Вместо элегантного костюма, в котором он путешествовал, теперь на нем был очень короткий цветной халат из махровой ткани. В одной руке он держал стакан виски, темно-золотистый цвет которого доказывал, что виски ничем не разведен.
Проглотив слюну и откашлявшись, Пенни проговорила:
— Я не хотела тебя беспокоить. Мне только нужно помыть посуду.
Сол посмотрел на нее, как на ненормальную.
— В два часа ночи?
— Я забыла сделать это раньше... в любом случае мне не спится, — объяснила она, отчетливо сознавая, что картина, которую она сейчас собой являла, — предмет пристального разглядывания Сола.
— Мне тоже. — Он указал на стакан в своей руке. — Я думаю, ты можешь найти лекарство получше, чем мытье посуды, моя милая Пенни.
— Да... — Она едва осмеливалась дышать. Голос Сола потеплел. Пенни даже послышалось в нем какое-то расположение, когда Сол произнес ее имя. — Ну, разве что совсем капельку, — робко согласилась она.
Сол жестом пригласил ее пройти в гостиную и включил свет в холле, когда они вышли из кухни.
В комнате Пенни сразу погрузилась в мягкий полумрак. Таинственно мерцали огоньки в камине, настольная лампа давала приятный неназойливый свет.
Пока Сол наливал ей вино, она посмотрела в зеркало и увидела то, что должен был увидеть Сол, глядя на нее. На Пенни смотрела молодая женщина, чьи волосы темно-русой массой обрамляли лицо, глаза ее казались темными и блестели под красиво очерченными бровями, припухлые розовые губы будто приглашали мужчину найти утешение, целуя их. Свет играл на округлых выпуклостях ее груди, падал на мягкие очертания живота, прикрытого шелком рубашки, ярко были освещены ее длинные, красивой формы ноги, на их кожу таинственными бликами ложились тени от отделанных кружевом штор на окнах. Эти тени тянулись с пола до ее талии, превращая Пенни в волшебную соблазнительницу.
Сол медленно поставил оба стакана на столик и подошел к ней, пронзая взглядом своих серых глаз. Пенни показалось, что время остановилось.
Тени от его ресниц ложились темными пятнами на сильно выступающие скулы. В полумраке он казался необыкновенно мощным, почти богоподобным. Пенни удалось справиться, наконец со своим дыханием, между тем, как сердце ее продолжало громыхать и она чувствовала необъяснимое, откуда-то изнутри ее существа идущее желание малодушно капитулировать перед таким бесспорным проявлением мужского величий.
Потрясенная откликом своего тела, когда Сол поднял руку и дотронулся до узкой бретельки на ее плече, она задрожала, но не от страха, а в предвкушении чего-то опьяняющего, стремительно надвигающегося.
— Почему ты на самом деле спустилась вниз? — взволнованным шепотом спросил он.
Пенни по-прежнему не могла унять дрожь, чувствуя, как становятся ватными ее ноги, моля Бога, чтобы Сол поверил ее ответу... и не стал искать что-то иное в ее появлении в этот ночной час на кухне.
— Я хотела тебя. — Отчетливо, но тихо сказанные, эти слова, казалось, повисли в воздухе. Пенни сама не надеялась их произнести. Сол вздрогнул от неожиданности.
— Ты уверена? — На этот раз его пальцы осмелели, спуская с ее плеч бретельки, затем сдвинули рубашку, обнажив ее грудь, белеющую в полумраке.
— Да! — выдохнула Пенни, внезапно сознавая, что говорит правду. Она чувствовала теплоту его тела, волнение его крови, и все это находило отклик в ее собственном теле. Ради Люси или нет, но она жаждала отдать свое тело во власть этого неотразимого сильного незнакомца, который стал ее мужем.
Пенни вскрикнула, когда Сол, наклонив голову, обнял ее и начал покрывать поцелуями соски; она чувствовала, как от этих поцелуев они становились упругими и горели под его жаркими губами.
Она позволила ему спустить рубашку вниз и не двигалась, когда он стал перед ней на колени, как паломник перед алтарем, покрывая поцелуями ее грудь, живот, и ей казалось, что все ее тело становится податливым, растворяясь в его поцелуях, она была как в тумане.
Ее ошеломили нахлынувшие лавиной новые ощущения, поразила нежность его прикосновений, трепетность ласк. Она не помнила, как ее тело потеряло равновесие, то ли у нее подогнулись колени, то ли она упала в его объятия, но она очнулась на мягком ковре и вскрикнула от неожиданности. Сол целовал ее, ласкал ее тело, его губы касались ее рта, глаз, щек, скользили по бархатистой коже ее точеной шеи.
Ее кровь бешено пульсировала, и она почувствовала какую-то странную тревожную боль где-то глубоко внутри себя, когда Сол оторвался от нее. Она заворожено смотрела, как он сбросил свой халат, как отблеск огня играл на его голых, золотистых от загара плечах, освещал его грудь, сильные бедра и мускулистые ноги. Пенни чувствовала, как огнем обожгло ее обнаженное тело, когда он приник к ней, гордый в своей великолепной мужественной наготе. Страстное желание росло в ней, поглощая ее тревогу, разрастаясь со скоростью электрического тока, достигая каждой клеточки ее жаждущей ласк, чувствительной кожи.
И он дарил ей ласки своими опытными руками, губами, полными страсти. Он боготворил ее тело, шепча короткие фразы, выражая восторг и восхищение в любовном экстазе, увлекая ее за собой, соблазняя.
Пенни понимала, что он ее соблазняет, с радостью ощущая обволакивающие волны тепла, чувствуя, как они сметают все ее опасения, и было сладко, забыв обо всем, отдать себя во власть этого человека, во власть собственного удовольствия.
Чудесным образом его тело соединилось с ее, и в этом не было неловкости, боли, было только ощущение неизбежности, как будто она ждала этого момента всю жизнь.
В ее мозгу, как на экране, пронеслись дни их жизни, когда они стали мужем и женой и ранее — воспоминание об их первой встрече... момент, когда Сол протянул ей руку для формального приветствия и пожал ее руку... его холодное, твердое рукопожатие... его дразнящая улыбка... ее шок после первых насмешливых взглядов его загадочных глаз.
Все это куда-то ушло. Вместе с разрушением хрупкого барьера, оберегавшего ее девственность, пришло осознание того факта, что она любит Сола.
Эта истина была слишком очевидна, чтобы ее оспаривать. Ее хладнокровие и расчет, когда она выходила за него замуж, уступили место жарким потокам, заливающим каждый ее нерв, каждую клеточку ее существа. И причина не в том, что случилось только что между ними. Эта захватившая ее вспышка страсти лишь помогла разрушить препятствия, возводимые ее собственной слепотой.
Теперь Пенни понимала, что ощущала магнетизм его личности с самого начала. Она инстинктивно чувствовала, что Сол — опасная угроза всему равновесию ее жизни, и бессмысленно защищалась щитом искусственно создаваемого безразличия.
Она интуитивно боролась с ним, обижаясь на его враждебность, вместо того, чтобы посмеяться над забавной сценой в его спальне в тот вечер, на крестинах Люси. Но затем огорчение, боль и отчаяние сделали свое дело: куда-то исчезли ее здравый смысл и даже простое умение ориентироваться в ситуации.
Нелегко было, опустив флаг независимости, отправиться к нему в офис в тот день, чтобы указать на его обязанности перед Люси. Теперь, вспоминая прошлое, она видела, что заслужила не только его насмешки... И все же, несмотря на ее враждебные наскоки, он проглотил все ее оскорбления, простил все злые слова и упреки и пришел ей на помощь.
Пенни не смогла сдержать слезы, разобравшись в своих истинных чувствах к этому мужчине, который сейчас откидывает своими нежными пальцами влажные волосы с ее лба. И она плакала, уткнувшись в махровый халат, который он натянул на свое отдыхающее тело.
Пенни не знала точно момент, когда полюбила его. Она была слишком занята возведением преград от притяжения, которое исходило от Сола; она не позволяла себе обращать внимание на положительные черты его натуры. Но их нельзя было не замечать — его нежность к Люси, его обаяние и внимание к ней в тот замечательный день в Париже.
Пелена упала с ее глаз, и Пенни впервые поняла силу тех знаков, которые она невольно посылала ему вечером в ночном ресторане.