Адам, и решительно не повинные ни в каких идеях. Я боюсь

идей! Всякая из них хороша сама по себе, но лишь до того момента, пока

старичок-профессор не вооружит ее технически. Вы - идею, а ученый в

дополнение к ней - ...мышьяк!.. Ева (печально под лампой). Мне страшно. Теперь я знаю, тебя отравят, мой

Адам! Адам. Не бойся, Ева, не бойся! Я надену противогаз, и мы встретим их! Ефросимов. С таким же успехом вы можете надвинуть шляпу на лицо! О, милый

инженер! Есть только одно ужасное слово, и это слово "сверх". Могу себе

представить человека, героя даже, идиота в комнате. Но сверхидиот? Как

он выглядит? Как пьет чай? Какие поступки совершает? Сверхгерой? Не

понимаю! Бледнеет фантазия! Весь вопрос в том, чем будет пахнуть. Как

ни бился старичок, всегда чем-нибудь пахло, то горчицей, то миндалем,

то гнилой капустой, и, наконец, запахло нежной геранью. Это был

зловещий запах, друзья, но это не "сверх"! "Сверх" же будет, когда в

лаборатории ничем не запахнет, не загремит и быстро подействует. Тогда

старик поставит на пробирке черный крестик, чтобы не спутать, и скажет:

"Я сделал, что умел. Остальное - ваше дело. Идеи, столкнитесь!"

(Шепотом.) Так вот, Адам Николаевич, уже не пахнет ничем, не взрывается

и быстро действует. Ева. Я не желаю умирать! Что же делать? Ефросимов. В землю! Вниз! В преисподнюю, о прародительница Ева! Вместо того,

чтобы строить мост, стройте подземный город и бегите вниз! Ева. Я не желаю ничего этого! Адам, едем скорее на Зеленый Мыс! Ефросимов. О, дитя мое! Я расстроил вас? Ну, успокойтесь, успокойтесь!

Забудьте обо всем, что я сказал: войны не будет. Вот почему: найдется,